Как–то Олег Ефремов сказал: если актер играет в театре, это не значит, что у него получится на радио, и напротив, если у актера все складывается на радио — он может смело пробовать себя в театре и кино... Вряд ли с этими словами знаменитого мастера соглашался молодой актер Олег Винярский, когда пришел участвовать в творческом конкурсе Белорусского радио. Вряд ли, потому что выпускнику театрально–художественного института мечталось блистать на сцене — внешность и прочие данные мечте соответствовали. Но после службы в армии оказалось: столичные театры переполнены и в молодых актерах не нуждаются... На радийный конкурс он шел, с трудом представляя себя в роли диктора. Профессии престижной, но совсем не творческой, как ему тогда казалось. Даже возможное участие в постановках радиотеатра представлялось молодому артисту делом скучным...Спустя двадцать лет Олег Винярский, чей голос любим и узнаваем многими слушателями Первого Национального канала Белорусского радио, больше всего благодарен судьбе именно за тот жизненный поворот: «Получилось бы в театре — не знаю, а радио стало настоящим и очень любимым моим делом». И сегодня можно цитировать уже самого Винярского, утверждающего: радио для актера — великое искусство. Когда один на один остаешься с микрофоном, когда не могут выручить ни костюм, ни грим, ни декорации, а на публику, на слушателя действует только твой голос и, может быть, еще музыка, — наступает момент актерской истины.
Впрочем, только актерского удовлетворения Олегу Винярскому позже оказалось все–таки мало — в эфире Белорусского радио он сегодня выступает и как радиорежиссер...
И все–таки вначале было ваше дикторское слово, Олег Александрович. Вы начали вести официальные и очень серьезные выпуски новостей в 24 года. Скажите, в таком «дерзком» возрасте, наверное, не очень просто «вещать» о главных событиях в стране и мире?
– У меня к тому времени уже сложилась своя «разговорная» голосовая интонация. И она действительно не слишком попадала под несколько помпезное и внушительное, к чему привыкли на каждой кухне: «Говорит Минск...» В «официальном» голосе требовалась солидность, что ли. К счастью, «ломать» меня не стали, а вот научили многому. Научили начитывать «шапки» передач, заголовки, коротенькие подводки к концертам — причем сначала я работал не на первой программе, а на специальной стереопрограмме... Только спустя полтора года (!) допустили к информации. Помню, чтобы прочесть, к примеру, утренний новостной выпуск в 8.15, маститые дикторы закрывались с нами, молодыми, в студии и разбирали по предложению каждую информацию. Расставляли акценты, находили кульминацию выпуска и тем самым выстраивали манеру вещания каждого. Вот тогда я понял, что научиться дикторскому искусству можно только в непосредственном общении с мастерами. И на молодых тогда не жалели ни сил, ни времени наши замечательные дикторы Лилия Стасевич, Галина Сидельникова, Галина Еременко, Илья Курган, Николай Чирик, Владимир Шелихин. Кстати, в 80–е годы Белорусское радио считалось после Москвы и Ленинграда третьим не только по объему вещания, но и по уровню мастерства — дикторскому в том числе.
Названные вами имена были знакомы всем, а голоса по–настоящему любимы... Вам жаль, что сегодня профессия диктора утратила тот высокий статус, который у нее был?
– Началось с того, что профессию диктора связали с «коммунистическим режимом» — после провала ГКЧП «заклеймили» позором и Веру Шебеко, и Евгения Кочергина, и других дикторов–профессионалов, ошибочно смешав понятия творчества и идеологии. «Вы тормозите прогресс!» — стали говорить дикторам. Большую часть программ стали вести журналисты, говорившие в эфире так, словно торопились избавиться от текста — «пулеметной очередью»... И то, что в жизни, в обиходе сегодня много грязных и, не побоюсь сказать, непотребных слов, бесконечно много неверных ударений — лично я во многом связываю с уходом профессии диктора. Вы можете не согласиться со мной, но эта профессия делала жизнь чище, экологичнее, если хотите. Люди сверяли свою речь с речью дикторов!
Время профессии, несущей обществу творческую культуру и просвещение, уходило на глазах. Для нас, дикторов, тогда «откопали» даже особое слово — «модератор»...
И может, поэтому мне особенно хотелось проявиться в театральном, постановочном вещании, которым всегда славилось Белорусское радио. Когда сегодня я представляюсь в незнакомой компании — уже как радиорежиссер, — многие вспоминают годы юности. Представьте: через маленькую радиоточку на кухне человек открывал для себя потрясающий мир театрального искусства. Будь то детские постановки, или литературные композиции, или спектакли по мировой литературе. Прекрасные белорусские радиорежиссеры Марина Троицкая, Софья Гурич, Ирина Алексеева, Валентина Керножицкая, Игорь Лаптинский, которого я считаю своим учителем, — это был поистине золотой фонд нашего радио. И все лучшие актеры белорусских театров с радостью участвовали в радиопостановках. Они этим гордились... Мне повезло: уже попав в дикторскую группу, почти сразу же был замечен Игорем Лаптинским — он доверил мне роль в радиоспектакле «Мой генерал» по повести Альберта Лиханова. И я, по роли 12–летний мальчишка (чтобы попасть «в ноту», переписывали по 20 дублей!), работал в когорте знаменитых артистов–купаловцев. Представьте, я не смог попасть в реальный театр, но в радиотеатре оказался рядом с ними! Наверное, в тот момент начался мой творческий отсчет: я понял, что нашел свое искусство. Кстати, откручивая назад пленку судьбы, я понимаю, что, наверное, не случайно служил в армии в войсках связи и был телеграфистом на радиостанции. Такой вот тонкий мостик судьбы...
И все же в перестроечные 80–е вы, Олег Александрович, попытались вернуться на реальную, а не радиосцену. Со спектаклем «Мне не в чем каяться, Россия, пред тобой» выступали в одном из столичных Домов культуры...
– Наверное, само время тогда подвигало людей творческих на поиск... Бунин, Мережковский, Северянин, Иванов, Цветаева, Ходасевич — это был экспериментальный спектакль по прозе и поэзии эмигрантов. И он шел всего четыре раза. Нас закрыли, а я в тот момент окончательно закрыл для себя и театр, и кино. Продолжал работать диктором. С удовольствием читал в эфире. Для меня «читка» всегда была (и остается!) очень интересным способом самовыражения в эфире. В студии остаешься один на один с литературным произведением — и сочиняешь образ, творишь как хочешь!.. Помню, как почти полгода в эфире читал «Карлика» шведского писателя Лагерквиста — не только я сам, но и многие слушатели почувствовали этот вкус долгого чтения!.. Кстати, если не читали — не поленитесь, прочтите роман, это потрясающая история–аллегория о темном человеке, который живет в каждом из нас...
В любви к своему делу под емким названием «радио» вы никогда не устаете признаваться. Так говорят ваши коллеги... Вы благодарны радио за возможность творить и расти?
– Как–то так случилось, что на радио я живу пятилетками. И каждая пятилетка в моей творческой жизни действительно рождает что–то новое... Инсценировки для радио я поначалу писал «в стол», с удовольствием работал с западным детективом... Пока «Белорусская молодежная», которая в то время будоражила эфир, не предложила сделать нам — драматургу, звукорежиссеру, режиссеру и группе актеров — «Окно литературное». Вот тогда я наконец решился показать и свою работу. Оглядываясь назад, понимаю, какой несовершенной была моя инсценировка, но коллеги очень помогали в моем первом опыте. И словно подтолкнули к дальнейшему творчеству в литературно–драматической редакции... Вот за такую взаимовыручку, за общность духа, за достоинство, какие, как мне кажется, есть только у нас на улице Красной, я и люблю радио.
А как вы пережили время, когда радиопостановки почти исчезли из эфира? И это после успеха программы «Акно ў свет», в которой шли инсценировки самых заметных произведений мировой и белорусской литературы, когда денег на эти инсценировки не жалели...
– Тяжело. Очень тяжело. Я чувствовал пустоту. Знаете, я к тому времени был уже достаточно искушен радиотеатром. Это особое искусство, которое дает возможность слушателю дофантазировать, досочинить самому — у телевизионной «картинки» этого нет! Когда человек остается один на один с приемником, для него тоже начинается творчество...
Мы пытались прорваться, докричаться. Чуть ли не подпольно в свое нерабочее время что–то ставили, в ответ видели удивление и... равнодушие. В 2000 году мы поставили последний спектакль — горький спектакль «Мать и сын» по пьесе финской писательницы Эйлы Пеннанен, посвященный борьбе с алкоголизмом. История финская, но мы пытались найти в ней и наши болевые точки... А потом мне пришлось почти полностью уйти в чтение. Перечитал в эфире почти все романы Владимира Короткевича. В тот же непростой момент в моей жизни появилась радиостанция «Беларусь», которая вещает на зарубежные страны, — я и по сей день читаю там информационные выпуски и литературные передачи...
А вещание тем временем перешло на так называемый информационно–музыкальный формат. В эфире появилось много того, что я рискну назвать разгильдяйством, — когда думать необязательно, только веселись да «прикалывайся»... В какой–то степени с радио тогда ушли камерность, ушел домашний, семейный дух, предполагавший особую степень доверия со слушателями. Я не говорю, что многочисленные концерты–поздравления плохи. Но я глубоко убежден, что государственное радио должно держать планку, что по степени осмысления действительности, по солидности оценок оно должно быть на порядок выше других «скороговорочных» станций. Потому что это голос страны. Потому что это серьезный институт, где есть огромное количество мастеров, которые знают и умеют разговаривать со слушателями, находить в этом общении верный тон.
Сейчас ведь все меняется, Олег Александрович, приходит в норму, не так ли?
– К счастью, в последние годы на Белорусском радио сформировался новый талантливый коллектив, а главное достижение — сформировались два совершенно непохожих друг на друга канала — Первый Национальный и канал «Культура». И если на Первом превалирует тема общественная, то на «Культуре» «поселились» все литературные, музыкальные, детские программы.
В 2006 году, спустя пять лет — лет молчания, — мы поставили спектакль «Iгнатаў рубеж» к 20–й годовщине аварии на Чернобыльской АЭС. Спектакль по пьесе гомельчанина Василия Ткачева... Вот если вы меня спросите о самых счастливых мгновениях жизни, я назову момент возвращения театра в эфир. Наш грандиозный актер Геннадий Степанович Овсянников выплеснул в спектакле всю белорусскую боль за Чернобыль! И другие актеры — в основном это были купаловцы — играли на каком–то особом подъеме. Понимаете, актеры ведь тоже не ходили на радио все эти пять лет. Они тоже вынуждены были молчать. И они очень соскучились по радио... Я надеюсь, радиотеатр вернулся на наше радио навсегда. К моей радости, сегодняшнее руководство Белорусского радио в этом уверено. И потому новые спектакли уже в работе.
Говорят, у вас, а точнее, у вашего голоса, очень много поклонников. И еще больше — поклонниц. Правда?
– У меня действительно немало заочных друзей по телефону. Когда был перерыв в литературно–драматическом вещании, они волновались, переживали вместе со мной. Они приходят послушать стихи, которые я читаю на литературных вечерах в наших музеях... Это доверие дорогого стоит, поверьте.
Случалось ли когда–нибудь терять голос, Олег Александрович?
– У каждого диктора, как и у певца, очень трепетное отношение к своему голосу. И по–другому быть не может — это твоя работа. Я веду некоторые записи — оказалось, за 20 лет только художественных программ я провел около двух с половиной тысяч... Конечно, голосу при такой нагрузке требуется гигиена. Кстати, дыхательную гимнастику рекомендую всем!
А самое лучшее средство борьбы с любым недомоганием — желание заниматься любимым делом. А такое желание у меня всегда было. И есть!
Фото Артура ПРУПАСА, "СБ".
