«Берите выше!»Мы договорились встретиться в консерватории в полвторого. Конечно, никакой консерватории в Минске давно нет — так по старинке Виктор Владимирович называет нынешнюю Белорусскую государственную академию музыки, которая внимает звону Ратуши на площади Свободы. Для него это вопрос принципа.
Ровно в 13.30 он был на месте. Мы шли по коридорам к его кабинету. Где–то звучал рояль, кто–то пытался взять высокую ноту... Видя маэстро, студенты вытягивались по струнке.
На скамеечке перед кабинетом сидела девушка с папкой нот на коленях. «Здравствуйте», — пробурчала она и снова погрузилась в чтение. Виктор Владимирович остановился: «Студентка? Здороваешься сидя? Ай–яй–яй». Та от стыда была готова сквозь землю провалиться. И поделом.
— Помню, когда в первый раз пришел в консерваторию, увидел скрипача, сидящего на подоконнике, — развалился, скрипочка в сторонке, и ботинки о занавески вытирает... Какие из студентов академики?
...Рядом с маэстро я чувствовал себя крохотным. Песчинкой. И не потому, что он — профессор, народный артист Беларуси и СССР, руководитель
академического хора Белгостелерадиокомпании, обладатель ордена Франциска Скорины, первый лауреат премии «За духовное возрождение»...
Виктор Ровдо начинал в непростое время с «неправильной» биографией сына священника, человека, который имеет смелость думать и действовать, не глядя на каноны. Он сам добился всего. Мастерства, авторитета, признания.
1. Виктор Владимирович, как бы вы сами представили себя читателям?
— Я рад, что когда–то окончил Виленскую духовную семинарию. Счастлив, что в 1946–м поступил одновременно на медицинский факультет Вильнюсского государственного университета и в Литовскую консерваторию. Так что в одном лице я священник, доктор и артист. Когда был в Америке с хором Минского государственного дворца детей и молодежи, ко мне так и обращались: «Pastor, doctor and artist». Если при встрече называют человеком уникальным, стыдливо не краснею. Да, я могу назвать себя человеком счастливым, потому что в жизни достиг всего, чего хотел.
2. О чем вы мечтали в детстве?
— Мечтал не я, а мама. Она хотела видеть нас, троих братьев, врачами. Поэтому в 1923 году, когда в Вильно открылся медицинский факультет, я отнес туда документы. Приходилось зашивать раны, вправлять вывихи и даже поработать гинекологом. Теперь, когда рассказываю студентам о пластике рук, всегда говорю: делайте их такими мягкими, как гинеколог на приеме. Девочки краснеют (смеется).
Но сколько себя помню, меня всегда тянуло к музыке. Пятилетним умолял отца разбудить в полночь, чтобы послушать по радио Шаляпина. Это было, теперь понимаю, настойчивое желание служить музыке, искусству. Потом я пел в хоре Виленской духовной семинарии, куда меня отвел отец. Руководил там хором.
3. Получается, ваш жизненный путь во многом предопределили родители?
— И Бог. Ведь я родился в Храме. После Первой мировой войны, когда отец приехал в Сморгонь, в одной из комнат нашего маленького домика он оборудовал церквушку. Там я и появился на свет.
4. Интеллигент в вашем понимании — кто он?
— Это настолько тонкая субстанция, что мне сложно дать конкретный ответ. Увы, многие заблуждаются, думая, что интеллигентом может быть лишь человек мудрый, ученый. Еще при Польше я знал сапожника, который часами работал в мастерской, делал набойки на каблуки, а потом надевал лайковые перчатки, костюм, брал тросточку и гулял по Ошмянам...
5. Почему нам порой так недостает этой внутренней культуры?
— Я снова вспомню одну заграничную поездку — в Англию. Букингемский дворец, по лужайке идет королева Елизавета Вторая. Идет в тапочках. Нас пригласили на встречу с этой почтенной женщиной, и ее простоте, естественности можно было только позавидовать.
Когда я пришел в консерваторию, сразу же отучил студентов ходить в головных уборах. В голове не укладывалось: как можно в храм искусства заходить в панаме? С проявлениями бескультурья всегда воевал в открытую, не стесняясь никого.
6. Значит, спрашивать о том, всегда ли вы говорите то, что думаете, я не буду...
— Отец учил меня быть дипломатом. Наставлял: знаешь — подумай. Не знаешь — молчи, обруби. В жизни этот совет помогал не раз.
7. Кто ваш самый близкий друг?
— Были — мама и папа. Братья. Сейчас — жена. Она меня лелеет и «пеленает», спасает от докторов (улыбается).
В хороших отношениях был со многими, но чтобы дружить... Я многое вкладываю в это слово. Наверное, самым крепким моим другом был Александр Васильевич Свешников, ректор Московской консерватории. Величина! Шесть лет я был у него аспирантом. Однажды он подарил мне фото, на котором написал: «Вите Ровдо. На долгую память и в знак большой дружбы и симпатии». Всегда показываю его студентам. А при встрече Александр Васильевич называл меня Витенькой... Вот эта дружба — вечная.
8. А врагов успели себе нажить?
— Встречаются глупые люди, которые обижаются по мелочам. Потом носят камень за пазухой. Никогда ни на кого не держал зла, меня всегда удивляло: зачем вражествовать? Почему мы привыкли считать, что человек человеку — волк? Хотя за долгую жизнь убедился: каждый творческий человек имеет нерв и чуть что — начинает брыкаться.
Помню, в польскую Хайнувку на фестиваль приехали соревноваться пять коллективов. Мой хор выступал четвертым, хор Свешникова (его тогда уже не было в живых) — последним. Спели, да так, что свешниковцы попросили ведущего, чтобы объявил их не как участников, а как гостей. Поняли, видимо, что будут биты. А в Москву возвращаться на щите неудобно. После концерта шли мимо меня, опустив головы. Было не очень приятно.
9. В своей работе вы прислушиваетесь к мнению других?
— Уже нет. Прислушиваются ко мне... Хотя многими дорожу. Особенно наставлениями Владыки Филарета, с которым знаком уже более 50 лет. Мы встретились когда–то давно на концерте в Загорске, где я дирижировал хором. В то время Кирилл Варфоломеевич Вахромеев был еще семинаристом и ходил без бороды и усов...
10. На что не жаль потратить миллион?
— Где мои сорок лет... Был бы моложе — купил бы самую хорошую машину. Это моя страсть. Авто у меня есть — «Фольксваген–Джетта». Езжу летом на дачу, вожу жену подышать воздухом. А вот по городу стараюсь не колесить: опасно.
11. Помимо увлечения машинами, у вас есть любимое занятие?
— В американской библиографической энциклопедии на 553-й странице записано: хобби профессора Ровдо — фотография. Собрал у себя целый жизненный фотоотчет — от люльки до дня сегодняшнего. Теперь, когда появились «цвет», «цифра», это уже не то...
12. Оказало ли влияние на ваш характер созвездие, под которым вы родились?
— Я его не знаю. Мистику не признаю. Все это бабские «забабоны» вроде черной кошки, которую нужно обходить за версту.
13. Часто ли вам приходилось одалживать деньги?
— Никогда. Брали в долг у меня, иногда не отдавали.
14. Вы «сова» или «жаворонок»?
— Как часы, ложусь спать в 9 вечера, а встаю в 6. Такой распорядок соблюдаю уже много лет.
— Настолько пунктуальны?
— Без этого никак. Ничего путного не создашь и успеха не добьешься. А мужчина обязан быть успешным.
15. В таком случае, назовите ваши идеалы женщины и мужчины.
— Мужчина должен быть серьезным, умным, хорошо зарабатывать, но не разбазариваться. Идти по прямой дороге, веря в Бога...
Для женщины главное — благоверность. Но и красота должна присутствовать (смеется). Если лысый мужик — это еще нормально, то неопрятная, неухоженная женщина — нонсенс.
16. Как вы относитесь к конкурсам красоты?
— Все они красивые, эти девушки. Все они юные. Но это показное, это для толпы. Здесь нет глубины и нет искусства, которое вечно.
17. А что бывает вечным? Быть может, любовь?
— Мне кажется, любовь со временем угасает. Это было когда–то давно, в молодости, десятилетия назад, когда кровь стучала в жилах... А сейчас остались уважение, понимание, хорошее отношение к человеку. Со своей женой, Софьей Антоновной Воеводской, которая была примадонной литовской оперы, мы вместе больше пятидесяти лет. До вечности далеко, но мы счастливы.
18. Кого вы предпочитаете держать в квартире — кошку или собаку?
— Была у нас когда–то собака. Щенята–терьеры носились по квартире, как тараканы. Жена их очень любила. Потом щенят раздали, а собака умерла. Сейчас домашних животных уже не держим — возраст не позволяет. Слишком это хлопотно.
19. Значит, дома у вас — тишина и спокойствие. От чего вы устаете больше всего?
— От фальшивого пения хора. Все могу понять, но если человек приходит на работу с плохим настроением и думает о том, что, простите, жена суп невкусный сварила... Это непрофессионализм.
20. Вы сами умеете оставлять все лишнее за дверью?
— Только так. На работу прихожу на полчаса раньше, просматриваю программу, ноты, решаю, с чего начинать. Поэтому нас, творческих людей, и называют «мучениками искусства».
21. Как вы проводите свой отпуск?
— Сижу дома за письменным столом, составляю программы для студентов. Иногда ездим с женой на дачу.
22. На огороде что–нибудь выращиваете?
— Были у меня три «могилки» — с гнилыми помидорами, морковкой и огурцами. Потом их убрали... Живем рядом с «Комаровкой», так зачем мучиться? А на участке все заполонили малина и папоротник, летом хожу и секу их лопатой.
23. Что такое, по–вашему, лень, а что — душевный покой?
— Лень — это самый страшный порок человечества. Тормоз для творчества. А покой... Сложно выразить словами, но это чувство приходит ко мне в Храме.
24. Кем бы вы стали, появись возможность начать все сначала?
— Все равно доктором, священником и артистом.
25. То есть в вашей жизни никогда не было моментов, когда вы чувствовали: надоело?
— Никогда. Я человек увлеченный.
26. Как часто и по какому поводу вы недовольны собой?
— Когда болею и хожу по докторам, отвлекаясь от работы. Тогда я просто зол. Недавно два дня пролежал в Боровлянах под капельницей. Потом два дня просидел дома: врачи сказали, что организм должен отдохнуть.
27. А в каких человеческих слабостях вы не можете себе отказать?
— Я не пью и не курю. Курцов, когда встречаю на ступеньках консерватории, сильно ругаю. Девушкам говорю: как вы потом рожать будете? Не хотят думать...
Без чего не могу обойтись, так это без молока. Пью по стаканчику практически каждый день. Меня иногда даже называют молочным алкоголиком. Это все из детства пошло. У нас было две коровы, поэтому на столе всегда было свежее, парное молоко.
28. Молоко обычно дают за вредность. Быть дирижером — это вредный труд?
— На работе теряешь очень много нервов. Ведь в хоре разные люди. Бывает, ловишь глаза человека, а он — ноль внимания. А без визуального контакта хорошего выступления не получится. Дирижер вдохновляет исполнителей, а они — зрителей. Рикошетом, как на бильярде. А то, как аудитория воспринимает выступление, я чувствую очень хорошо — даже спиной.
Конечно, это тяжелый физический труд. Покойный Свешников в конце жизни репетировал сидя. Сдали ноги. Я, тьфу–тьфу, пока держусь: три часа на ногах утром, три вечером.
29. Быть может, вы открыли рецепт долголетия?
— Он немудрен, мой рецепт. Нужно просто жить своей работой. И правильно питаться. Кашки — овсяная, гречневая, рисовая. Но самое главное — не нервничать. Говорю как врач: все болезни — из–за стрессов.
30. Вы часто попадали в тяжелые ситуации?
— Знаете, в моей жизни было столько моментов, что, если бы их переиграть, была бы совсем другая судьба. Я тонул, выжил в страшной автокатастрофе, переболел одновременно брюшным и сыпным тифом. Но Бог уберег.
31. «Все, что ни делается, все к лучшему». Согласны с этим?
— Я в это верю. Иначе жить было бы невыносимо.
32. Будь вы главой государства, чтобы сделали в первую очередь?
— Я всегда сторонился политики... Наверное, запретил бы пить и курить в общественных местах. Махорка и водочка наших людей губят.
33. Помните ли вы свое детское прозвище?
— Не смейтесь — меня называли подсвинком! Нам, семинаристам, запрещали петь в хоре у Рыгора Ширмы. А мы не слушались и убегали к нему. И вот концерт в Вильно. Поздно ночью возвращаемся домой и смотрим: горит ли свет в квартире у ректора, священника? Не горит. Заходим к себе, раздеваемся, а ректор тут как тут. Кричит мне: «И ты, подсвинок, там поешь?» Я был тогда толстенький, пухленький, вот он так меня и назвал. Но я не обижался — было скорее смешно.
34. Когда вы в последний раз хохотали от души?
— Я человек сдержанный. Не принимаю анекдотов: сам не слушаю и другим не рассказываю. Слишком много в них похабщины. Меня огорчает, что в последнее время люди, а особенно молодые, разучились сдерживать свои чувства.
35. При каких обстоятельствах вы познакомились с нашей газетой?
— Давным–давно в «Советской Белоруссии» обо мне написали большой материал. Я его вырезал, принес домой и положил в архив. А вообще, времени на чтиво сейчас нет.
36. Какие книги, по–вашему, стоило бы прочесть всем?
— Классику: Толстого, Достоевского, Гоголя. В них есть то, чего так недостает нам сейчас.
— А Библию?
— Вряд ли обычный человек будет ее читать. К Библии надо прийти. Это понимаешь не сразу.
37. Вы никогда не собирались писать мемуары?
— Много раз. Приходили люди, которые хотели помочь... Но не получалось. В моей жизни тесно сплелись три ветви, три ниточки, и расплести этот клубок может только человек, который хорошо разбирается в медицине, религии и музыке. Таких пока не нашлось.
38. У кого и что именно вы спросили бы в первую очередь, будь у вас такая возможность — пообщаться с самыми интересными личностями нашего времени?
— С кем хотел, я уже поговорил... Никогда не забуду разговор с Иоанном Павлом II, с которым полчаса беседовали о религии и духовности. Хотя... было бы интересно поговорить с Никитой Михалковым. Мне нравится, что он научно излагает свои мысли. Я спросил бы, каким он видит будущее кино.
39. Вы верите в лучшее будущее наших детей?
— Верю. Но все в руках родителей. Они дают закваску, они определяют, каким будет корень у растущего дерева.
40. Вы хорошо знаете свою родословную?
— Увы, нет. Я не японец. Знаю только два «этажа». И время, чтобы наверстать этот пробел, уже упущено...
41. Самый счастливый день в вашей жизни?
— Когда получил диплом об окончании аспирантуры и диплом кандидата наук.
42. Ваше любимое музыкальное произведение?
— Вальсы Штрауса.
— Блюдо?
— Все, что из молока.
— Футбольная команда?
— Плохо наши играют, плохо... Футбол смотрю только английский. Больше люблю бокс.
43. Какое место на земле вам всего милее?
— Моя родная Сморгонь. Меня туда тянет, как ручеек к реке. Недавно ездил вместе с Владыкой Филаретом — на месте той церквушки, где я родился, в скором времени построят храм.
44. Как вы относитесь к наблюдению Чехова, что нет на свете ничего страшнее, чем провинциальная знаменитость?
— Наверное, так оно и есть. Дай Бог Чеховых побольше. Но вот только нет их что–то... Самое грустное, что в последнее время все эти дешевые знаменитости стали чуть ли не национальными героями. «Танцы говядины», как назвал их выступления Рыгор Ширма... Пляшут на подмостках национальной культуры, заслоняют ее своими телами. Я очень переживаю за молодых людей, которые растут в эпоху культурного упадка.
45. «Быть знаменитым некрасиво?»
— Знаете, когда осенью я иду по лесу, где полным–полно опавших листьев: красных, желтых, оранжевых, мне кажется, что у меня под ногами вот эти звездочки, которых нам навязали и надумали. Ведь были Шаляпин, Козловский, Лемешев — звездами их не называл никто. Но они действительно сияли! А эти, безголосые... Правильно сказала недавно одна из наших «ведущих» певиц: я без микрофона петь не могу, у меня голоса нет. Если у нее отберешь микрофон, будет, как рыба на льду. «Я тебя люблю, люблю, люблю» (Виктор Владимирович очень похоже пародирует). Когда завтракаю, вырываю радио из розетки. Тошно.
46. Вы согласны с Игорем Стравинским, что лишь где классика — там правда, все остальное — провалы?
— Это истина. Как и то, что молодежь из хора теперь все больше рвется в «казаки» — петь на немецких улицах. Я их понимаю, ведь хорошо жить хочется всем. Неясно мне лишь, почему такую популярность у нас получили различные попсовые фестивали с заезжими супердорогими звездами. А на «Магутны Божа» в Могилеве, где действительно поет народ, где наша культура выражает себя полнее всего, внимания — чуточку.
Плохо и то, что композиторам не с руки заниматься обработкой народных песен для хора. Это невыгодно. Другое дело — сочинить строчку, отдать аранжировщику и получать гонорар за очередное «я тебя люблю».
47. Так называемая попса — это музыка молодых. Вы и они — люди из разных эпох?
— Не сказал бы. Довольно тесно общаюсь со многими своими студентами. А на Рождество и на Пасху квартира всегда превращается в молодежный вокзал. Приходят, садятся за стол, жена готовит им сладкие галушки.
48. Вы часто пишете письма?
— Нет. Пишут мне, но отвечаю не всегда. Со своими друзьями–товарищами общаюсь по телефону.
49. А во сне летаете?
— Сны мне почти не снятся...
50. Вопрос, который вы хотели бы задать сами себе? И ваш ответ...
Вопрос: Кто заменит меня, когда придется уйти в Вечную жизнь?
Ответ: Те, которые сейчас стоят за дверью.
Виктор Владимирович был прав. За дверью действительно томились студенты и ждали, когда же наконец начнутся занятия. Он открыл дверь и позвал их. Я остался послушать. Звучный голос Ровдо наставлял: «Выше, выше, ты же можешь!» Энергия маэстро, как обычно, била через край. Хватит на всех.
— Иногда меня спрашивают: сколько вам лет? Шестьдесят пять? Семьдесят? Говорю — берите выше...
В прошлом году маэстро исполнилось восемьдесят пять.
В его квартире на улице Кульман идеальная чистота. Когда Виктор Владимирович ждет в гости Владыку Филарета или друга из–за рубежа, он берет тряпку и идет в лифт. Вытирает надписи на стенах, подбирает бумажки.
— Мне не стыдно. Стыдиться нужно бескультурья.
В прихожей рядом с входной дверью висит афиша: 23 апреля — выступление хора. Скромненькая, если сравнить ее с теми, которыми обклеены рекламные тумбы возле «Комаровки».
Виктор Ровдо открывает дверь. Бьют часы. Он напевает что–то про себя. Зачем ему думать о вечности? Он уже — в ней.
Николай КОЗЛОВИЧ, «СБ».
