Возвышенное и земное

Мастер-хранитель Станислав Чернявский считает орган живым существом, хотя множество раз перебрал его механическое нутро

Иначе как восторгом эти ощущения не назовешь. Многие еще "божественным восторгом" зовут чувства, которые закипают, когда попадаешь... в орган. Я не оговорилась: это единственный инструмент на Земле, который мы слушаем изнутри. Орган - не просто причудливая композиция из тысяч труб разного калибра. Орган - весь храм, все помещение, в котором он установлен.

Самый большой и сложный инструмент в мире, "король музыки" капризен, как и положено монаршей особе. Ему необходим особый микроклимат: орган не любит жары и чувствителен к сквознякам. Его невозможно перевезти, он навсегда заперт в тех стенах, где родился. Игра на нем требует большой сноровки и даже физической ловкости. Словом, сложно представить себе более неудобный, капризный, трудоемкий в установке, настройке и обслуживании инструмент.

И вместе с тем - нет ничего прекраснее на свете, чем его невероятные, неземные звуки. Человек, управляющий этой величественной и бесконечно сложной махиной, приводит в движение все эти звуки мировой гармонии! Ни один дирижер хора или оркестра никогда не обладал такой властью, такой мощью, как рядовой органист в обычном костеле.

Из жизни органов и мастеров

В Минске два больших классических органа - в Большом концертном зале филармонии и в костеле святого Роха на Золотой Горке - зале камерной музыки той же Госфилармонии. Оба эти инструмента - новодел, были изготовлены в Чехословакии и установлены в 60-х - 70-х годах прошлого века. Они великолепны, уникальны, неповторимы. Но до революции на территории нашей страны подобных, а порой и куда более мощных органов, по разным данным, было около восьми десятков! К великому сожалению, сохранились только единицы. Органные трубки состоят из сплава олова, свинца, меди, потому инструменты уничтожали первыми из храмового имущества: во времена нэпа заготконторы за этот "лом" давали хорошие деньги.

Те же немногие инструменты, что уцелели, - простые электрические органы. Значительная часть из них неисправна. Хранят полувековое молчание и смогут ли заговорить или так и сгинут в безмолвии - неизвестно. Ремонт и реконструкция органа - дорогое и кропотливое дело. Да и мастеров таких нет. Точнее, есть, но только один. На всю страну. Станислав Матвеевич Чернявский. Вот уже больше 40 лет он - мастер-хранитель филармонических органов. И всех остальных. Да и не только наших - часто за уникальным мастером приезжают из Польши, Литвы, Германии.

- Я когда маленький был, мать в костел водила меня за руку, - рассказывает Станислав Матвеевич. - Жили мы тогда под Вильно. Помню, начнешь молитвы читать, а звуки органа услышишь - и все слова забудешь. И всегда я на хорах вертелся - там, где орган стоял. Интересовался, как этот непонятный инструмент устроен: как меха работают, как регистры переключаются. Органисты поначалу гоняли. Потом привыкли. Позже и ремонты несложные стали доверять.

Мастерство настройки Станислав Матвеевич осваивал на Вильнюсской органной фабрике. В Беларусь приехал на время - помочь перевезти и установить орган в филармонии. Было это в 1963 году. Тогда в Чехословакии, на фабрике "Регер клосс" сделали орган для Беларуси. Ближе, чем в Вильнюсе, мастера-органиста для его наладки не нашлось: пришлось Чернявскому ехать на приемку.

- Орган хороший, большой, - улыбается Станислав Матвеевич, - невиданный аншлаг на первом концерте был. И сразу же, на премьере, во втором отделении - форс-мажор: полетела катушка пускателя в двигателе. Звука нет, вся механика не работает. Профессор из Чехословакии, что первый концерт играл, побелел. Мы работали, как саперы, - без права на ошибку. Пришлось подключать провода напрямую. Пока концерт не закончили - держали. И все время принюхивались, чтобы не случилось замыкания. Все обошлось...

Тогда и упросили Станислава Матвеевича в Минске остаться: не было у нас ни одного мастера, кто мог бы стать хранителем "короля инструментов".

Чудесные "микстуры"

Устройство органа очень сложное, зато идея крайне проста. Каждая из многих труб (а их может быть до десятка тысяч) издает всего один звук, одной, заданной раз и навсегда, высоты и тембра. Совокупность труб одного тембра - регистр. Открытие и закрытие труб звучащего регистра управляется с ручных мануалов (клавиатур) и ножных педалей.

Органист играет всегда с ассистентом: по-другому невозможно. Рабочее место органиста (его называют кафедрой или пультом) оснащено множеством регистровых рукояток. Ассистент открывает и закрывает регистры и делает в нотах соответствующие пометки. А органист играет не только руками: снизу у органа огромное количество деревянных педалей для управления басовыми трубами. Потому ноги музыканта играют свою, весьма сложную партию. Для этого, кстати, специальная обувь нужна - узкая и легкая, чтобы педали чувствовать. Дирижер всегда с собой палочку в футляре возит, а багаж органиста - ноты и мягкие узкие туфли.

Впрочем, технический прогресс сделал орган более послушным инструментом. До конца XIX века меха качали вручную: органист играет на клавиатуре, а в специальном помещении или просто за органным шкафом человек (как правило, местный богатырь) качает воздух педалями - будто на велосипеде едет.

Разновидностей труб в органе великое множество. Некоторые из них никогда не звучат в одиночестве, а используются только в сочетании с другими, образуя так называемые "микстуры".

Самые маленькие трубы, участвующие в создании сложных регистров, имеют размеры стерженька для шариковой ручки; самые большие, басовые, - длиной до 8 метров, такие в одиночку не обхватишь.

Каждый орган - самостоятельное и неповторимое произведение искусства. Двух одинаковых органов нет на Земле. Даже если они изготовлены одним мастером. Потому как создание органа - дело не одного года, а порой и десятилетия. И сделать его точную копию просто невозможно. Потому и цена у органов колоссальная. За большой филармонический в 1963 году было заплачено около полутора миллионов долларов!

А ведь еще 100 лет назад приличный орган был в каждом более-менее крупном местечке при наличии там хорошего костела. В основном это были инструменты польско-виленского производства. По сути дела, варшавская и виленская фабрики - это были два цеха одного предприятия. До сих пор можно встретить в Беларуси органы с клеймом "Вильно - Варшава, фабрика Вацлава Бернадского".

Дайте воздуха!

Но само по себе устройство из трубок, пусть даже магическое и невероятно трудоемкое, - это просто музыкальный механизм.

- Будет звучать орган или нет, во многом зависит от акустики, - продолжает Станислав Матвеевич. - Скажем, нашему большому органу "воздуха не хватает". Если когда-то строили, скажем, собор, то с расчетом под орган выводились своды, продумывалось звучание. А здесь - сначала здание построили, потом решили в нем орган установить. Когда кто-то из специалистов приезжает в Минск, он поражается мощи и красоте органа в Большом зале. А потом, взяв пару аккордов, произносят многозначительно: "Сухо, сухо!.." Душно инструменту здесь. Ему бы стоять где-нибудь в храме! Думаю, это был бы один из самых красивых по звучанию органов в мире.

Настройка органа - невероятно сложное и долгое дело. Специальных инструментов для этой, порой ювелирной, а иногда и хирургической процедуры у Станислава Матвеевича несколько ящиков. Филармонический орган огромен, высотой в три этажа. Для того чтобы до верхних ярусов можно было добираться, установлены специальные лестницы.

Любой орган очень любит холод и влагу. Прежде ведь храмы не отапливались. И сырость там вековая была. Возле органа всегда только влажную уборку делали - чтобы никакой пыли не летало. Потому в условиях современного здания инструмент мучается. Страдает от прожекторов, которые его нагревают, сухости воздуха, пыли. Станислав Матвеевич открывает профессиональные тайны - он специально инструмент увлажняет. Делает это просто: во чреве органа стоят 12 тазиков с водой, которые он каждый день освежает...

Правда, все это было еще до ремонта. О нынешнем состоянии органа Станислав Матвеевич просто не хочет говорить. Конечно, когда в филармонии начался ремонт, орган зачехлили, как могли. Но попадания пыли, грязи и штукатурки избежать не удалось. А для органа такие загрязнения означают как минимум капитальный ремонт с полным демонтажем. К тому же зимой, в морозы, здание было без окон, с отключенным отоплением: инструмент сейчас в коме. Так, во всяком случае, говорит о нем хранитель.

- А на днях его совсем убили, - у Станислава Матвеевича голос срывается, - украли немецкие бесшумные двигатели, сделанные когда-то по спецзаказу.

Дело уголовное завели. Но надежды, что отыщутся, практически нет. Да и ценность их для "народного хозяйства" - минимальная. А для органа - почти вопрос жизни и смерти. Заменить их аналогичными отечественными практически невозможно: они шумят так, что даже звуки органа заглушают.

Об органе Станислав Матвеевич всегда говорит, как об одушевленном существе. Хоть и разбирал его тысячи раз до последнего болтика, знает, что нет там ничего - одно нутро механическое. А все равно: "орган страдает", "орган болеет"

: - Когда был жив еще диктор Владимир Шелихин, он меня упрашивал пустить его во время концерта постоять внутри органа. И всегда говорил, что ему кажется, что стоит в чем-то живом, слышит его мощное дыхание. А дыхание у органа действительно исполинское. Только представьте: меха в три метра длиной и два шириной, на которых сверху еще 250 кирпичей для нагрузки лежат, в разгар концерта летают легко, будто невесомые...