Кто они, переметнувшиеся на сторону гитлеровских нацистов наши «провинциальные» и залетные коллаборационисты, и каким богам, символам они поклонялись…

Витебский трибунал: невыученные уроки

Наступал май 1987 года. Самый канун 42-й годовщины Победы. Витебск, как и все белорусские города и деревни, готовился к великому празднику: дома, улицы и скверы украшали красной символикой, люди низко склоняли головы перед памятью погибших в Великой Отечественной войне, повсеместно приветствовали и благодарили за Победу доблестных ветеранов. А в это время в городе начался громкий и открытый судебный процесс над двумя гитлеровскими пособниками — уроженцами Витебщины. Чтобы было понятно: таких судов в то время было не так и много, хотя в Советском Союзе шла постоянная работа компетентных органов по изобличению бывших нацистов — предателей Родины. Скрупулезно собиралась доказательная база, исследовались огромные массивы документальных материалов, над чем трудились сотни следователей правоохранительных структур. Но на финальную часть такие драматические сценарии выводились нечасто, а когда это случалось, то судебное расследование и следовавший за ним приговор становились настоящим событием. Что и говорить, белорусская земля, более других исстрадавшаяся от фашистской оккупации, заслуживала восстановления человеческой и юридической справедливости по отношению к тем, невинно убит и покалечен, и тем, кто нанес эти незаживающие раны. Если быть точнее, по отношению к последним просто необходимо было свершить возмездие, на которое не распространялся никакой срок давности…

Так вот, как уже доводилось писать, мне в числе немногих журналистов поручили ответственное задание — освещать Витебский процесс. В зале, где заседала выездная коллегия Верховного суда Белорусской ССР, я отработал от звонка до звонка — все четыре дня. 7 мая был оглашен приговор…


Послушайте правду истории

Передо мной три больших блокнота, густо исписанных подробностями из зала суда. Они хранятся в моем архиве почти как документальное подтверждение того факта, что справедливость возможна и возмездие неотвратимо. А еще в них предостаточно свидетельств зверств гитлеровских карателей и полицаев — белорусских, украинских, прибалтийских. Весь этот сброд немедленно поднял головы, как только над оккупированной территорией сгустилась черная ночь фашизма и террора по отношению к мирному населению. Что характерно, до скамьи подсудимых довели тогда лишь двоих из тех сотен, кто добровольцем пошел в 13-й батальон СД, остальные, а их десятки, проходили по делу свидетелями.

Почему? Тут все просто: по сути, каждый из свидетелей — «однополчан» подсудимых в свое время уже привлекался советским судом к ответу, но только не за участие в массовых расстрелах и сожжении белорусских деревень. Почти каждый из них отсидел «свое» или оказался на спецпоселении на пять-шесть лет как власовец, служащий у немцев в «самоохове», то есть по более безобидным статьям. Отсидел и затаился. Многие даже успели зарекомендовать себя в трудовых коллективах как передовики — вплоть до орденоносцев. Завели семьи, построили дома, заработали пенсии. Пожалуй, все они думали, надеялись, что к ним после этого никогда не придут люди в погонах и не спросят о том, о чем им вспоминать не хотелось никогда. Потому что почти на каждом была кровь — белорусских крестьян, узников гетто, восставших варшавян. Много крови!

Но к ним все-таки пришли. Правда, насколько мне известно, далеко не по всем из этих головорезов удалось довести дела до повторного, более сурового и справедливого суда. На кого-то не хватало улик, на кого-то времени, кого-то укрывала заграница, а кто-то «успел» уйти в мир иной незадолго до полного изобличения. Одно скажу сегодня точно: уже после Витебского процесса многие свидетельские дела были выделены в отдельные судопроизводства, чтобы по истечении времени вынести и по ним справедливые приговоры. Но, насколько мне известно, до них так и не дошло…

Каратели из 13-го  полицейского батальона СД.

Вот почему в мае 1987 года перед советским правосудием предстали лишь двое: Борщевский Виктор Данилович, уроженец деревни Семеновичи Шарковщинского района, и Котович Франтишек Якубович из деревни Жуки Ложные того же района, 1923 и 1925 годов рождения. По шесть и три класса образования. Именно по этим советским пенсионерам было собрано достаточно улик и материалов. Более того, на открытом процессе обвинение поддерживал сам прокурор Беларуси Георгий Тарнавский, а председательствовал член Верховного суда Леонид Дашук. Высокий уровень правосудия лишний раз говорил о важности и, может быть, показательности самого процесса.

Если рассказывать о нем подробно, это займет не одну и не две газетные полосы. Ясно, что тогда, в 1987 году, «Сельская газета», в которой я работал специальным корреспондентом, другие белорусские СМИ публиковали очерки и репортажи из предпобедного Витебска. Как понятно и то, что многое из прозвучавшего на суде не вошло в них — от леденящих душу подробностей и признаний самих карателей, выживших их жертв до интригующих фактов в прениях сторон, признаний пока еще свидетелей, географии их проживания, гражданства и приговора суда. Может быть, все это еще найдет своего исследователя и ляжет в основу солидного произведения, проливающего свет на драматическую страницу нашей истории. Суть которой: против своего народа вместе с немецко-фашистскими извергами воевали и коллаборационисты, и делали они это под нацистскими символами и бесчеловечными лозунгами.

Именно сегодня, в канун очередной годовщины уничтожения Хатыни, как и обещал в редакторской колонке на эту тему, хочу напомнить вам, читатель, документальную, по сути, хронику предательства и коллаборационизма. На примере того, вроде давнего, но очень актуального сегодня судебного процесса. Чтобы кто еще «не в курсе» узнал всю правду и ужаснулся, куда порой нас снова зовут последователи витебских карателей в частности и нацистов вообще…

В целом двум пособникам карателей вменялось в вину несколько эпизодов, которые, собственно, ставили их в один ряд со своими новыми хозяевами — немцами. А именно: участие в конвоировании к печам смерти узников гетто и в расстрелах «лишних» свидетелей; поджоги и расстрелы мирных сельчан в деревнях Калиты Поставского, Чупры, Толщи Докшицкого района и других; подавление Варшавского восстания; дальнейшее сокрытие фактов о своей «военной биографии».

Ничего не буду придумывать. И комментировать. Послушайте, почитайте правду истории, которая обязана многому  научить тех, кто эти уроки так и не выучил.

1. Нацисты и каратели

«Не помню, как убивал»

Судья спрашивает у Борщевского:

— Мысль о том, что «за мной придут», вам не приходила в голову?

Подсудимый:

— Не могу точно сказать.

— Почему же во время службы немцам не появлялось желания уйти к партизанам?

— Оружия не было…

— Но в карательном батальоне вам уже выдали оружие!..

Судья спрашивает у Котовича:

— Присягу немцам принимали?

Котович:

— Не в памяти, как там было. Немецкий офицер говорил, что они создают белорусскую армию…

— Кто выезжал в гетто на ликвидацию?

— Не помню. Не знали, куда нас везут. Поставили возле машин, остальные пошли загонять людей… Мы вывезли, их повели к яме.

— Стрельба была?

— Была. Не помню, кто стрелял. Пулеметы были.

— Сколько рейсов делали за день?

— Не знаю. Два раза — до обеда и после.

— А потом вы еще выезжали в Тростенец?

— Я только стоял в оцеплении.

— Какой запах был?

— Не помню. Может, и смердело, там же полянка большая была…

— Вам вменяют, что лично участвовали в убийстве 20 человек.

— Можно и сто сказать…

— Зачем сжигали деревню Калиты?

— Сказали оцепить. Говорили, что подпаливали. А у меня спичек нет, некурящий…

— Что вы помните о сожжении деревни Толщи?

— Вышли цепом, подошли к деревне, сказали — оцепить. Каля ворот сарая не стоял. Как люди шли в сарай, не помню — может, добровольно.

— Кто заталкивал в сарай? Кто обкладывал соломой? Кто стрелял? Кто гранату бросил в сарай?

— Я стоял с торцевой стороны. Жутко так было, что не мог смотреть.

— Кому-то удалось бежать?

— Да, видел, подлез один человек и побег…

— Как же вы видели «с торцевой стороны»?! Человек этот горел?

— Не в памяти.

— Детей видели?

— Кажуць, были…

— Кто стрелял из пулеметов и автоматов по людям?

— Не помню, я ж неграмотный.

— Как расцениваете свои действия?

— Пусть самый худший враг не делает такой работы, как мы.

Прокурор:

— 5-я рота всегда была вместе, во всех операциях. В преследовании партизан тоже участвовали?

— Да!

— У вас хоть раз заговорила совесть, когда сжигали партизана, привязанного к столбу?

— Не помню.

— А детей когда жгли?

— Не знаю. Не было у меня головы…


2. Свидетели (они же — нацисты и каратели)

«Мы расстреливали живых, которые выгружали мертвых»

Свидетель Знорко Леонид Семенович, 1923 года рождения, шарковщинская деревня Новоселки:

— …Построили нас, и немец через Якубенка (командир отделения. — Авт.) объяснил, что выезжаем для уничтожения евреев. Направили две машины, человек сорок полицейских.

Судья:

— Были ли Борщевские?

— Балай (командир 5-го взвода. — Авт.), они были, Рабиза… В гетто нас построили, разбили по пять человек. Мы загружали мужчин-евреев в душегубки. В Тростенце открыли душегубки, и живые узники, которых мы привезли, начали разгружать мертвых. Дальше им приказ: раздеться, и тут же из автоматов начали их резать. В тот день сделали три рейса — три душегубки.

— А в душегубку сколько людей вмещалось?

— Когда грузили, мы ж не видали. Может, до 40 человек.

— Кто расстреливал живых?

— Расстреливали все! Один-два выстрела.

— А расход патронов кто контролировал?

Массовые расстрелы в Тростенце.
— Никто.

— Значит, можно было и не стрелять, а только направить винтовку… Расскажите о деревне Толщи, как сжигали ее жителей?

— Сарай стоял. Туда вроде людей на допрос вызывали. Начали стрелять, граната взорвалась… Помню там Виктора и Николая Борщевских. Соломой вроде Борщевский обкладывал.

— Среди жителей деревни кто был?

— Мужчины и женщины.

— А дети?

— По 9—10 годков, помню, были. И я стрелял.

— А другие?

— Стреляли.

Свидетель Денисов Василий Петрович, 1923 года рождения, на момент суда проживал в Литве.

Судья:

— Чем занимался Котович в гетто?

— С винтовкой и погружал людей, и расстреливал.

— Вас судили?

— 25 лет дали, но отсидел только 8.

— Вы рассказали, что убивали?

— Не дошло до меня.

Свидетель Даркель Ян Брониславович, 1925 года рождения, уроженец шарковщинской деревни Новосельцы.

Судья:

— Когда служили в полиции?

— С осени 1943 года по апрель 1944-го.

— Вас судили?

— Нет.

— Какие операции с вашим участием проводились?

— Только в Минском гетто.

— Кто был с вами?

— Корсак, Борщевские, Котович.

— Что делали Борщевский и Котович?

— То же, что и все. Из душегубок трупы выгружали те, кто ехал в брезентовых машинах.

— Что делали с теми, кто разгружал?

— Раздевали и у ямы расстреливали. Кто расстреливал? Мы, кто там был, тот и выполнял приказ.

— В каких еще операциях участвовали?

— Больше нигде!

— Вас допрашивали в августе 1986-го. Вы сказали, что выезжали на сожжение деревни. Почему обманываете суд?

— Да, было — один раз.

— Как удалось уйти от ответственности? И почему тогда, в 1945-м, сказали, что были угнаны в Германию, и не признались честно, что сжигали заживо своих же людей?

— Я думал, если виноват, то найдут, где бы я ни был…


Обследование ЧГК места массовых расстрелов в Тростенце.

3. Потерпевшие «Звери и те лучше»

Потерпевшая Гринкевич Елена Андреевна, 1917 года рождения, на момент суда проживала в деревне Толщи Докшицкого района:

— Была в соседней деревне, когда немцы пришли в Толщи. Я, как узнала, с двумя детьми спряталась в лесу. Дома остались отец Андрей Бусло, мать Анна, сестры 10 и 11 лет. Только мы зашли в лес, сразу почуяли смурод — палили людей.

Судья:

— Обратно когда вернулись?

— Ночевали там. Потом партизан нашли, они направили нас в лагерь. В этот же день узнала, что родственники все погибли, — в сарае… Тата еще, говорили, был жив, выскочил, но его догнали и убили под чужой пуней. Садко-слепой все рассказал, где и кто погиб, он был не только обгорелый, но и раненый. Нашу деревню вообще сжигали дважды.

Потерпевшая Мальчик Надежда Тимофеевна, 1929 года рождения, проживала в Толщах:

— Во вторую блокаду нас поймали. В 1944 году меня угнали в Германию. После Победы вернулась домой. Мне рассказали, что брата Скакуна Алексея, дядю Садко Ивана спалили вместе с другими односельчанами…

Потерпевший Стадник Александр Иванович, 1906 года рождения, на момент суда проживал в деревне Слобода Логойского района:

— В войну жили мы в Толщах. Полицейских из нашей деревни на службе у немцев не было. В Веретеях было четверо. В первую же блокаду спалили часть наших людей в сарае. А во вторую спалили мою жену, дочь Нину 17 лет, дочь Надю 5 лет и оставшихся жителей. Я был в партизанах, за Березиной. Пока мы прорвали блокаду, пока пришли в Толщи — все, нет деревни, ни людей, ни построек.

Потерпевший Скряга Михаил Петрович, 1906 года рождения, на момент суда проживал в деревне Слобода Логойского района:

— Проживал в войну в Толщах, ушел в партизаны, которые воевали в бегомльских лесах. Из моих близких сожгли мать Тодору, брата Владимира, сестру Янину. Я уже потом об этом узнал.

Судья:

— Вы знали, кто сжег деревню и людей?

— Полицейские. Из нашей деревни никто не служил в полиции.

— К вам в партизанский отряд перебегали полицейские?

— Нет, никогда. Хотя, если бы кто-то из них захотел, сделать это не составило бы труда.

Потерпевшая Пода Янина Гавриловна, 1925 года рождения, на момент суда проживала в деревне Калиты Поставского района:

— Деревня наша партизанская была. Окружили ее, согнали людей в школу. Допрашивали. Скот забрали, некоторых погнали в Германию. А дома сожгли, только семь целых осталось. Младший брат успел влететь в склеп и от дыма там задохнулся…

Потерпевшая Калицкая Альфона Михайловна, 1930 года рождения, проживала в деревне Калиты:

— Сжигали нас люди молодые, в шинелях. Говорили так, как и мы.

Потерпевшая Жорова Татьяна Карповна, 1935 года рождения, на момент суда проживала в деревне Вязовец Молодечненского района, уроженка деревни Толщи:

— Была я малая, больше знаю с рассказов отца. У меня убили мать Анастасию, братьев Николая, Владимира, сестер Галю и Лелю. Все они были сожжены с мамой в сарае… Отец потом нашел обгорелого мужчину, который все и рассказал. А мы в этот день пошли в деревню Хромовичи, что нас и спасло. Слышали крики и вонь. От дыма нельзя было высидеть даже в лесу.

Судья:

— Как вы оцениваете все содеянное?

— Звери и те лучше…


Все мы из огненных деревень

Достаточно цитат из судебного протокола! Кровь и так стынет в жилах. И это я еще привел не самые ужасные признания этих, с позволения сказать, людей. Тех, кто, заполучив от оккупантов оружие и возможность, убивал, зверски уничтожал свой народ. Беспрецедентный судебный процесс в Витебске, а также предваряющее его расследование Комитета госбезопасности заставили вылезти из своих уютных нор десятки карателей, руки которых так и не отмылись от крови безвинных жертв. Конечно, положение большинства было предпочтительнее, чем двух головорезов-однополчан из 5-й роты 13-го батальона СД, представших-таки перед судом. Уже после, спустя время, я обращался и в Комитет госбезопасности, и в прокуратуру, чтобы найти ответ на мучивший меня, и не только меня, вопрос: настигнет ли справедливое и полное возмездие всех этих «свидетелей»? Похоже, это был, увы, последний подобный судебный процесс в нашей стране. Так как было архисложно, по словам работников правоохранительных органов, собрать убедительные доказательства, чтобы довести обвинение до суда. К тому же развалился СССР, и стало почти невозможным достать подобных злыдней из других республик, особенно прибалтийских, где они часто проживали…

Но не совсем ради этого я воскресил майские события 1987 года. А для чего?

Вы много знаете сегодняшних молодых людей, кто читал бы книгу Алеся Адамовича, Владимира Колесника и Янки Брыля «Я из огненной деревни...»? И слышало ли большинство вообще об этой книге? Что еще читали правдивого о страшных судьбах наших людей, сел в годы фашистской оккупации? Кто сжигал белорусские деревни вместе с их жителями, глумился над узниками концлагерей и гетто, угонял в рабство советских людей, устраивал геноцид? Только гитлеровские фашисты? Нет! Отличились и наши, доморощенные — белорусские, а также и, может быть, особенно — украинские, прибалтийские. Вся эта наволочь всплыла на волне оккупационного режима и показала свое звериное нутро.


По сути, все мы — граждане Беларуси, суверенного, независимого государства, — вышли из огненных деревень. Пусть даже не стопроцентных сестер Хатыни, сожженных и уничтоженных вместе с их мирными жителями, но это же факт: в Беларуси нет ни одной семьи, которую в годы Великой Отечественной не затронула бы война. Ни одной!

Ни одной? Тогда откуда же на нашей земле нет-нет да и выныривают в темных подворотнях сторонники героизации идей нацизма. И почему одна из самых пострадавших в ту войну наций должна терпеть этих последователей Гитлера, идеологов превосходства одной расы над другой, приверженцев новых кровавых походов и переделов!

Пожалуй, лучше Адамовича, Брыля и Колесника не скажешь об этом постыдном и недопустимом в цивилизованном мире  явлении XX—XXI веков, уж очень актуальны характеристики белорусских писателей, крик их души:

«Про фашизм человечество знает, кажется, все. Пепел миллионов жертв его стучится в сердца людей.

И все же кое-где пытаются снова и снова обелить эту чуму XX века — в глазах новых поколений, которые сами не пережили ужасов Второй мировой войны. Вон сколько «научных трудов» печатается на Западе про Гитлера и его свору, сколько книг и статей, авторы которых, кто как может, стараются придать «человеческие» черты нацизму, память народов подменяя реваншистской тоской генералов, бывших приспешников фюрера.

Однако есть она, живет народная память — неподкупная память о фашизме гестаповском, концлагерном, хатынском. Суд народов не закончился в Нюрнберге. Он продолжается — в памяти народной. Суд этот необходим не только во имя исторической справедливости. Он живым нужен. Тем, кому угрожают будущие «фюреры». Неспроста говорится, что тот, кто не помнит своего прошлого, осужден пережить его снова.

И потому так важно, жизненно важно, чтобы на весь мир звучала народная память, правда о фашизме.

Хатыни — деревни, сожженные, убитые вместе с людьми, — горячая, жгущая болью и гневом правда и память Беларуси. Жителям свыше двухсот наших разрушенных в войну городов и более девяти тысяч сожженных деревень, многие сотни которых уничтожены вместе с людьми, — есть что сказать всему миру. Не только о том фашизме, который видели и другие страны, но и о том, который они увидели бы, если бы фашистам удалось приступить к «окончательному урегулированию в Европе»...

Процесс 1987-го, если угодно Витебский трибунал, о котором я решил документально напомнить вам, читатели, сегодня, как раз об этом. Выездная коллегия по уголовным делам Верховного суда Белорусской ССР, исследовав материалы, приговорила двух полицаев к смертной казни, с конфискацией имущества. Приговор кассационному обжалованию и опротестованию не подлежал…

Люди, помните!

mikhovich@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter