Владимир Богомолов: Умирал трижды

Война... Для нас, белорусов, это не просто тема - это все еще не изжитая боль. Мы до сих пор не научились говорить о ней легко, отвлеченно. Кому-то со стороны, возможно, это кажется признаком консервативности, "травмированного сознания"... Но разве забывать то, что пережили отцы и деды, - признак прогресса? Белорусская литература сказала свое слово правды о войне. Книги Василя Быкова, Алеся Адамовича, других писателей-фронтовиков и сегодня для кого-то - открытие и лекарство от равнодушия. И как на фронте против фашизма все сражались плечом к плечу, так и в битвах за истину литераторы разных народов - вместе. Владимир Богомолов, русский писатель-фронтовик, прошедший путь от рядового до командира, из той же когорты. Многие события, описываемые в его произведениях, происходят на территории Беларуси. По мотивам его повести белорусский режиссер Михаил Пташук снял фильм "В августе 44-го...". Смерть Владимира Богомолова стала печальным событием и для нашей культурной общественности. В "Российской газете" были напечатаны заметки Николая Черкашина о писателе. Думается, вам будет интересно познакомиться с выдержками из этой публикации. И, возможно, уловить свой момент истины, еще раз задуматься о вещах весьма серьезных, которые, к сожалению, в нашем прагматичном обществе отодвигаются на задворки сознания.

25 декабря состоялся наш последний разговор по телефону. Владимир Осипович впервые стал жаловаться на здоровье.

- Вот два пальца на правой руке парализовало... Наверное, остеохондроз. Писать не могу... Да тут еще хрусталик пересаженный бликует...

- Да... Вы, как крейсер "Варяг", - то один удар, то другой...

Сравнение ему понравилось... Усмехнулся

: - Пожалуй, что так...

Думалось, что пальцы отойдут. Но это был грозный симптом смертельного недуга...

Момент истины

"Момент истины" - самый знаменитый в истории отечественной литературы роман о работе контрразведки во время Великой Отечественной войны", предварило одно из издательств роман Богомолова. Это так и не так. Не так, потому что это роман не столько о контрразведке и розыскниках, сколько о человеческом разуме и человеческой душе...

- Запалом для романа, - рассказывал Владимир Осипович, - стала книга по истории разведки, выпущенная издательством "Прогресс" для служебного пользования. В ней западные оценки: самая сильная в мире разведка в годы Второй мировой войны была английская, а самая сильная контрразведка - советская. Запало в душу. Стал работать, искать, читать...

...Потом, когда роман был закончен и отправлен в пресс-службу КГБ, Богомолов испытал сильнейший шок. Рукопись вернулась с Лубянки вся исчерканная. Читали ее девять спецов, и у каждого была своя правка, свои замечания. Надо было ее спасать. И тогда он обратился к одному высокопоставленному партийному чиновнику в ЦК КПСС. Это был некто Кравченко.

- Он был мужем моей редакторши из "Художественной литературы". Должность его - заместитель начальника отдела культуры по кинематографу. Он сам мне позвонил, сразу "на ты", ну он старше меня годами был, человек прямой и решительный. "Я, - говорит, - этих хмырей на дух не переношу". И это он мне говорит по телефону из своего кабинета на Старой площади!

Я привез ему рукопись. Он говорит: "Дай мне две недели, прочту, сам позвоню". Но позвонил через пару дней - в понедельник. "Ну я прочел - приезжай!" Я приехал к двенадцати часам. Он спрашивает: "Какие трудности? Кто там у тебя в оппонентах числится?" - "Пресс-бюро КГБ". - "Ну ты пока не уходи, сейчас Альберт Беляев уйдет на совещание, и я с его "вертушки" позвоню. Там в КГБ есть один умный генерал, и я хочу с ним поговорить". Прошли мы с ним в кабинет Беляева через секретаршу, и он звонит генерал-майору Бобкову, который был начальником управления. "Филипп Денисович, какое право возымели ваши сотрудники править стиль Богомолова?! Все его вещи переведены на десятки языков! Два его рассказа входят в программы средней школы! И вот передо мной его новая рукопись, и я вижу, как ваши сотрудники - разными почерками - правили ему стиль. На каком основании?"

Тем не менее этот звонок не помог мне избавиться от претензий пресс-бюро КГБ.

...Я четырнадцать с половиной месяцев ходил по этим жутким конторам - Главпур, пресс-бюро КГБ, в военную цензуру, как на работу. Однажды я получил прелюбопытный документ: письмо генерального директора "Мосфильма" Николая Трофимовича Сизова на имя председателя КГБ Андропова с просьбой обеспечить высококвалифицированное консультирование картины "В августе сорок четвертого". И вот читаю его резолюцию, адресованную генералу Пирожкову, под которым ходило пресс-бюро КГБ: "Тов. Пирожкову В.П. Нужен ли такой фильм?" Поверить во все это, особенно сегодня, когда вышло более ста изданий "Момента истины" на 37 языках, трудно. Но это так.

Очень жаль, что все эти хлопоты ушли в пустоту.

Мне фатально не везло с режиссерами. Я имел дело с четырьмя режиссерами, двое из них были очень известными, это Тарковский и Жалакявичус... Никто из них даже часа в армии не служил. Они не понимают этого. Они не знают этого. А главное, и слушать-то ничего не хотят... Что сейчас надо режиссерам - экшн, действие. И уже не важно, какая мысль за ним стоит, главное - поток событий, поворотов, наворотов...

Пташук снял то, что я никогда не писал. Для него Великая Отечественная война - всего лишь продолжение гражданской войны. Более того, он утверждал, что будто бы Мищенко, лучшему разведчику абвера, благодарные земляки поставили памятник на Дону - в Сальском районе. Я позвонил в Ростов, в отдел культуры, и поинтересовался, есть ли такой памятник. Женщина, завотделом, долго искала, есть ли такой памятник. Потом призналась: "Я все списки Героев Советского Союза просмотрела, но Мищенко нигде нет". Я не стал ей говорить, что речь идет не о нашем Герое, а о лучшем разведчике абвера, иначе бы она меня обматерила.

Финал завалили. Многие несуразности переснимать не стали. Экономили деньги. Режиссеров по массовке не было. Они всем там истуканят. Солдаты стоят столбами. Жизни, правды, мысли нет. Главный герой - мысль, поиск момента истины, а не шпионов.

Снял свое имя из титров. Не мой сценарий.

ТворЧеский метод

- Я этого не афиширую, но никогда и не скрывал: у меня стационарное образование - довоенная семилетка. Все остальное я беру, так сказать, задницей. Наращивание компетенции, вникание в материал... Между прочим, когда чеченцы вторглись в Дагестан, ко мне приехали два офицера из МВД с тетрадями и диктофонами - конспектировать мой опыт по созданию предельного режима. Я им сказал: "Ребята, мое базовое образование - 7 классов". Уехали ни с чем.

Еще одно его любимое выражение

: - Я всегда довожу своих героев до МХ.

- Что такое "до МХ"?

- До могильного холмика...

До "могильного холмика" доводил он героев своего публицистического романа о генерале Власове, над которым Богомолов работал последние годы.

- Власов - такая гнида был! - искренне возмущался Богомолов всякий раз, когда речь заходила о его антигерое. - Поискать надо. Животное! Его в Лефортово привезли. А он о чем страдает? О жратве, хотя кормили там всегда нормально. Но он пишет заявления, что ему с его ростом положена двойная норма. И тут врал, потому что не дотягивал до этой нормы целых два сантиметра.

Сегодня его пытаются поднять на щит, сделать из него национального героя. Но вся аргументация - это окаменевшее дерьмо геббельсовской пропаганды.

Над романом о генерале-предателе он работал не один год. Кто-нибудь другой давно бы сдал его в печать, но Богомолов полагал, что "массирование компетенции" еще недостаточно, и теперь уже, увы, не увидит свой последний труд в печатном виде.

Книги Богомолова были оценены ЮНЕСКО как вклад в мировую литературу. Почетный диплом ему привезли на дом за три недели до кончины. Не потому, что здоровье не позволяло ему отправиться в минкульт, а потому, что исповедовал булгаковский принцип: ничего ни у кого не проси, сами дадут. Но он не только не просил, он отказывался и от того, что ему давали. Он отказался от двух Государственных премий, от гонораров за фильмы, от орденов...

Он никогда не подлаживался под начальство, не стремился к чинам и наградам. Даже в Союз писателей не вступал, хотя кто, как не он, имел право на звание писателя. Он сам был союзом одного писателя. И хотя не был публичным человеком, не слыл и затворником. Дверь его квартиры в Безбожном (а потом Протоповском, ныне Астраханском) переулке была открыта для множества людей. Потолковать с Богомоловым приходили люди дальние и ближние, генералы и художники, артисты и моряки, свой брат писатель и свой брат разведчик...

Однако чаще всего говорили о войне. Он с нее не вернулся, да и не мог вернуться. Ведь ушел на нее в 15 лет.

- Старшие ребята, им было лет по 17, позвали служить меня в противопожарный полк МПВО - местной противовоздушной обороны, он в Филях стоял. Прибавил два годка, взяли.

А осенью 41-го двинули нас на Калининский фронт...

В 19, а фактически в 17 лет - я младший лейтенант. Офицер в законе. Гоголем ходил. У меня бойцы во взводе пешей разведки вдвое старше были. Многому от них учился. И хорошему, и плохому.

Один сержант так меня подвел. До сих пор досадно. Пошел он в поиск за "языком". Приносит "зольдбух", немецкую солдатскую книжку, фотокарточки... Ну что ж, и то хлеб, жалко, что живого не добыл. Пишу донесение, как положено, а через два дня ПНШ-2, помощник начальника штаба по разведке, вызывает меня к себе. Конфуз - книжка-то месячной давности оказалась. Эта дивизия давно сменилась. Ох и всыпали мне! Молодой, глупый был.

После кригера

Рассказ "В кригере", опубликованный в 1986 году, шокировал многих читателей своим гиперреализмом, ненормативной лексикой. Но это была иная сторона послевоенной армейской жизни, совершенно незнакомая тем, кто не был к ней причастен. По всей вероятности, "В кригере" - начало задуманной и незаконченной повести о небывалом в истории русской армии деле - "великом чукотском сидении". Продолжение рассказа я услышал из уст автора

: - В конце октября 45-го года я попал на Чукотку. Получил назначение на должность командира роты автоматчиков в 126-й горно-стрелковый корпус. Корпус перебросили в те края - на край света - из Южной Германии. Высадились мы в необитаемом месте. Только в нашей бригаде было три тысячи человек. Конец октября на Чукотке - это уже настоящая зима, с пургами, морозами... А нас - в палатки! Все это делалось во исполнение директивы Генерального штаба, которая звучала примерно так: "В связи с поражением гитлеровской Германии потенциальным противником N 1 становятся США и Великобритания, и для прикрытия кратчайшего пути вторжения высадить на Чукотке 126-й горно-стрелковый корпус"... Готовили группировку для атаки на Америку... Я служил в нем до августа 1946 года, после чего был переведен на Камчатку. О, Камчатка после Чукотки - любовь моя! Два раза траву за лето выкашивали... А Чукотка - каменистый грунт и дикие пурги с ветром по 30 метров в секунду. Страшная там зима была, ужасная... Людей теряли...

У нас палатка была обвалована снегом, да еще поливали его, чтобы держал лучше. Вместо растяжек - только стальные тросы. Часть людей жила в землянках, но грунт каменистый, копать было очень трудно... Но техника вся стояла в обвалованных капонирах, точнее, аппарелях, затянутая брезентами.

От нашей палатки до сортира был натянут стальной трос - метров 15. На нем висела рукавица со сцепленными пальцами. Выходишь в пургу по нужде, надеваешь эту рукавицу и идешь с ней по тросу. Иначе ветром снесет и пропадешь. У нас всякий раз в пургу назначался специальный наряд. Если человек через полчаса не возвращается, дневальный поднимает наряд и начинает поиск... В новогоднюю ночь один поддатый капитан ушел по такому тросу. Нашли его только летом. Останки, разумеется...

Очень важные слова сказаны Богомоловым в конце опубликованного рассказа. Возможно, это единственное патетическое высказывание во всем его творчестве, выстраданное, как и все в его прозе. Тем убедительнее оно звучит: "Будучи офицером, я, безусловно, являлся государственной собственностью или, как еще говорилось в старой русской армии, казенным человеком, и если честью офицера в России испокон века являлась готовность в любую минуту отдать жизнь за Отечество, то главным моим жизненным предназначением в мирное время было беспрекословное выполнение воинского долга и приказов командования".

Последний бой

11 февраля 1993 года. Возвращался от машинистки с кейсом, в котором 17 страниц новой вещи. Вместе со мной в наш подъезд вошел парень лет 25, высокий, рост 182-185, он спросил измененным голосом, какой номер дома. Я ответил: "Шестой". Недолго думая, тот ударил меня кастетом. Хорошим импортным кастетом - обтянутым кожей под цвет руки. До удара я успел нажать кнопку звонка и зажечь свет. Он нанес мне ударов шесть. Разница-то в возрасте все же немалая - ему 25, а мне 67. Крепкий, крепкий... Не "качок", но атлетически сложен. Бил в основном в голову, в лицо. Потом, прямо у него из-под руки, второй появился. У него был кастет типа "Петушок" - со стальными шипами, тоже начинает меня молотить. Первый пытается выхватить мой кейс. Но держу цепко - там ведь не деньги, там мой труд. Смотрю - наружная дверь у нас застекленная - там еще двое появились, но в подъезд не вошли, а стоят и наблюдают за Протопоповским переулком - не идет ли кто. Первый ухватился за кейс обеими руками, рвет на себя. Я прижат спиной ко второй входной двери. Изловчился и с силой ударил его ногой в правое бедро. Он отлетел так, что наружная дверь приоткрылась и я услышал, как один из двоих, стоявших на стреме, что-то коротко бросил ему - что именно, не запомнил, такое состояние, что уже не фиксировалось ничего. Главное, что оба нападавших мгновенно исчезли. Да, там такая деталь еще. В подъезде у нас такая каптерка есть, в ней находился сосед, здоровый мужик лет 45. Он со страху умчался на лифте на самый верх. Оба лифта были загнаны наверх. Я вызвал кабину, пока она шла, у меня под ногами лужа крови образовалась, много сосудов было перебито... Я поднялся наверх, позвонил в дверь и говорю: "Рая, только не пугайся..." Снял куртку, мохеровый шарф был насквозь пропитан кровью, тяжелый, граммов 800. Кровь пролилась по спине, даже низ трусов был в крови... Жена вызвала милицию, "скорую"... Врач говорит: придется потерпеть, обезболивающего у меня нет. Терпел, пока он накладывал скобы. Семнадцать швов...

Что было потом... Кто-то из репортеров разузнал о нападении и написал в "Московскую правду". Дело получило огласку. До этого никто ничем не интересовался. Даже в милицейской сводке не было. Публикация называлась так "Одни избили, а другие скрыли". Вот тут я стал объектом страстного внимания органов МВД. Позвонил даже замминистра. Но все это была имитация расследования. Следователь-майор приехал ко мне - фотографии раскладывает, только приехал - тут же звонок, его к телефону, мол, так и так, произошло убийство, надо выезжать, нечего время терять. Потом второй приезжал и точно так же действовали. Они меня за дурака держали. Конечно, никого так и не нашли. Я понимаю так - у нас тут три вокзала рядом. Приезжала шантрапа на гастроли, увидели мужика с кейсом, решили, что в нем деньги. Но самое страшное - нет неотвратимости наказания. Когда за убийство дают семь лет условно - вот что страшно. Куда ехать дальше-то? Куда ехать?