Война как геном техногенной культуры

Предполагают, что техногенная цивилизация родилась в Европейском регионе примерно в XIV — XVI столетиях. Она была синтезом достижений культуры античного полиса и европейского христианского средневековья. Именно в то время сформировалась своя система ценностей, выражением которых во многом стал технический прогресс. То глобальное прочтение мира, которое предлагается и навязывается сегодня, есть во многом результат и идеал развития именно техногенной цивилизации.

Однако техногенная цивилизация не стала единственной. Ее динамизму достаточно зримо и резко оппонировали традиционалистские общества и соответствующие культуры. Для них были характерны такие социальные качества, как устойчивость мировосприятия, понимание человеческой деятельности по преимуществу как адаптивной, главные ценности сосредоточились вокруг понятия «традиция».

Техногенная и традиционалистская цивилизации, очевидно, не были изолированными, обособленными. Но более креативной выглядела, понятно, первая. В результате часть традиционалистских обществ была колонизирована, другая встала на путь модернизации. Скажем, такой путь прошла Япония после реформ Мэйдзи. Россия тоже в числе данных стран. Здесь мы можем упомянуть реформу Петра, затем Александра Второго и путь социалистических преобразований после революции 1917 года.

Динамизм техногенных обществ достаточно резко контрастирует с консервативностью традиционных обществ, где виды деятельности меняются достаточно медленно.

Представляется далеко не случайным тот факт, что мировые войны, которые известны человечеству, начинались и развивались прежде всего внутри ареала существования и развития техногенных обществ, техногенной цивилизации. Я попытаюсь обосновать тезис, согласно которому война является сущностной характеристикой техногенных цивилизаций, их своеобразным геномом.

Первый вопрос поставленной темы можно сформулировать так: на каком основании мы можем утверждать, что война есть геном техногенной цивилизации, но не традиционной? Ведь очевидно, что феномен войны в определенной степени присущ и традиционной цивилизации.

Дело в том, что научно–технический прогресс есть не только следствие стремления к милитаризации, сколько сам обуславливает развитие военно–промышленного комплекса. Можно утверждать, что многие сущностные достижения техногенной цивилизации стали следствием стремления военными средствами решить национальные задачи.

Попытки создания оружия массового поражения в нацистской Германии, деятельность лаборатории в Лос–Аламосе и последующая катастрофа в Хиросиме и Нагасаки не были следствием исключительно логики научного поиска, усилий научной общественности. Во многом ядерные достижения были спровоцированы подготовкой к войне, войной и ее последствиями. Самое прямое доказательство этого тезиса — деятельность И.Курчатова и его коллег в Советском Союзе.

В мечтах Гитлера о «новом оружии», которое спасет Германию, проявлялась многовековая уверенность представителей техногенной цивилизации в том, что решение всех (или многих) цивилизационных вопросов возможно только на этом пути.

Кстати, стремление И.Сталина любыми средствами оттянуть начало войны с Германией во многом базировалось на похожем факторе: необходимости достижения военно–технического паритета с нацистами и веры в милитаристские возможности индустриализации. Техногенная цивилизация провоцировала определенный характер умонастроений — это с одной стороны. А с другой — эти самые умонастроения формировали соответствующую политику, причем в самых разнообразных ее проявлениях.

Вот и получается, что научно–технический прогресс без своей военно–технической составляющей в рамках техногенных цивилизаций — нонсенс...

Что же касается традиционных обществ, то их социальные характеристики не программировали войну как обязательное средство самовыражения. Вектор саморазвития был направлен в этих обществах все же внутрь, а не вовне, а, скажем, буддизм не предполагал ожесточенного прозелитизма. Углубленный в самосозерцание индуист меньше всего склонен к агрессивному самовыражению. А вот сама логика развития техногенных обществ, основанная на их активном «поглощении» новых территорий, поисках рынков сбыта, априори предполагает войну как средство решения своих жизненных проблем.

Могут возразить: а как быть с исламом, как понимать современные движения, облаченные, скажем, в форму джихада?

Ответы могут быть самыми разнообразными. От констатации того факта, что вряд ли современные формы религиозного экстремизма исламского толка отражают «родовую» суть ислама, до понимания феномена активного вторжения техногенной цивилизации на «поле» традиционных культур и навязывания им своего способа видения и разрешения возникающих проблем.

Следующий вопрос связан с проблемой логического завершения этого стремления к военному превосходству, стремления к достижению статуса приоритетной державы, причем как в рамках техногенной цивилизации, так и всего мира. Практическую реализацию этого суждения мы наблюдаем в современной политико–экономической практике.

То есть появление сегодня одной супердержавы, воюющей практически против всех, не случайность. Это есть закономерное следствие развития техногенной цивилизации. В каком–то смысле сбываются слова В.И.Ленина о возможности появления супермонополии, супертреста, который не может существовать бесконечно долго. Естественно, контекст иной.

Исходя из сказанного, можем ли мы утверждать, что война как геном техногенной цивилизации есть ее обязательная и вечная характеристика?

Представляется, что те многочисленные разговоры о диалоге культур, которыми проникнуты книги, конференции последних десятилетий, дают вполне определенный ответ на поставленный вопрос. Кризис цивилизации сегодня воспринимается во многом как кризис цивилизации техногенной, и то, что необходимо сделать, сводится главным образом к удалению из социального организма болезнетворного генома войны.

С такой остротой данная проблема поставлена именно в конце ХХ — начале нынешнего века. Хотя идеи эти в скрытом виде существовали достаточно давно. Но что, например, отличает постановку данного вопроса сегодня от шпенглеровского, сформулированного в «Закате Европы»? Дело в том, что для Освальда Шпенглера геном войны еще не превратился в раковую опухоль, съедающую человечество. Даже для Арнолда Тойнби, рассуждающего о «своей» 21 цивилизации, вопрос о необходимости диалога культур не приобрел столь ожесточенной остроты.

Не надо, очевидно, идеализировать традиционные общества. Кроме этого, агрессивная наступательность организмов техногенных вовсе не свидетельствует прямо в пользу того факта, что только таким путем возможно дальнейшее развитие социума. Человечеству вполне по силам совершить очередной духовный переворот, близкий по масштабу периоду появления мировых религий, и заявить о новых приоритетах своего развития. Впрочем, это уже иная тема.

Многих сегодня (да и в ХХ веке) привлекает идея конвергенции социальных систем, и попыток концептуального прочтения этого вопроса предостаточно. То есть люди техногенных и традиционных обществ воспримут то лучшее, что выработали в процессе многовекового развития, и создадут некий третий, принципиально иной тип цивилизации. Сколько в этих проектах утопизма — не вопрос сегодняшнего разговора.

Мне же представляется, что поскольку геном войны есть сущностная характеристика техногенных цивилизаций, то говорить о конвергенции достаточно сложно. Если лишить техногенную цивилизацию ее креатива, то что от нее останется? Что будет движущей силой ее развития?

Сегодня техногенные цивилизации во многом напоминают поезд, набравший столь большую скорость, что его движение может стать неуправляемым. По моему убеждению, ситуация углубленного созерцания того божественного сияния, которое излучает пуп индивида, выглядит предпочтительнее. Впрочем, вполне может быть, что это дело исключительно личного вкуса.