Размышления о литературной критике«А как вы сами относитесь к литературной критике? В ваш адрес? Не обижаетесь?» — задала мне вопрос для интервью молоденькая журналистка.
Что ж, имеет право. Я ведь — «по обе стороны баррикады». Даже, если подумать, по три. Журналистика — критика — литература. На стыках которых происходит множество взрывоопасных реакций.
Как критик утверждаю: если человек сей профессии ни разу в жизни никого не обидел, ни разу никому не хотелось его... ну, скажем, вызвать на дуэль, значит, ему нужно менять профессию. Он не тем занимается. Критика не может быть перманентно «белой и пушистой». Для «пушистости» есть отдельный жанр — рекламные аннотации. Там, где можно прочитать о «новом Достоевском», «русском Прусте» и «белорусском Борхесе».
С другой стороны, литераторской... Ну хотелось бы махнуть рукой: мне, мол, все равно, что там обо мне пишут... Нет, закалка у меня есть, и «сверять себя» с чьим–то мнением я не испытывала желания даже в препубертатном возрасте. Но эмоции–то пальцем не раздавишь. Все мы ранимы. Амбициозны. Эмоциональны. Эгоцентричны. Разумеется, кто в какой степени, но при желании найти «болевую точку» можно у каждого.
Это я уже как критик утверждаю.
Увы, искать «болевые точки» желают далеко не все. Это в России сами литераторы заказывают на себя «разгромные» рецензии, зная, что это — лучший пиар, что сразу начнется дискуссия. Критики войдут в раж, выйдут на «глобальные» проблемы... Между собой передерутся... Недавно прочитала, как один назвал другого «бактерией, перерабатывающей бесполезный, не вывезенный на поля навоз».
А читатель, естественно, станет искать «скандальную» книгу.
У нас по–прежнему появление резко отрицательного отзыва воспринимается как нечто из ряда вон выходящее и личная катастрофа «героя». Рецидив тех времен, когда любая рецензия на страницах государственной прессы воспринималась как «распоряжение сверху». Другое дело, если такая рецензия появится — она может остаться единственной. Ведь многие книги, не входящие в категорию коммерческих, просто падают в вакуум — о них нет отзывов вообще. А в полноценном литературном пространстве на каждое заметное произведение обязаны появляться десятки, может быть, сотни рецензий — всяких разных. «Книжные прилавки забиты до отвала. От блеска недорогих изданий рябит в глазах. Но оказывается, что литературная отрасль доступна лишь тем, кто проявляет к ней интерес... Внимание! Люди пока еще не знают, что им читать». Это из письма нашего читателя Кирилла Язынина. Увы, редкие литературные обзоры убедительно указать путь в книжном море не в состоянии. Тем более даже очень содержательные научные статьи. «Такiм чынам, прачытанне гэтага рамана ў сусветным лiтаратурным кантэксце наводзiць на думку, што незалежна ад сацыяльна–гiстарычнага i нацыянальнага кантынуума вобраз галоўнай гераiнi ў розных iнтэрпрэтацыях мае семантычнае падабенства».
Между нами говоря, я тоже могу на этом «птичьем языке» изъясняться. Но вы же тогда мои рубрики читать не будете. И, боюсь, представленные таким образом произведения тем более.
Кстати, лет пятнадцать назад приводили любопытную статистику: в отечественном союзе писателей было более половины тех, кто вступил в него «по секции критики». Значит, пара сотен критиков потенциально у нас должна быть! Ау!
А знаете, кто был самым известным и самым древним критиком? Пушкина вспомните... Зоил его звали. Жил он во времена совершенно античные и специализировался на том, что «размазывал» Гомера. Со вкусом, аргументированно, азартно. Выступления Зоила пользовались большой популярностью, древние греки платили за «разбитие стереотипов» и «низвержение авторитетов» неплохо... Но и у Зоила настали трудные времена. Обратился он за помощью к правителю Птолемею. А тот ему: Гомер много лет кормит–поит массу людей. Пусть же тот, кто считает себя лучше Гомера, прокормит хотя бы себя самого.
Можно ли нынче прожить за критику? Белорусской книги — нет. С другой стороны, нет и нанятых ее воспевателей, только честные энтузиасты. Причем даже неспециалист с удовольствием прочитает критические сборники Анны Кислицыной, Ирины Шевляковой, Петра Васюченка, Людки Сильновой. Есть то, что называется писательской критикой. Есть и интернетовская критика... Это, кстати, разговор отдельный. Сетевая критика развивается со скоростью колонии планктона. Правда, поскольку планктон в любом количестве остается собою, так что слово «развивается» тут с успехом можно заменить на «размножается». Впрочем, есть и иное мнение. Как пишет российский «зоил сетевой критики» Евгений Ермолин: «Оказалось, что сетевая критика уязвима, по крайней мере, те, кто занимается ею постоянно, справедливо рассчитывали на какое–то вознаграждение. Не от читателя, нет: читатель ничего не платит критику за чтение сетевых страниц. От кого–то другого... Нет вознаграждения — нет и этого критика».
По мнению оппонентов, то же можно отнести и к бумажной критике. Что хорошо в сетевой — на форуме по обсуждению какой–нибудь книги можно, спрятавшись под «ником», разбушеваться... Ну если не как тигр от стрелы охотника, то как стайка подопытных крыс от удара током. А то еще хлеще (и чаще): автор книги устраивает форум по обсуждению себя, родного. Сам нападает, сам защищается. Если есть один–два сообщника — впечатление, что «весь Интернет гудит».
А «гудят» три человека.
Хотя деление критиков и литераторов вообще на круги, кружки и тусовки — дело известное издревле. В 20–х годах прошлого столетия, когда в белорусскую литературу явились сотни талантов, критика тоже переживала взлет. Рецензии, дискуссии... Остро, актуально, весело. Через десять лет остроумные критические выпады станут материалом для следственных дел. Сохранилось воспоминание о том, как Янка Купала пришел в Дом писателей и встретил трех молодых поэтов — Алеся Дударя, Владимира Ходыку и Валерия Морякова. Те попросили поэта прочитать что–нибудь новенькое... И тот под крики председателя Климковича о великом Сталине, доносящиеся из соседней комнаты, прочитал отрывок из поэмы «Над ракой Арэсай». О коммунистическом строительстве и осушении полесских болот. О том, как паровозик «I павёз, i павёз за возiкам возiк». Ничего более убогого молодые поэты не слышали. Мрачный Купала закончил, все молчали, отведя глаза. Тогда поэт поблагодарил их за искренность и сказал, показав наверх: «А там ею восхищаются».
Восхищались долго. Так же, как сегодня всплывают другие предметы восхищения, чтобы потом быть переоцененными.
Увы, мало что из сферы «литературного обслуживания» приобретет самоценность и останется в истории наравне с художественными произведениями. Хотя бы потому, что каждая эпоха требует своего прочтения, своей адаптации... Сознание цивилизации меняется. Мы читаем об аргонавтах. Пытаемся угадать, были ли в основе какие–то реальные события... А древний грек (есть такая теория!) видел в походе Ясона описание контрабандной вылазки ахейцев за секретами технологии выделки тонкого льна (золотого руна), которую знали колхи, предки современных грузин. Выкраденная «налетчиками» Медея была жрицей и «главным технологом». Вот только отвары ее не действовали на тот сорт льна, который произрастал в Греции. И так далее, поэпизодно, подетально... Представляете, как должна была на протяжении тысячелетий меняться интерпретация литературного критика, изучавшего эту легенду?
Конечно, проще всего повторить словами Чапека, что критик — это человек, который учит других писать так, как писал бы он сам, если бы умел. Но сегодня это человек, которого ждут читатели. И в максимально большом количестве.
