Роман Ерохин, с 1965 по 1987 год — заведующий отделом культуры «Советской Белоруссии»В моей журналистской биографии — а удостоверение «СБ» у меня с 1965 года, до газеты я более 10 лет редактировал художественную литературу в издательстве — огромное количество встреч, бесед, интервью, всех не перечесть. Но были такие, которые не забыть. Назову лишь несколько имен: Андрей Макаенок, Кондрат Крапива, Илья Эренбург, Михаил Пташук, Евгений Глебов. А вспомнить сегодня почему–то хочу мою встречу с Ларисой Помпеевной Александровской.
Каждый журналист знает такое: возьмешь у кого–то интервью, а в газету попадает не все. То ли потому, что газетная полоса «не резиновая», то ли еще почему–то. И оседает часть материала в твоем домашнем архиве или, как ни жаль, в корзину летит. А проходит сколько–то лет, а то и десятилетия, вспомнишь — пожалеешь, что выбросил или, наоборот, возрадуешься, обнаружив страницы в архиве.
Этим страницам сегодня — более 30 лет.
Народная артистка СССР Лариса Александровская — наша гордость, наше национальное достояние. Партией Кармен дебютировала она в Театре оперы и балета БССР и почти три десятка лет царила на его сцене. Не только ее волшебный голос, но и талант драматической актрисы покорял сердца оперных меломанов не одного поколения — меня в том числе. Все это вспомнилось мне, когда отыскались неопубликованные в 1975 году страницы интервью с Ларисой Помпеевной. То интервью было приурочено к 30–летию нашей Победы. В годы Великой Отечественной войны певица с артистическими, так называемыми тогда фронтовыми бригадами ездила к бойцам нашей армии. Как это было, она рассказывала мне в интервью. Из неопубликованного остался ее ответ на вопрос: «А что было самым страшным для вас на войне?» В то целомудренное время этот рассказ и не мог быть напечатанным в партийной газете «Советская Белоруссия». Восполняю этот пробел сейчас.
Встреча с Ларисой Помпеевной состоялась у нее дома, окна которого выходили на парк имени Горького. Она болела, но не отказала в интервью журналисту.
Итак, вот он — ее рассказ...
— Самое страшное? — переспрашивает Лариса Помпеевна, думает минуту. И вдруг улыбается: — Самое страшное было после войны...
Лицо ее — только что бледное, болезненное — розовеет. И начинается рассказ.
— Звонок из Москвы. Меня приглашают срочно прибыть в столицу: «Лариса Помпеевна, буквально на один день — как говорится, туда и обратно. В Кремле совещание. Большой разговор о культуре союзных республик, как этой культуре развиваться завтра. На совещании должно прозвучать ваше слово. Все бросайте, сегодня же на поезд, чтобы поутру быть в Москве. Уже обозначен час вашего выступления. В работе совещания примет участие Иосиф Виссарионович Сталин. Текст вашего выступления вам передадут ближе к вечеру».
Передохнула — спрашивает:
— Отнекиваться? — и сама же отвечает: — Бесполезно, за меня все уже решила Москва. Значит — ехать! Быстро собралась... Собственно, сборов–то и не было. Ничего с собой не взяла, кроме зубной щетки, маленькой сумочки, папки. Облачилась в платье — красивое, шелковое, бежевого цвета, облегающее...
Бог ты мой, почти три десятка лет прошло, а она помнит то платье! Бежевого цвета, облегающее...
— В поезде ночь — будто вечность. Вот я уже в столице. Поселили меня в гостинице «Москва», в десяти минутах от Кремля. Предупредили: «Совещание переносится на завтра». Утром следующего дня звонок: «Переносится на завтра». И еще на следующий день тот же звонок: «Переносится, ждите». Знать, как–то планы у них там поменялись. Но ничего не объясняют. А я даже смены белья не удосужилась взять с собой. Сбросила все с себя, постирала, развесила на батарею просушить. И надо же — в ту минуту звонок: «Лариса Помпеевна, вас ждут. Машина у подъезда».
Лариса Помпеевна то ли улыбнулась, то ли усмехнулась:
— Поверьте мне на слово, большего страха в моей жизни не было. Надела платье, с надеждой глянула на себя в зеркало. Нет, надежда враз растаяла. Извините за подробность, все формы моего тела проступили — как на фотографии при проявлении. А может, шут с ним, надеть мокрое белье? Так ведь сядешь сейчас в машину — платье тотчас пятнами пойдет... А! — рукой махнула. — Будь что будет! Как там Гете говорил: «Все мы под платьями ходим голые». Спустилась вниз, села в машину, поехала. Совещание вот–вот начнется. Заняла свое место в зале. Аплодисменты вспыхнули: вышел Сталин, сел в президиуме. И вот меня приглашают на трибуну... Иду и думаю: как бы мне так пройти, чтобы Иосиф Виссарионович не обратил на меня внимания? Спиной или бочком к нему... Ну что подумает, когда разглядит? Приехала представительница белорусского народа — и в таком виде! Шла к трибуне — ноги подкашивались...
Лариса Помпеевна отпила глоток остывшего чая, продолжила рассказ, будто вчера это с ней все приключилось:
— Много речей в своей жизни мне довелось говорить, а тут... Первые слова застревали в горле. Запинаться стала, хотя успела уже чуть ли не наизусть выучить написанный текст. А Сталин, наверное, сразу заметил мои треволнения и вошел, видимо, в какое–то игривое состояние: «А почему это представительница белорусского народа говорит свою речь на русском языке? Говорите по–белорусски, мы поймем». Грянули аплодисменты. И я тут же начала по ходу переводить свою речь, говорить по–белорусски. Голос то дрожал, то звенел, но слова Сталина потихоньку успокоили. Наверное, не обратил внимания на мое платье. Ан нет, обратил... Краем глаза заметила это. Он же прямо за мной сидел. Конечно, актрисе одеваться, раздеваться, переодеваться — все равно что... ну не привыкать! Но ведь здесь, рядом сидел не мужчина... Бог сидел! И бог этот посматривает на меня совсем не по–божески... И опять страх, ужасный страх обуял меня!
Вдруг улыбнулась Лариса Помпеевна, даже рассмеялась:
—Хотите верьте, хотите не верьте, но я действительно ни в войну, ни после никогда такого ужаса не испытывала. Не сократила свою речь, с горем пополам завершила. Аплодисментов зала почти не слышала. Сталина же хлопки... Обычно хлопал он в ладоши вяло, лениво. А тут средь оваций я расслышала его ритмичные, сильные хлопки. Может, мне это показалось?.. Сейчас–то я смеюсь, а тогда — ей–ей, было не до смеха.
Лариса Помпеевна так хорошо засмеялась...
Фото Артура ПРУПАСА, "СБ".
