Война и мир

«Дуче! Я пишу вам это письмо в тот момент, когда длившиеся месяцами тяжелые раздумья, а также вечное нервное выжидание закончилось принятием самого трудного в моей жизни решения». Так 21 июня 1941 года Адольф Гитлер начал свое послание в Рим, адресованное идейному вдохновителю и союзнику Бенито Муссолини. За несколько часов до приказа о вторжении войск вермахта в Советский Союз фюрер делится с ним самым сокровенным: «Дальнейшее выжидание приведет, самое позднее, в этом или следующем году к гибельным последствиям...Собственно, на наших границах находятся все наличные русские войска. С наступлением теплого времени во многих местах ведутся оборонительные работы. Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия, со своей стороны, начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду молча отступать...» Архивные документы, по содержанию подобные этому уникальному письму, предопределили появление в современной историографии всевозможных версий о том, что не фашистская Германия, а Советский Союз планировал первым нарушить условия пакта Молотова— Риб-бентропа и нанести внезапный удар по временному союзнику. Бедный Гитлер! Ему некуда было деваться, и он просто вынужден был внезапно двинуть свои войска на Москву, упреждая подобный ход со стороны Сталина. При этом не берется во внимание, что «самое трудное в жизни решение» бесноватый фюрер принял еще задолго до лета 1941 года, а вероломному удару на восточной границе предшествовала беспрецедентная по своим масштабам и степени секретности операция по дезинформации советского правительства, которое до самого последнего момента верило, что Германия готовится к штурму Великобритании. Собственно, вопрос о том, кто расчехлит пушки первым, имел уже тогда только военно-стратегическое значение, потому что геополитические амбиции фашистской Германии Гитлер обозначил еще в начале тридцатых при написании «Майн кампф»: «Если мы говорим сегодня о новых землях и территориях в Европе, мы обращаем свой взор в первую очередь к России, а также к соседним с ней и зависимым от нее странам... Это громадное государство на востоке созрело для гибели…» Глобальные замыслы фюрера конкретизировались впоследствии его сподручными. Например, согласно разработанному гитлеровскими стратегами генеральному плану «Ост», каждому народу Восточной Европы была уготована своя, в той или иной мере трагическая участь. Этот документ по степени бесчеловечности, наверное, был так обличительно страшен, что гитлеровцы сделали все для того, чтобы его не прочли потомки. После войны он так и не был найден. Но даже касающиеся его рекомендательные материалы ужасают цинизмом. Вот как, например, в «Замечаниях и предложениях по генеральному плану «ОСТ» советовал решить судьбу польского народа рейсхфюрер войск СС Ветцель: «Совершенно ясно, что польский вопрос нельзя решить путем ликвидации поляков, подобно тому, как это делается с евреями. Такое решение польского вопроса обременило бы на вечные времена совесть немецкого народа и лишило бы нас симпатий всех, тем более что и другие соседние с нами народы начали бы опасаться, что в одно прекрасное время их постигнет та же участь». Чтобы «совесть немецкого народа» оставалась чистой, поляков эсесовский генерал предлагал отправить в Сибирь или в Южную Америку, поселив на их землях немцев, в том числе и тех, которых предполагалось вернуть из Аргентины. А вот что ожидало бы нас, белорусов, если бы имперские замыслы воплотились в жизнь: «Согласно плану, предусматривается выселение 75 % белорусского населения с занимаемой им территории (в Сибирь. — Авт.). Значит, 25 % белорусов, по плану главного управления имперской безопасности, подлежат онемечиванию. Нежелательное в расовом отношении белорусское население будет еще в течение многих лет находиться на территории Белоруссии. В связи с этим представляется крайне необходимым по возможности тщательнее отобрать белорусов нордического типа, пригодных по расовым признакам и политическим соображениям для онемечивания, и отправить их в империю с целью использования в качестве рабочей силы...» Вот так. И никакой государственности, обещаниями о которой фашистский режим заигрывал с белорусскими националистами. Тем более сытной и благополучной жизни на родной земле после установления немецкого порядка, которая почему-то грезится кое-кому из тех, кто до сих пор просчитывает варианты, «что было бы, если б история повернулась иначе». Нынешним молодым теоретикам подобного рода следовало бы не только повнимательнее вчитываться в архивные документы Третьего рейха, но и вслушиваться в свидетельства живых очевидцев, представляющих мирное население, пережившее ужасы войны. В окрестностях Бреста, через которые прошли фашистские войска группы армий «Центр», живет немало людей, чьи воспоминания — словно живой исторический архив. Вот только некоторые из них. Владимир Василюк, поселок Домачево, Брестский район: — В сорок первом мне шел четырнадцатый год. Наша семья жила в деревне Каменица-Журавецкая, что под Брестом. Начало войны помню как сейчас. Мы проснулись от страшного грохота и яркого зарева за окном. Мать запричитала: Это, дети, конец света». А отец сказал: « Нет, это конец мира с Гитлером». Сельчане Прибужья понимали военно-политическую ситуацию, сложившуюся в то время на границе, и жили в ожидании начала войны. Как вспоминает Владимир Василюк, жители деревни словно по команде, услышав раскаты артиллерийского грома, покинули свои дома и выбежали в чистое поле за околицей, перед этим выпустив из хлевов личный скот. Федор Ковальчук, город Жабинка: — Начало войны мне, шестилетнему мальчугану, не запомнилось чем-то особенным. К тому же затерявшаяся в болотах деревня Богуславка стояла в стороне от магистральных дорог, и поначалу война не изменила уклада ее жизни. Зато к 1943 году, когда я уже немного подрос, стала настоящей столицей партизанского движения в крае. Немцы часто делали воздушные налеты на ее окрестности. Фашистский самолет в небе и свист пулеметных очередей над головой — вот чего я больше всего боялся тогда и запомнил на всю жизнь… Карательные отряды не могли добраться до этой деревни через леса и болота, поэтому Богуславку немцы сожгли, применив авиацию. Сельчанам пришлось поселиться неподалеку в лесных землянках. От деревни остались только одни печи. К ним и ходили семьи по ночам, чтобы обогреться, испечь хлеба. На тех, кто не успевал уйти в лес утром, немецкие летчики вели порой позорную охоту. «Это свои, не бойтесь», — сказал однажды глава семьи Ковальчуков, увидев в небе незнакомые силуэты самолетов. Оказалось, что он ошибся. С низкой высоты немецкий летчик открыл огонь по мирным людям. «Как только самолет уходил на очередной разворот, мы с матерью и братом начинали быстро бежать к лесу. Как только он приближался, она падала на землю, прижимая нас к себе, — вспоминает Федор Степанович. — Так, под пулями, перебежками и добрались до больших деревьев». Дмитрий Полещук, деревня Рогозно Брестского района: — Войну я закончил в Берлине, прошагав до него с оружием в руках от Бреста. Но то, что пережил в первые дни войны в сорок первом и потом, когда жили под немцем, не идет ни в какое сравнение с моими фронтовыми буднями. Оказывается, перед самой войной мужчины приграничных деревень Белоруссии были призваны на военные сборы. В их числе был и 27-летний Дмитрий Полещук. Его подразделение строило оборонительные сооружения на границе под Брестом. Жили строители по воинскому распорядку в летнем лагере. Носили военную форму, ходили строем, беспрекословно подчинялись кадровым командирам. Но оружейного арсенала у подразделения не было, и на стрельбища новобранцев ни разу не отправляли. Но не только это обстоятельство смущало призывников. Бетонные доты на границе они уже возвели, а начинять их орудиями и пулеметами никто не торопился, хотя о неизбежности войны с фашистской Германией все знали. Поговаривали, будто бы кампания с призывом резервистов и строительством укреплений была затеяна, чтобы ввести в заблуждение Гитлера. Получилось так, что обманули сами себя. Попав 22 июня под шквальный огонь фашистских войск, безоружные солдаты укрылись в построенных ими мощных дотах. Перешедшие границу солдаты вермахта их не штурмовали, а просто обошли, а потом закидали через амбразуры гранатами. Осколком одной из них был ранен Дмитрий Полещук, после чего попал в немецкий плен. Во временных лагерях для военнопленных под открытым небом провел несколько недель, увидев, как вспоминает, ад воочию. Трупы умерших от ран и голода немцы увозили грузовиками. На обнесенной колючей проволокой территории не было ни былинки — всю растительность съедали попавшие в жуткую ситуацию заключенные. Из расположенного под Брестом лагеря парню удалось сбежать. Страх вновь попасть в лапы оккупантов заставил его пройти лесами несколько десятков километров, не показываясь людям. Только добравшись до своих мест, он постучался в дом к родственнику. Боевое крещение для Дмитрия Полещука не прошло даром. Когда в 1944 году наступающая армия призвала в свои ряды местных мужчин, он, став ее бойцом, сумел пройти через фронтовую бойню без ранений и вернулся домой. Надежда Плечко, г. Брест: — Раннее утро 22 июня мне, восьмилетней девчушке, запомнилось страшными фрагментами, на всю жизнь оставшимися в памяти. В нашей приграничной деревне Хабы канонаду войны и зарево на горизонте поначалу приняли за грозу и сполохи молнии. Но очень быстро даже мы, дети, поняли, что это не гроза, и нам передался тот ужас, который испытывали взрослые. Деревня Хабы стоит на центральной магистрали, связывающей Брест с Москвой. Что же видела на ней тогда своими детскими глазами брестчанка? Сначала отступающих бойцов Красной армии, многие из которых были в нижнем белье. Большинство из них нашли на этой дороге, которую обстреливали армады немецких самолетов, свою смерть. Группа бойцов свернула с трассы и ушла за деревню, но ее догнали немецкие мотоциклисты и после неравного боя расстреляли. Уже безжизненные тела красноармейцев с непонятным для сельчан ожесточением стали вдавливать в землю подоспевшие немецкие танки. Несколько дней после этого по автотрассе нескончаемым потоком шла гитлеровская техника. *** После освобождения Брестчины все ее годные к воинской службе мужчины пошли в Красную армию. Большинству из них не довелось поделиться воспоминаниями со своими потомками. В родные деревни они не вернулось, отдав жизни в боях за Варшаву и на Зееловских высотах.