Внук из самоходки

Станция Радошковичи. Деревенская улица. Старый деревянный дом...

Станция Радошковичи. Деревенская улица. Старый деревянный дом. Скрипучая калитка. Яблони. Вот–вот пионы распустятся. Кот идет по забору, на хозяина и его гостей подозрительно поглядывает. В большой комнате много старых вещей и фотографий в самодельных деревянных рамках. Эдуард Викторович Внук усаживает гостей, обводит взглядом комнату, задерживая его на окне, и начинает вспоминать...


— Я родился на этой земле в 1924 году... Сюда, в родительский дом, приезжаю, когда зацветают сады. Приезжаю, потому что мне надо поговорить с батькой, с мамой, с братьями — Николаем, Василем, Иваном, Володькой — и с сестрами... Нас у родителей было семеро — пятеро сыновей и две дочки. Живу я на этом свете уже очень долго. Видел много всякого.


— Как вам здесь жилось перед войной?


— У нас тут когда–то проходила граница. От дома до нее — 900 метров. Дальше начиналась Западная Белоруссия. Следующая остановка сейчас — Вязынка, а при Польше называлась — Гирвени. Там наше кладбище, там все наши лежат... Четыре класса я окончил в Радошковичах. Семилетку — в Анусино, за три километра. Десятилетка находилась в Заславле, но старший брат решил, что я должен выучиться на машиниста, у нас семья железнодорожная. Брат — начальник станции, отец кондуктором был. Да и мне всегда нравилось смотреть на проходящие составы.


В 1939–м я поступил в ФЗО в Минске, стал учиться на машиниста. Ведь специальность почетная, да и платили хорошо, а семья большая. Через год ФЗО преобразовали в железнодорожное училище. Выдали нам красивую черную форму: шинель, фуражка, китель.


...Первые бомбы в Минске полетели на Западный мост, это где товарная станция. А мы тогда были в учебном корпусе. Как взорвется бомба, так железнодорожный рельс в спираль закручивается. Страшно было. На полу лежали... Потом нас организовали на защиту западных окраин Минска. Дали мне большущую винтовку. Задача наша была ловить диверсантов, лазутчиков... Вскоре вышел приказ, чтобы все железнодорожные и ремесленные училища эвакуировали.


— Вас эвакуировать успели?


— Училище колонной двинулось до Борисова. Стояла жара. Народу убегало от войны очень много. Ехали «эмки» с начальством, а мы пешком топали. Оказались на Южном Урале, в Бугуруслане. Там побыли недолго, и нас перевели в Бузулук. Я окончил в 42–м году местное училище и начал ездить помощником машиниста.


— А как вы оказались в армии, ведь железнодорожников не призывали?


— Пришла в Бузулук разнарядка. Своих они оставили, а нас, эвакуированных, отправили в танковое училище в город Чкаловск. Учили нас по 20 часов в сутки. Изучали как свои, так и зарубежные танки. Младшего лейтенанта я получил в 1942–м и стал командиром танка. Потом направили в Горький, где мы ждали технику. Получил я самоходку СУ–76. Жалею, что не успели доехать до Курска. Настоящая война началась для меня уже при освобождении Белоруссии. Первые бои мы приняли в Могилевской области на реке Проня. Немцы там хорошо укрепились. Вы не представляете, сколько там наших погибло. Тысячи...


После сильнейшей артподготовки по понтонному мосту мы начали переправляться. Прорвали первые траншеи немцев, пошли в глубь их обороны. Как–то получилось, что мой механик резко развернулся — и гусеница свалилась. Мы выбрались, чтобы быстренько отремонтировать и двигаться дальше. А немцы нас заметили — и из кустов, из пушки подкалиберным снарядом прямо в борт, по бензобакам. Царство небесное нашему механику, фамилия у него была Карпенко... Через две недели наш полк вышел из строя. Прислали эшелон новой техники, полк переименовали. Вот с этим полком я дошел до Кенигсберга.


Всякое было. Ужасная война... Как–то за Лепелем, кажется, что та деревня называлась Узляны, смотрю: около колодца женщина стоит на коленях и голосит. Говорит, что Колька–полицай ее ребенка в колодец бросил, а сам с немцами на бронетранспортере убегает. У меня заряжающий — Зозулин, чудесный стрелок из пушки. Мы как врубили по тому бронетранспортеру осколочно–фугасным снарядом, всем там конец...


— А ребенка малого за что в колодец?


— А ребенок — сын партизана. Полицай это знал, сам из этой же деревни был. Я тяжко такие моменты переживаю. Мне лучше открытый бой, честный. А так вот издеваться и мстить мирным жителям — ужасно. Еще с полицаями столкнулся, когда Гродно освобождали. Через Скидель хотели выйти, но немцы с самолетов нас побили и пришлось идти со стороны. Ворвались в город. Немцы отступили. Пошла наша пехота, а тут по площади с колокольни, а на ней полотнище бело–красно–белое, начал пулемет бить. Я даже по звуку марку пулемета определил — MG–42. Скорострельность у него сумасшедшая. Косит наших солдатиков. Мой заряжающий кричит, что сейчас мы его снимем осколочно–фугасным. Но выстрелить не успели. Прибежал капитан Полушко и командует: не стрелять! Мол, послал туда разведчиков. Минут через двадцать привели гада — взяли живым. Начал говорить, что он «наш», из Полоцка...


— На месте расстреляли?


— Танкисты гусеницами его раздавили... Я тогда впервые это бело–красно–белое полотнище увидел. Думал, что, может, это поляки или австрийцы какие, а это свои, оказывается, предатели, что воевали за немцев.


Потом воевали в Восточной Пруссии, на Мазурских озерах... Там нас передали в танковый корпус полковника Духовного. Он заверил командование, что сможет взять город Кенигсберг с ходу. Зимой 45–го начали наступление. Немцы встретили нас кинжальным огнем. За несколько дней боев от корпуса почти ничего не осталось. Наш полк уцелел, потому что находился в резерве. Взяли город только в апреле. Судьба меня миловала...


Я мало повоевал, всего два года. Награжден орденами: два — Отечественной войны и два — Красной Звезды. Естественно, и медали. Мундир мой дома в шкафу, а эта на пиджаке — юбилейная медаль к 65–летию Победы.


— Эдуард Викторович, а как война прошлась по вашей семье?


— Старший брат Николай воевал, был заместителем командира партизанского отряда в Столинском районе. У Василия тяжкая судьба. Он работал в Радошковичах помощником дежурного по станции. Был связан с партизанской бригадой «Штурм» (кстати, брат Иван был связным этого же отряда). На чердаке у нас сидела радистка и передавала сведения о грузах, которые идут к фронту. В конце войны на Василя написали донос, обвинив в сотрудничестве с немцами. Его арестовали, судили как изменника Родины и отправили в Норильск. Потом разобрались. Реабилитировали. Наградили орденом Отечественной войны и партизанской медалью. Строил химический завод в Светлогорске, там и похоронен. Иван попал в засаду, когда шел к партизанам на связь. Немцы его убили. Похоронен в Вязынке. Володя воевал. Под Сталинградом ранен. Домой вернулся без ноги. Да, мы, Внуки, честно защищали Родину.


...На доме № 15, что стоит в Радошковичах на улице Привокзальной, мраморная мемориальная доска. На ней — портрет подпольщика Василия Внука. В палисаднике скоро распустятся красные пионы...


От редакции


28 апреля на сайте нашей газеты было напечатано письмо ветерана Великой Отечественной войны Эдуарда Викторовича Внука, где он поделился фронтовыми воспоминаниями. Рассказал, в частности, кто и как воевал во время войны под бело–красно–белым флагом. Воспоминания фронтовика вызвали волну откликов, особенно в интернете. Были и такие: «Автор письма вообще придуман редакцией, как и эпизод с флагом». Это и подтолкнуло журналиста «СБ» к встрече с Эдуардом Викторовичем и продолжению непростого разговора о войне. Дело, конечно, совсем не в цвете того или иного флага. Любые символы, вообще говоря, не «виноваты», как их используют. Важно понимать другое: в чем были причины коллаборационизма в прошедшей войне. Вот тема для демократической дискуссии...

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter