Закончена работа над энциклопедическим словарем репрессированных деятелей культурыНаша интеллектуальная элита всегда разделялась на тех, кто делает, и тех, кто объясняет, как замечательно сделали бы они, если бы взялись. Причем последних, увы, намного больше.
Тома энциклопедического словаря «Рэпрэсаваныя лiтаратары, навукоўцы, работнiкi асветы, грамадскiя i культурныя дзеячы Беларусi 1794 — 1991», не раз называвшиеся среди лучших книг года, – пример настоящего дела. Тем более что к их созданию причастен не научный институт, не коллектив историков, а один человек... Наш с вами современник, писатель Леонид МорЯков. Почему он взялся за такую огромную работу?
— Я был далек от литературы, по образованию — физик, занимался бизнесом. Но как–то мне позвонили из издательства «Мастацкая лiтаратура» и сообщили, что приближается 90–летие моего дяди–поэта и они готовят его избранное. Я был удивлен, ведь о родственнике–поэте фактически ничего не знал. Открыл энциклопедию... Биография Валерия Морякова умещалась на одной страничке. Почему так мало? Взялся собирать сведения. Бросил бизнес, год просидел в библиотеках, в архивах. И оказалось, что многое не совпадает с официальными данными. Не умер мой дядя от сердечного приступа в 1940 году, а расстрелян в 1937–м, а именно 29 октября, когда в один день было расстреляно около 100 деятелей белорусской культуры. Причем я нашел документальные свидетельства, что убивали их не в Куропатах, а в подвалах НКВД, в несколько стволов. Первое, что я издал, — хронику жизни дяди. В книге упоминаются имена более 400 человек. И я задумался... Вот написал о Валерии Морякове... А чем хуже остальные? О них также почти ничего не известно — по две–три строки в энциклопедии. И я захотел подготовить издание о судьбах этих людей. Узнал сотни судеб, трагических, неожиданных: сегодня ты — министр, а завтра — враг народа. Сегодня у тебя пятикомнатная квартира на Ленинском проспекте, а завтра ты в камере на троих, куда посадили сорок, и камера та через дорогу от твоей квартиры... Был случай, когда поэт оказался в «американке», а на следующий день в газете «Советская Белоруссия» были напечатаны его стихи. Восхищались стихами, и никто не подозревал, где сейчас автор. Даже в отсутствие документов кое–что можно разгадать. Например, в один из северных лагерей было этапировано 12 белорусов. Молодые ребята, студенты, задумали побег. Но их ждала засада. Одиннадцать беглецов вскоре расстреляли, а двенадцатый из лагеря исчез. Но и домой не вернулся — видно, снова пошел в студенты, но уже в другом регионе. Только зная судьбы всех двенадцати, можно понять, кто подсказал, где и как их ловить. Сюжетов — море... Среди арестованных был литератор, Макар Шалай. У него никак не могли выбить признание вины. Дело в том, что Шалай досконально знал классику марксизма–ленинизма и на все обвинения отвечал цитатами из Маркса и Ленина. Однажды с Шалаем остался молодой следователь–практикант. И вдруг подследственный начал давать показания против себя. Следователь, в восторге от того, что «утер нос» старшим коллегам, стал записывать... А текст оказался приблизительно такого содержания: я польский агент, проник в Беларусь через Индию... Практиканта выгнали. Но шутка дорого обошлась и ее автору. Шалая жестоко избили. Дальнейшая судьба его точно не известна. Рассказывали, что его видели в начале войны, в декабре, он выходил из Минска, босой и весь седой. И я начал писать обо всем этом рассказы. Теперь есть уже целая книга. А параллельно продолжал работу над энциклопедией. 8 тысяч статей! Каждый день я писал минимум пять. Хорошо, помогала специальная компьютерная программа.
— А на какие средства издавались книги?
— Чтобы издать первый том, продал телевизор из детской комнаты. Тираж, 25 экземпляров, тут же раскупили. Чтобы издать второй том, продал видеомагнитофон (тогда техника стоила дорого). Ну а сейчас хочу издать третий том, в который вошли персоналии, не вошедшие в предыдущие два.
— И неужели ни одно издательство
не помогло?
— Я рад, что недавно издательство «Мастацкая лiтаратура» заинтересовалось моим справочником. Ведь в нем несколько тысяч судеб деятелей культуры Беларуси, из которых в энциклопедии — только пятая часть! Причем отслеживаю и судьбы родственников репрессированных. Надеюсь, что «Мастацкая лiтаратура» издаст и справочник репрессированных священников. Уверен, такая книга не залежится на полках.
— В ваших книгах есть факты, до сих пор неизвестные?
— Да, разумеется. Я узнал, что в Москве был расстрелян родной брат Владимира Дубовки, генерал. Нашел документы, подтверждающие, что белорусские писатели, расстрелянные 29 — 30 октября 1937 года, были казнены вовсе не по приговору суда, состоявшегося 28 октября. На самом деле их осудили на смерть в Москве еще 15 сентября. На приговоре — личные подписи Молотова и Сталина. А здесь состоялся только показательный процесс. Причем местные власти решили выслужиться — в Москве осудили 70 человек, здесь в расстрельный список добавили «от себя» еще 30 человек — несколько академиков, ректора БГУ, профессоров... В общем, перевыполнили план. Сегодня некоторые торопятся обвинять погибших, что давали друг на друга показания. Смог бы тот, кто обвиняет, не дать их под пытками, которые длились месяцами?
— И неужели никто не пытался скрыться, убежать?
— Некоторые чувствовали, что им грозит, уезжали... Но даже если человек убегал, его, как правило, находили. В Казахстане, в Сибири, в Ленинграде... Единицам удавалось спастись, например Владимиру Седуре, который уехал в Одессу. Случались удачные побеги и из концлагерей. Бывшему спортсмену, чемпиону республики удалось убежать вместе с сыном из северного концлагеря в Финляндию. Впрочем, и за границей его «достали»...
— А вы никогда не узнавали о судьбах «исполнителей»?
— Многие впоследствии сходили с ума. Видимо, когда человек из года в год занимается пытками, садизмом, это необратимо ломает психику. Один из таких усыновил несколько детей расстрелянных, забрал их из детских домов. Видимо, думал этим компенсировать причиненное зло. Кроме того, тех, кто расстреливал в 1937–м, похватали в 1938–м. Расстреляли тех, кто расстреливал. Потом — тех, кто расстреливал расстрелявших... И до сих пор не найти следов. Нашел однажды меня один «бывший». Просил много денег за то, что расскажет, где похоронены те, кто расстрелян 29 октября. Денег тогда у меня как раз не было, пока я искал, одалживал, он умер. А для меня узнать место захоронения — цель жизни. Ведь те, кто расстрелян в ночь с 29 на 30 октября 1937 года, — цвет нации.
— Вы упоминали об энциклопедии репрессированных священников...
— Да, у меня есть сведения о судьбах 1.500 репрессированных священнослужителей разных конфессий начиная с 1794 и по 1967 год. Готовлю и новую книгу прозы «Непамяркоўныя III».
— Это о судьбах репрессированных?
— Да, но это не документальная проза. Я считаю, что рассказ XXI биокомпьютерного столетия непременно должен быть динамичным, остросюжетным, прочитываться на одном дыхании и иметь абсолютно непредсказуемый финал. Стараюсь соблюдать сей кодекс.
На снимке: Леонид Моряков.
