Эта картина, конечно, непростое испытание, так как посвящена трагическому событию в европейской истории — Холокосту, сразу предупреждает зрителей Игорь Сукманов. Но вместе с режиссером я считаю, что благополучной европейской общественности и фестивальной публике надо напоминать о таких событиях. От зрителя фильм тоже требует большой работы. Он не даст вам передышки ни на минуту.
Игорь Сукманов не лукавил: практически все действие “Сына Саула” происходит на территории концентрационного лагеря Освенцим. Газовые камеры, печи крематория, расстрелы стариков, женщин и детей в оврагах, кровь, трупы, горы человеческого пепла, который буднично выбрасывают лопатой в реку... Это уже не Босх и не Брейгель, а чистый апокалипсис. Ну так и посмотрим ему в глаза без защитных очков. И выйдем из этого пламени обновленными.
Несмотря на то, что “Сын Саула” — режиссерский дебют Ласло Немеша в полнометражном кино, фильм прогремел и получил в 2015 году Гран-при Каннского кинофестиваля, в феврале 2016-го — “Оскара” в номинации “Лучший фильм на иностранном языке”
Страшнее ли “Сын Саула”, чем “Иди и смотри” Элема Климова? Нет, не страшнее. Ласло Немеш стремится к беспристрастному репортажному стилю изложения, настаивает на эффекте присутствия зрителя внутри происходящего. У Элема Климова же в фильме все-таки были просветы, моменты эмоциональной передышки и своя кинематографическая поэзия: великая актриса, жена Льва Додина Татьяна Шестакова, предлагающая в прологе партизанам (одного из них играет будущий руководитель театра “Христофор” Евгений Крыжановский) кисленького молочка из чугунка. Сцена фотосъемки в партизанском отряде, которой руководил фотограф в исполнении нашего купаловца Виктора Манаева. Умывание Флеры и Глаши под утренним дождем в лесу после немецкого обстрела. И беззаботный танец Глаши, на который из кустов выходит любопытный мокрый аист...
И на протяжении всей картины Э. Климова — вопрошающие на крупном плане глаза нынешней звезды МХТ Алексея Кравченко, которые забыть нельзя. И как трогательно в устах будущей московской звезды звучит то белорусский язык, то “трасянка”: “Яны тут недалёка! На востраве! Бяжым!..” А как органично воплотил на экране партизана любимый актер Някрошюса Владас Багдонас, снимавшийся и в “Доме дураков” Кончаловского, и в “Дирижере” Павла Лунгина.
У Климова возникала полифония. У Немеша ее нет. Одна только симфония смерти, и все происходящее на экране — воплощенный ад. Режиссер не стремится хоть как-то опоэтизировать историю, дать зрителю слабый луч надежды.
В картине “Иди и смотри” против насилия восставала сама природа. У Немеша она безучастна.
В финале бурная река вырывает из рук главного героя Саула труп его сына и уносит в неизвестном направлении. Зритель до последнего, кстати, гадает: настоящий это сын Саула или нет? Или просто из-за чувства вины Саул хочет похоронить труп случайного мальчика? Не хватило мне эмоций и по актерской игре. Когда вокруг одно человеческое “зверье”, за ним устаешь наблюдать. Нет индивидуальной работы с образами, какая была в “Списке Шиндлера” Спилберга.
Учитель Немеша Белла Тарр в своем последнем фильме “Туринская лошадь” (он был показан на “Лістападзе” вне конкурса) устами героев, живущих на заброшенной ферме, уверял, что мир замер в ожидании апокалипсиса. И его всадники уже близко. В картине Немеша он уже происходит — подробный, избыточный, двухчасовой. Словно подтверждающий слова Сартра о том, что “ад — это другие”.
Может, оттого, что мы имеем много военных шедевров, к такой теме относишься особенно придирчиво. Не стерпим и малейшего намека на конъюнктуру, а в фильме у Немеша он, по-моему, есть. Зачем с такой дотошностью реконструировать концентрационный ад Освенцима, когда есть кинохроника зверств фашизма, исчерпывающий фильм Михаила Ромма “Обыкновенный фашизм”. Да мало ли что еще... Memento mori? Само собой. Куда же денешься с подводной лодки.
