Фрагментарно мне уже приходилось затрагивать данную тему. И это всякий раз находило живой отклик у читателей. Читательская почта приносила все новые факты, свидетельствующие о неправильном применении и толковании оперативных экспериментов.
В одном случае он был проведен в отношении руководителя, к которому до этого у правоохранителей не было никаких претензий, никаких сигналов о коррумпированности. Во втором — легендированный под индивидуального предпринимателя сотрудник милиции воспользовался мягкостью и нерешительностью, другими особенностями характера своей «подшефной» и сделал ей подношение впопыхах, когда женщина спешила на совещание. В третьем случае агент в ходе проведения оперативного мероприятия напоил того, кого должен был изобличить, для того, чтобы развязать ему язык…
Таких примеров из читательских обращений можно привести множество. Одна особенно настойчивая читательница, муж которой оказался в колонии после проведения оперативного мероприятия, регулярно звонит мне и, как заклинание, повторяет одну и ту же просьбу: «Ради бога, напишите об оперативных экспериментах. Надо же что-то делать с ними, и журналисты не должны молчать…».
Подобные сигналы доводилось получать и из других источников. Как-то присутствовал на судебном заседании, где рассматривалось уголовное дело в отношении женщины, изобличенной при помощи оперативного эксперимента во мздоимстве. Во время перерыва разговорился с государственным обвинителем. Как он костерил в откровенном конфиденциальном разговоре это оперативное мероприятие и тех, кто его осуществлял в данном конкретном случае! А когда судья попросил высказать прокурора официальное отношение к предъявленному обвинению, он его поддержал в полном объеме, без каких-то серьезных оговорок.
У меня после этого такая каша образовалась в голове, что не стал писать об этом уголовном процессе.
В отношении борца с экономическими преступлениями на Гомельщине минувшей осенью возбудили уголовное дело. В вину ему вменили то, что он сфальсифицировал ход и результаты оперативно-розыскных мероприятий, проводимых в отношении директораодного из учреждений образования. С целью создания видимости положительных итогов своей служебной деятельности обэпник инсценировал получение руководителем взятки. Причем денежные средства были подброшены последнему, когда он находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. (Как видим, дурной пример заразителен!) На основе сфальсифицированных материалов было возбуждено дело, и раскрутился маховик уголовного преследования…
И такой факт — не единичный. Не случайно на совещаниях у главы государства говорилось о массовых фактах совершения провокаций такого рода.
Согласен с читателями: практика применения оперативных экспериментов — тема, которая заслуживает тщательного рассмотрения. Сегодня о складывающейся ситуации и путях решения непростой проблемы высказываются профессионалы, хорошо изучившие такое обоюдоострое орудие оперативной работы.
--------------------------------
Станислав ДАНИЛЮК, судья Конституционного Суда, кандидат юридических наук, доцент:
«РЕЧЬ ИДЕТ О НАРУШЕНИЯХ ПРАВ ГРАЖДАН»
Хотелось бы затронуть очень важную проблему, имеющую непосредственное отношение к борьбе с коррупцией. Речь идет о нарушениях прав человека, связанных с проведением оперативного эксперимента. Об этом свидетельствуют обращения граждан в Конституционный Суд, обсуждение этой проблемы на страницах республиканских средств массовой информации. Поднимались эти вопросы и на совещании силовиков с участием главы государства.
На мой взгляд, определение оперативного эксперимента, содержащееся в пункте 15 статьи 2 Закона «Об оперативно-розыскной деятельности», не вполне удачное и нуждается в дальнейшей корректировке, поскольку создает почву для злоупотреблений со стороны отдельных сотрудников правоохранительных органов.
Кстати, в Законе Российской Федерации «Об оперативно-розыскной деятельности» отсутствует определение оперативного эксперимента.
Однако в статье 5 этого Закона («Соблюдение прав и свобод человека и гражданина при осуществлении оперативно-розыскной деятельности») содержится важное положение о том, что «органам (должностным лицам), осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, запрещается подстрекать, склонять, побуждать в прямой или косвенной форме к совершению противоправных действий (провокации)». В развитие данной нормы в Уголовном кодексе России имеется соответствующая статья 304, предусматривающая ответственность за провокацию взятки.
Кроме того, в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 февраля 2000 г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» дано подробное разъяснение по применению статьи 304 УК.
Следует признать, что в Беларуси, к сожалению, нет должной последовательности в законодательном регулировании данного вопроса. Так, Закон от 15 июля 2009 г., изложив в новой редакции статью 396 УК «Инсценировка получения взятки, незаконного вознаграждения или коммерческого подкупа», с одной стороны, расширил круг лиц, в отношении которых инсценировка незаконного вознаграждения влечет уголовную ответственность, а с другой — исключил такой важный признак состава преступления, как передача должностному лицу вознаграждения «без его согласия», что устраняет, на мой взгляд, очень важные правовые барьеры на пути произвола недобросовестных оперативных сотрудников.
В качестве примера приведу еще один коррупционный фактор, который был выявлен в Конституционном Суде по результатам мониторинга банковского законодательства. В процессе изучения нормативных правовых актов по вопросам погашения третьими лицами банковского кредита и зачисления наличных денежных средств во вклады (депозиты) физических лиц установлено, что во многих случаях идентификация плательщика не требуется. Отсутствие данных об основаниях платежа, а также об удостоверении личности позволяет любому лицу, не указывая персональные данные, внести денежные средства в виде взятки должностному лицу либо скомпрометировать государственного служащего, а также совершить другие противоправные действия. В этой связи также необходима определенная корректировка банковского законодательства.
По моему мнению, расследование каждого уголовного дела должно завершаться криминологическим анализом, в котором должны найти отражение следующие вопросы: почему это произошло, какие правовые либо организационные несовершенства привели к этому, как устранить причины и условия должностных злоупотреблений.
Если речь идет о недостатках законодательства, необходимо через уполномоченных субъектов оперативно инициировать вопрос о внесении изменений и дополнений в соответствующие нормативные правовые акты. Хотя в идеале было бы целесообразно восстановить за Генеральным прокурором право на законодательную инициативу (как это было закреплено в статье 90 Конституции Республики Беларусь в редакции 1994 года).
--------------------------------
Валерий КАЛИНКОВИЧ, заместитель Председателя Верховного Суда:
«...ВПЛОТЬ ДО ФАЛЬСИФИКАЦИИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ВИНОВНОСТИ»
Борьба с коррупцией по-прежнему ориентирована в основном на преследование наиболее легко выявляемых коррупционных проявлений.
Наряду с этим прослеживается увлечение поисками коррупции в негосударственном секторе экономики, где само это понятие имеет весьма условное значение.
Подобные примеры не единичны. Это свидетельствует о необходимости, особенно в непростой экономической ситуации, при системных преобразованиях в экономике, крайне осторожного и взвешенного воздействия уголовно-правовыми инструментами на взаимоотношения субъектов хозяйствования, тем более негосударственных, реализацию их руководителями права на обоснованный хозяйственный риск. Верховный Суд прямо ориентирует суды на применение именно таких подходов по делам данной категории.
Основным средством борьбы со взяточничеством остается проведение оперативных экспериментов по вручению взяток. Очевидно, что такая тактика устарела и не позволяет эффективно выявлять факты коррупции в наиболее опасных ее проявлениях, в стратегических для государства и общества сферах управления. Эта коррупция и в мире, и у нас давно отошла от привычных взяток наличными в конвертах.
Устарела и система оценок эффективности деятельности оперативных подразделений и следствия по количеству выявленных фактов хищений и взяточничества, направленных в суды уголовных дел. Прежде всего она не позволяет корректно оценить уровень коррупционных рисков. Тем более когда 80 % выявляемых взяток носят экспериментальный характер.
«Палочная» система оценки провоцирует нарушения законности при проведении оперативных мероприятий вплоть до фальсификации доказательств виновности. На Витебщине, например, глава фермерского хозяйства был обвинен в том, что принял 500 долларов от гражданина, осужденного к исправительным работам, за выдачу фиктивной справки о трудоустройстве. Ряд доказательств, представленных суду, свидетельствовал скорее о том, что предмет взятки был подброшен в салон автомашины обвиняемого.
Сам взяткодатель состоял в розыске за уклонение от уплаты алиментов, успешно оказывал услуги службе БЭП, регулярно участвуя в экспериментах по получению подобных справок. А затем скрылся, не дав возможности суду допросить себя по делу фермера. Подобные дела судебной перспективы не имеют, и фермер был оправдан.
Как результат — в суды начали поступать дела на сотрудников оперативных служб, обвиняемых в совершении преступлений против интересов службы и правосудия. И в то же время оперативные службы и следствие зачастую оказываются не готовы эффективно раскрывать и расследовать факты «живой» коррупции без экспериментов и явок с повинной, что также влечет нарушения законности и прав граждан.
В Бресте один гражданин был обвинен в даче взятки таможенному инспектору. В деле лежит написанная его рукой явка с повинной, в которой нет даты, подписи и не проставлена сумма взятки, о которой он якобы добровольно заявлял! Человек утверждал, что явка писалась под угрозой ареста. И он действительно был арестован, когда отказался дописать явку до конца.
В итоге — оправдательный приговор.
Такие ситуации имеют место практически во всех регионах страны и при надлежащем расследовании и прокурорском надзоре за ним просто не должны доходить до суда. Это не только грубое нарушение законности и прав граждан, но и бесполезная трата сил и государственных средств, выделяемых на борьбу с коррупцией.
В последние годы практически ни одно дело об организованной коррупции, ни одно дело повышенной общественной значимости, рассмотренное даже Верховным Судом, не обходится без представления государственными обвинителями дополнительных доказательств, корректировок объема и существа обвинения. Стало нормой направлять в суды дела в отношении десятков обвиняемых, по сотням эпизодов обвинения. Сама организация процессов по этим делам превращается в подвиг, ведь самый большой зал суда в стране может вместить лишь 25 арестованных обвиняемых. Судебные разбирательства длятся месяцами, порой с не очень ясным результатом.
Почему при многочисленности органов, борющихся с коррупцией, их огромном оперативном ресурсе, службах собственной безопасности у нас коррумпированные структуры хронически разрастаются до размеров преступных организаций? Кто за это в итоге ответит и насколько реальны масштабы этих организаций? В уголовных делах на эти вопросы ответа нет, равно как и серьезных криминологических исследований по этому поводу.
Когда сегодня следственная группа расследует эти факты преступной деятельности, она неизбежно допускает поспешность в исследовании доказательств, у нее не остается времени четко просчитать судебную перспективу дела, а у прокурора — реально оценить качество расследования при направлении дела в суд. В итоге большинство этих огромных дел не завершены расследованием, не содержат полных сведений о преступной деятельности привлекаемых лиц. Недавно Верховным Судом в кассационном порядке, в связи с неполнотой судебного следствия и процессуальными нарушениями, был отменен приговор по делу Селиванова и других (всего 22 человека).
Назрела необходимость переосмысления понятия и направлений борьбы с коррупцией. Это надо делать, соотнося с современным состоянием и перспективами развития общественных и экономических отношений. Приоритетными я бы обозначил сферы государственного управления, правоохранительной деятельности, сферы прямого обеспечения нормальной жизнедеятельности населения.
--------------------------------
Владимир ХОМИЧ, директор Научно-практического центра проблем укрепления законности и правопорядка Генеральной прокуратуры Республики Беларусь, доктор юридических наук, профессор:
«НЕТ ПРОВОКАЦИЯМ ВЗЯТКИ!»
Законодательное определение данного оперативного мероприятия — сложное, но самое главное — не структурируемое для однозначного понимания, тем более использования в практике проведения оперативного эксперимента на принципах обеспечения законности. Если же его соотнести еще и с категорическим запретом (ст. 6 Закона «Об оперативно-розыскной деятельности») на подстрекательство (провоцирование) граждан к совершению противоправных действий в ходе проведения данного вида оперативного мероприятия, то ситуация вообще выглядит утопической.
В определении оперативного эксперимента, конечно же, есть ключевые, базовые положения, устанавливающие суть и содержание данного мероприятия, но изложены они в правовом смысле неконструктивно. Они либо заведомо нивелируют необходимость разграничения этого оперативного мероприятия от провокации преступления, либо не позволяют однозначно идентифицировать наличие или отсутствие провокации в рамках проводимого (проведенного) оперативного эксперимента.
В своем исходном значении оперативный эксперимент определяется как искусственное создание обстановки, максимально приближенной к реальности. Между тем очевидно, что в ходе оперативного эксперимента, дабы исключить провокацию, не следует говорить об искусственном создании обстановки, точнее ситуации. В буквальном смысле такое определение уже наталкивает на возможность провокационной обстановки, в создании которой нет необходимости с точки зрения оперативного интереса в плане изобличения преступника или готовящегося либо совершаемого преступления.
Криминологическая коллизия заключается в том, что при проведении оперативного эксперимента не следует искусственно создавать обстановку (ситуацию вероятности), которая приближена, пусть даже максимально, к реальности, где объект (субъект) оперативного интереса является случайным, а сам расчет, что он не откажется от предложенного вознаграждения, основан на приемлемости ситуации и неустойчивости (слабости) человеческой натуры, чтобы не воспользоваться этим.
В ходе оперативного эксперимента должна инсценироваться (а не искусственно создаваться) та обстановка, которая исходит из полученной оперативной информации о том, что лицо склонно к решению тех или иных вопросов по службе на основе удовлетворения коррупционного интереса, но подтвердить это посредством публичных процессуальных действий невозможно.
При этом ничего искусственного создавать не следует. В ходе проведения оперативного эксперимента необходимо (желательно) только максимально воспроизводить обстановку, которая соответствует той ситуации служебной деятельности, в которой зафиксирована (установлена) предполагаемая криминальная активность объекта оперативного эксперимента.
Оперативный эксперимент может проводиться в целях подтверждения совершения противоправных действий, а также в целях предупреждения, выявления, пресечения преступления. Так, оперативный эксперимент в целях подтверждения совершения лицом противоправных действий (например, факта взяточничества) в классической форме должен проводиться лишь в тех случаях, когда на основе полученных данных установлен факт готовящегося преступления (поступило заявление о том, что должностное лицо согласно на совершение определенных действий по службе за вознаграждение или вымогает либо требует взятку). Умысел у объекта оперативного интереса сформирован и очевиден, и остается только в ходе оперативного эксперимента под контролем органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, подтвердить факт коррупционного соглашения.
(Окончание статьи читайте ЗДЕСЬ)
