Великие — о великих, или Дружба на вершине

Наблюдала недавно очередную перепалку в Интернете за место на Парнасе... Кто–то дал объявление, что составляется список авторов для антологии белорусской поэзии, которая выйдет в Китае в переводе на китайский язык. Через некоторое время появилось другое объявление: китайская антология — шутка. Но в промежутке между сообщениями литераторы успели–таки насоставлять списков, разумеется, вписывая себя, родных и выбрасывая с резкими репликами «чужаков».

Ситуация знакомая до боли. «Тут жили поэты, и каждый встречал/ Другого надменной улыбкой...» — живописал «поэтический поселок» в Петербурге Александр Блок. Короче, «когда напивались, то в дружбе клялись», а далее... Где уж творческому люду соблюсти условие Пифагора: «У друзей все общее, и дружба есть равенство». Какое равенство, если каждый — великий и неповторимый! Франческо Петрарка честно признавался: «3а свою жизнь я убедился, что всего больше и всего незаметней отнимают время разговоры с друзьями; друзья великие грабители времени...» Правда, Максим Горький уверял, что «один, если он и велик, — все–таки мало». Вениамин Каверин в «Алмазном моем венце», описывая одесскую поэтическую тусовку начала прошлого века, дал определение, что «между поэтами дружба — это не что иное, как вражда, вывернутая наизнанку». Андрей Белый так и называл свои многолетние отношения с Александром Блоком: «дружба–вражда». Даже дама сердца у них была общая — Любовь Менделеева, которая металась между одним и другим... Нет, прав французский моралист Лабрюйер: истинной дружбой могут быть связаны только те люди, которые умеют прощать друг другу мелкие недостатки. А вот наш Кондрат Крапива почему–то считал, что «неправильно будет, если я скажу: он мой друг, а потому он все хорошо делает; надо сказать: он все хорошо делает — и потому он мой друг».

Боюсь, если бы так, все мы были бы одиноки. А вот Владимир Короткевич дружбу ценил, но не прощал подлости. Есть у него стихотворение «Лiст былому другу», высказавшему презрение к белоруской литературе: «Як смелi вы хоць кроплю гуманiзма/ Адцягненай i мёртвай называць?»

А «былы друг» изощрялся в злобных рецензиях...

Что ж, дружба и чай тогда хороши, когда они крепки и не очень сладки, как говорил Федор Гладков. Может быть, прав был Ромен Роллан, считавший, что важнейшее условие, необходимое гению, — это моральное одиночество. Казалось бы, талантливый человек должен узнавать и уважать талант в другом. Ан нет. Вольтер называл Шекспира талантливым варваром и пьяным дикарем. Толстой еще более суров: «Содержание пьес Шекспира... есть самое низменное, пошлое миросозерцание». Антон Чехов писал о Достоевском: «Хорошо, но очень уж длинно и нескромно. Много претензий», а о Гончарове: «Удивляюсь себе: за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его «Обломов» совсем неважная штука... Вычеркиваю Гончарова из списка моих полубогов...» Короче, как говорил романтик де Сент–Экзюпери: «Товарищи — только те, кто, держась за один канат, общими усилиями взбираются на горную вершину и в этом обретают свою близость».

Рембо и Верлен держались за один, так сказать, «творческий канат». Экспериментировали с поэзией и своими организмами, пытаясь совместно выйти за пределы сознания к неким неземным истинам. Закончилось же тем, что Верлен прострелил Рембо руку. Как предупреждал средневековый англичанин Чосер: «Друзья должны в согласье жить,/ Насилье может дружбу задушить». Не каждый может похвалиться таким другом, как раскрученный ныне Паоло Коэльо, объявивший: «Я могу завести новых друзей и научить их быть безумцами, чтобы сделать их мудрыми. Скажу им, чтобы они не жили по учебникам хорошего тона, а открывали свою собственную жизнь, собственные желания, приключения — и жили». Впрочем, еще неизвестно, как у Коэльо с этим на практике, особенно с коллегами по литераторскому цеху. Тут нравы покруче, нежели в джунглях. Помните «зверские напутствия»: «Если понадобится, Маугли...

— Острый глаз!

— Острый клык!

— Острый коготь!

— Острое слово!

— Мудрое слово...

— Знай, что джунгли твои, Маугли...»

А у великих людей — свое: «Платон мне друг, но истина дороже...»

Или если не истина, то место в китайской антологии.