Море состоит из мириадов водяных капелек, а судьба человеческая — из множества эпизодов: простых и сложных, радостных и грустных, героических и трагических, праздничных и будничных. У иного человека жизнь складывается из такого числа интереснейших эпизодов, что кому–то хватило бы на десяток жизней. Таков герой моей повести «Сержант–сыродел» Василий Рубцов.Порой кажется, что сам Господь посылает ко мне этих неординарных людей, а точнее, меня к ним... В 70–х годах молодым инженером я работал в аппарате Министерства мясной и молочной промышленности, а затем начальником отдела в республиканском управлении «Белмясомолтранс» и по долгу службы неоднократно встречался с высоким, стройным, седовласым, всегда подтянутым начальником Минского областного управления молочной промышленности Василием Ивановичем Рубцовым. Я не мог и догадываться, что у него была такая сложная, интересная жизнь...
В ссылке
У Василия Рубцова необычной была не только его жизнь, но и родословная. Екатерина II проиграла графу Румянцеву в карты крупную сумму денег и в качестве оплаты передала деревню в Алтайском крае. Всех ее жителей граф перевез в деревню Петровка Одесской губернии, где и родился в 1918 году Василий Рубцов. Демьян Рубцов, дед Василия, который имел кличку Колбаса за то, что съел во время поста кусок колбасы, оказался храбрым воином. С японской войны вернулся без ноги, но с четырьмя «Георгиями». Как полный Георгиевский кавалер, получил хороший надел земли и немалую сумму денег. Богатство он поделил между пятью сыновьями и двумя дочками.
Ивану, отцу Василия, достались кобыла, две коровы, овцы и кусок земли. После Октябрьской революции он числился середняком. Когда началась коллективизация, кобыла ожеребилась. Это и загубило семью Ивана: из–за двух лошадей их записали в кулаки. Не посчитались с тем, что у них четверо детей (а еще четверо умерли малыми). Раскулачили и сослали в Северный Казахстан, в голую степь...
Отец Василия зимой 1933 года заболел малярией и умер. Копать могилу в земле, которая была как камень, у 13–летнего Васьки и 6–летнего брата Толика не было сил. Заливаясь слезами, они разгребли в степи снег, положили туда отца и снегом засыпали.
Мать почти не поднималась. Остался Васька единственным кормильцем. Умерла бы вся семья Рубцовых, но комендант Шапиро пожалел старательного паренька и выдал карточки на дополнительную пайку хлеба. Получить же ту буханку можно было только в соседнем поселке, за восемь километров. Продуваемый ледяным степным ветром, боясь остаться окоченевшим на снежной дороге, которая угадывалась лишь по вешкам, мальчишка нес домой, прижимая к груди, самое ценное сокровище — буханку хлеба.
Когда потеплело, таких, как Васька, молодых завезли в степь на заготовку сена для нужд Красной Армии. Степь — конца–края не видно. Чтобы не упасть с конных граблей, когда уснет, паренек привязывался. Среди бескрайней степи ему было очень страшно, но никуда не убежишь, и Васька сгребал высохший ковыль в валки, который скашивали до него.
У ссыльных не было мыла, их заедали вши. Зато летом стало легче с питанием: выручала речка Ишим, где самодельной удочкой Василий ловил рыбу.
Старший брат Дмитрий, который успел отделиться от семьи до раскулачивания и был на свободе, добивался отмены незаконного и несправедливого судилища. В Москве ему удалось пробиться на прием к всесоюзному старосте Михаилу Калинину. Раскулачивание признали незаконным, и семью Рубцовых реабилитировали. С надеждами на лучшее будущее из империи Карагандинского лагеря (Карлага) железной дорогой они отправились домой. Но никто не собирался компенсировать потерпевшим ущерб в результате незаконного ареста и ссылки. Наоборот, на дорогу денег не дали, и они добирались, прося подаяние. А дома все было разграблено, и даже сам дом куда–то вывезен. Ничего не оставалось, как поехать жить к Дмитрию в Армению, в Ленинакан.
Поход в Прибалтику
После окончания Ленинаканского молочного техникума Василия Рубцова направили в Белоруссию, где он работал технологом Мехавского раймаслопрома Витебской области.
В 1939–м началась финская война и Василия забрали в армию, но на фронт он не попал, а стал курсантом полковой школы ускоренной подготовки младших командиров в Бобруйске. Стрелять научился великолепно. Из дивизионной 76–миллиметровой пушки на расстоянии 300 метров попадал в фонарь на столбе, что не каждому это удавалось даже из винтовки. Присвоили Рубцову сержанта, прицепили на петлицы два треугольника и направили командиром расчета 76–миллиметровой пушки в 297–й артиллерийский полк 121–й стрелковой дивизии. Так наш мастер–сыродел стал командиром–сержантом.
В 1940 году дивизию направили в Прибалтику, чтобы, как сообщалось, «протянуть руку помощи братским народам». На марше новоиспеченный командир чуть не попал под трибунал. В его карабине исчез затвор, и опера из особого отдела обвинили его в измене родине. Василия сразу же посадили на гауптвахту — в яму, которую нашли во время марша. Уже готовилось заседание «тройки», и парню грозило кое–что пострашнее, чем высылка в Северный Казахстан. Видя такой оборот дела, один из бойцов признался, что ради шутки вытащил затвор из карабина товарища. Рубцова выпустили из–под стражи, а «шутника» посадили.
Военные хитрости завоевателей
Рубцову на всю жизнь врезался в память первый бой с грозными, неуязвимыми на первый взгляд танками врага.
Артиллерийский расчет рубцовской 76–миллиметровой пушки наполовину был укомплектован «чернопогонниками» из других родов войск: танкистами и железнодорожниками, которые потеряли свою технику в боях и оказались «безлошадными». Солнце перевалило за горизонт, стоял горячий июльский день, когда небольшая разнокалиберная и разномастная артиллерийская группа двигалась через поле к лесу. До него было километров пять, когда на лошади прискакал кавалерист–разведчик и крикнул: «Танки с тыла!» До леса не успеть, но недалеко слева были негустые заросли лозы и орешника. Артиллеристы пришпорили коней и понеслись к кустам.
Поступил приказ командира группы полковника Ложкина не стрелять без команды. Бойцы изнывали от жары, но в тени кустов было не так жарко, как в поле. На ветке напротив Василия примостилась птичка, которая, похоже, совсем не боялась людей в военной форме. «Эх, птичка–невеличка, что сейчас будет!..» — только успел подумать старший сержант, как из–за холма один за другим начали выползать немецкие танки. «Большущий, два малых, снова большущий, два малых...» — начал считать Василий, а бронированные машины ползли и ползли. На них с закатанными по локти рукавами сидели немецкие солдаты, некоторые с губными гармошками. Из–за гула моторов песен не было слышно. Уже можно было различить пуговицы на их кителях. Веселые, беззаботные победители–сверхчеловеки...
Ожидание становилось нестерпимым. Танки уже почти рядом. А что если командир убит и команда не поступит?!
— Прямой наводкой, огонь! — раздалась наконец команда.
Бронебойные снаряды всех наших пушек ударили одновременно по танкам с черными крестами на бортах. В мгновение ока смешались земля и небо, копотью затянуло все вокруг, земля колотилась, как живая, слились в один беспрерывный гул выстрелы своих и чужих орудий, предсмертные крики людей и лошадей. Артиллеристы стреляли в упор с пятнадцати–двадцати метров. Им несказанно повезло, ибо немцы не удосужились выслать разведку. И поплатились. В этом бою было уничтожено много танков.
Когда все стихло, красноармейцы направились на поле боя. Василий, осмотрев первый подбитый им танк, удивился, что он не такой страшный и неуязвимый, каким казался сначала. Бронебойный снаряд его пушки с пятиметровым стволом, которую он лелеял и холил, прошил «панцеры», как масло. В одном и другом борту закрутилась жесть, а через отверстие плыла какая–то черная жидкость. Видимо, машинное масло и топливо, смешанное с кровью... Потом артиллеристы подтрунивали один над другим: вот, мол, герои — немецких «жестянок» испугались! Если сказать по правде, не все подбитые танки были такие хлипкие. Тяжелые имели хорошую броневую защиту, но и их пробили снаряды.
Из того боя наше подразделение вышло без потерь, но старший сержант Рубцов очень жалел, что высыпался мешок сахара: в него попал снаряд... Вместе с селедкой этот сахар им достался, когда часть проходила через Барановичи, оставленные нашими войсками. Когда пошли собирать трофеи, в первую очередь подумали о продовольствии. Так хотелось есть! Уже несколько недель, оторванные от своих баз обеспечения, захваченных немцами, бойцы и командиры полка буквально голодали. У немецких гренадеров продовольственное обеспечение оказалось отменным: галеты, консервы, плавленые сырки в тюбиках. Впервые Василий видел такой сыр, хотя по образованию был сыродел и до войны успел поработать в молочной промышленности. Хлеб у немецких танкистов был серый. Правда, выглядел непривычно: сухой, с отрубями. Зато не черствел. У них были даже зубные щетки! О такой роскоши наши артиллеристы не могли и мечтать. Слава Богу, хоть перед самой войной им выдали сапоги вместо ботинок с обмотками. Но это не отменяло советские качества – патриотизм и смелость...
Во многих боях с фашистами участвовал артиллерист, а потом и партизанский комиссар Василий Рубцов, но тот запомнился на всю жизнь.
