Вкус отравы

Жертва насилия и мучитель со временем часто меняются местами

«Когда дядя меня бил, я хотел, но не мог открыть глаза. Было очень больно, — с детской непосредственностью лепетал в суде 6–летний Алеша, описывая подробности чудовищного преступления. — У меня до сих пор болит голова, особенно когда наклоняюсь». Дядя — не какой–то абстрактный дядька с улицы, а родной брат Алешиной мамы Денис Курбина, который жил вместе с выпивохой–отцом и молодой семьей в одной квартире и с которым Алеша, как говорят домочадцы, дружил. Дружба выражалась в покупке сладостей и игрушек для племянника. Иногда дяде доверяли забрать малыша из сада, куда он ходил в первый класс начальной школы, или посидеть с ним дома. И в тот вечер за Алешей в сад пришел Денис. Племянник издали увидел дядю, предупредил воспитательницу группы продленного дня, что за ним пришли, оделся и выбежал на улицу.

70 ударов

Выгуливая собаку, Алена, жительница дома N 56 в одном из минских микрорайонов, слышала какие–то глухие удары, доносящиеся из квартиры на первом этаже. Подумала: опять Денис, брат одноклассницы Галины, с пьяным отцом воюет. Она и представить себе не могла истинного происхождения звуков: в этот момент разъяренный дядя бил уже потерявшего сознание племянника головой о стену. Через некоторое время открылась дверь подъезда и перед застывшей от шока Аленой предстала жуткая картина: бессмысленно озираясь, Денис держал совершенно голого Алешу за ногу вниз головой. На улице был морозный ноябрьский вечер. В какой–то момент Алене показалось, что безумец хочет швырнуть мальчика на землю. Девушка автоматически протянула руки и приняла похолодевшую, но еще живую ношу, осторожно протиснулась между остолбеневшей фигурой и дверным проемом и опрометью бросилась домой. Уложив ребенка на диван, спасительница обнаружила, что голова и тело маленького страдальца сплошь в ссадинах и кровоподтеках, а на шее — багровый след то ли от веревки, то ли от пальцев. Впоследствии судмедэксперт зафиксировал более 70 повреждений.

Денис и его тезка, муж сестры, вернулись с работы рано (оба числились в одной строительной организации). Вопрос «Как убить время до вечера?» решился просто: купили водки и сообразили сперва на троих, потом на двоих. В общем, к часам пяти вечера отец Алеши завалился спать, а за сыном послал родственника, который показался ему трезвее. Мать мальчика в этот день работала во вторую смену.

Откуда ни возьмись у подвыпившего дядьки проснулся «педагогический» зов, и он усадил уставшего от хлопотного школьного дня первоклашку учить таблицу умножения. А Алеше хотелось передохнуть, посмотреть мультики. «Учитель» расценил поведение мальчугана как строптивость, достойную наказания, и принялся бить ребенка кулаками, молотя без разбору. Приостановив экзекуцию, раздел ревущего Алешу и велел укладываться спать. «Я не хотел ложиться спать у дяди в комнате, — объяснял свою «строптивость» Алеша судье. — Там живет паук, и я его боюсь. Мой папа в это время спал в своей комнате, я стучал к нему, но он не открыл». Мертвецки пьяный дед тоже спал в соседней комнате. Пользуясь неограниченной свободой и властью над беззащитным существом, Курбина продолжил «воспитательный процесс», эхом отозвавшийся в тех самых «глухих ударах», которые слышала Алена. Затем поволок затихшего племянника на улицу.

Человек–паук

В этой истории много «если». Если бы мать Алеши, звонившая домой часом раньше до «завершающего аккорда» истязания, уловила бы в голосе поднявшего трубку брата недоброе. Если бы отец малыша открыл ему дверь. Если бы ему вообще было дело до сына. Если бы воспитательница удосужилась взглянуть на того, кто пришел за ребенком. На суде она оправдывалась: «Дети вернулись с тренировки по кикбоксингу возбужденные, трудно было уследить за каждым. Если бы я видела, в каком состоянии дядя Алеши, то не отдала бы ему мальчика». Но она не видела, не сочла нужным посмотреть. После этого случая родителей Алешиных одноклассников школьная администрация обязала писать записки: кто, если не они сами, заберет после занятий ребенка. Надо полагать, чтобы снять с себя ответственность. Учитель Алеши, совсем еще молодой педагог, недоумевал в зале суда: «Я побывал дома у всех учеников. У Алеши полноценная (в смысле полная) семья, много игрушек. Как такое могло случиться?» Этот вопрос задают себе все: мать мальчика, соседи, сам истязатель. Ведь и пил–то Курбина только по праздникам (впрочем, праздником в данном случае могут считаться и именины чужой тещи). Не объясняет случившегося и производственная характеристика Курбины, где он именуется добросовестным работником и доброжелательным человеком. Вот только одна деталь в «кристальной» биографии Дениса портит дело: он уже был судим за групповой грабеж и разбой. По малолетству получил три года лишения свободы с отсрочкой на два года. Жертвами подростковой шайки становились ровесники начинающих бандитов. Кто был слабее, тот и попадал в их сети, как мухи в лапы курбинского соседа–паука. Пришло бы в голову Курбине «воспитывать» мастера спорта по каратэ или самбо? Ответ очевиден.

На суде Галина умоляла строго не карать брата, дескать, простила его, чего уж. А вот Алеша, несколько месяцев не посещавший из–за травм школу, не простил, о чем твердо заявил всему залу: «Я помню, как дядя меня бил». И, увы, вряд ли когда забудет.

Ты меня породила, я тебя и убью

Намного ли счастливее было детство самого Дениса? Мать Алеши, защищая честь семьи, отрицала факты насилия в их с братом воспитании. Позволю предположить, однако, что она не была искренна. У нас давно считается нормой то, что нормальным назвать никак нельзя: пьющий глава семейства, страдающая от бесчинств мужа жена, запуганные дети. Вероятно, именно по причине беспробудного пьянства мужа мать Дениса и Галины предпочла жить отдельно от благоверного. Мне кажется, уместно будет вспомнить о другой криминальной драме, которая зеркально отражает события, случившиеся с Алешей, и которая разыгралась по странному стечению обстоятельств тоже в ноябре прошлого года.

Представим себе Алешу, которому не 6, а 21 год. Подобно тому, как родители мальчика подкидывали его пьяному дяде, мать минчанина Аркадия Тенченко сплавила сына дедушке и бабушке, а сама занялась устройством личной жизни. Аркадий между тем рос и внимательно наблюдал за матерью. Родительница жила, не парилась: тунеядствовала, сдавала квартиру очередного мужа, а денежки пропивала. Взрослея, Аркадий все больше тянулся к матери. С одной стороны, осуждал непутевую за ее бестолковую жизнь. С другой — принимал в этой жизни самое непосредственное участие. Последний день рождения Нины Моисеенковой ознаменовался грандиозной пьянкой. Когда спиртное закончилось, участники кутежа толкнули по дешевке телефон виновницы торжества и продолжили в том же духе. Муж Нины, накачавшись сверх меры, как и отец Алеши, заснул. Сын с матерью вели какую–то бессвязную беседу, вроде бы на финансовую тему. Нина, потянувшись к столу за сигаретой, нечаянно опрокинула на собеседника пепельницу. Этой нелепой мелочи хватило, чтобы все, что накипело в душе отпрыска за 21 год, вылилось наружу в форме дикого припадка. Аркадий схватил нож и, занося его над телом матери снова и снова, никак не мог остановиться. Храпящего супруга разбудила свекровь Нины. Сообразив, что к чему, под предлогом «нужно облегчиться» он бросился к соседу вызывать «скорую» и милицию, а затем спрятался от пасынка на верхнем этаже. Аркадий бесцельно метался по улице, вероятно, искал «стукача». Затем вернулся к истекающей кровью имениннице и положил ее голову к себе на колени. Когда приехали врачи, он просил спасти мать. Не удалось.

В последнем слове обвиняемый Тенченко признался: «За 5 месяцев, проведенных в СИЗО, не было ни дня, чтобы я не думал о том, что совершил. Надеюсь, у меня будет возможность сделать что–то достойное, чтобы доказать, что я тоже человек». За что Аркадий убил свою мать? Может быть, за то, что она ему не подарила ту самую возможность — стать человеком?

Мы изменили имена и фамилии потерпевших, свидетелей и осужденных (последних — из–за этических соображений по отношению к первым). Денис осужден Минским городским судом к 4 годам лишения свободы (приговор мягкий: к счастью, повреждения Алеши оказались согласно уголовной классификации не тяжкими, а менее тяжкими), Аркадий — к 12. Трудно сказать, научат ли их чему–нибудь эти годы или нет. Уважение к личности другого человека прививается с пеленок, в 20 лет — поздновато. Меня больше волнует Алеша, так рано столкнувшийся с насилием, впитавший через синяки и ссадины запах и вкус этой отравы. Не повторилась бы история...