«Время — честный человек», — говорят испанцы. Оно и расставляет все по своим местам, невзирая на моду или коммерческий интерес. Травматологи–ортопеды последние годы в этом регулярно убеждаются. Схлынуло повальное увлечение эндопротезами как панацеей при серьезных проблемах с тазобедренным суставом, и теперь во всем мире ребром стоит вопрос не как поставить протез, а как этого избежать, оттянуть, насколько возможно. Задачку решают те, кто думает. Кто сопоставляет малейшие нюансы и учитывает все мыслимые тонкости, ломая голову буквально над каждой историей болезни. Да–да! Лозунг наших травматологов–ортопедов, законодателей мировой моды в этом направлении, так и звучит: «Каждому суставу — своя операция». И западным коллегам уже давно не надо объяснять, что такое белорусская методика, или методика по Соколовскому. Они едут к нам и зазывают к себе на мастер–классы, вникают и учатся, пытаясь снять ее, как говорится, с руки.
Чем плох эндопротез? Дело не в этом. «В целом ряде ситуаций, когда, образно говоря, поезд ушел и ситуация слишком запущенная, протез — реальный выход. Это одно из направлений, по которому развивается наука — совершенствование конструкторской мысли и технологических деталей, допустим, разного рода сплавов, — объясняет руководитель клиники детской травматологии и ортопедии РНПЦ травматологии и ортопедии доктор медицинских наук Олег Соколовский. — Но есть несколько «но». Ведь любой протез, будь он хоть из золота, хоть из платины, — тело чужеродное, рано или поздно его придется менять. И, к сожалению, чем моложе человек, тем меньше срок службы искусственного сустава. В Америке проводились специальные исследования и они однозначно показали: если поставить два одинаковых протеза в 50 лет и в 25, то больше выдержит тот, который у 50–летнего. Почему? Да потому что у молодых другая активность, им и дискотека нужна, и теннис, они не особо в силу возраста и увлечений склонны выполнять рекомендации врачей. Идеально поставить эндопротез в 60 — 70 лет с расчетом на то, что ему не потребуется замена. А если речь идет о 20–летнем пациенте? Значит, следующая операция ему предстоит, причем в лучшем случае, лет в 35, затем — в 50... И с каждым разом вмешательство будет технически все более и более сложным». Между тем в Беларуси уже выросли и даже обзавелись внуками дети, которым в 1970–х спасли тазобедренный сустав при помощи уникальной методики профессора Анатолия Соколовского и у которых тот до сих пор несет свою службу. Сегодня авторы ноу–хау — семейный тандем хирургов Соколовских и директор РНПЦ травматологии и ортопедии доктор медицинских наук Александр Белецкий — говорят уже о сотнях, тысячах больных, детей и взрослых, которым вернуло радость жизни не чудо конструкторской мысли, а виртуозная работа хирурга и точный математический расчет.
Увы, перспектива получить эндопротез вместо сустава, созданного природой, маячит при множестве ситуаций. При врожденном или патологическом вывихе бедра и дисплазии во всех ее проявлениях. При болезни Пертеса и сепсисе. При хламидиозе, приеме гормональных препаратов, увлечении спиртным и табаком. При юношеском гормональном всплеске и травмах. Может просто элементарно не повезти: несколько гимнасток, у которых головка бедра разрушилась вдруг, на фоне полного здоровья, из–за неудачно выполненного шпагата, попадают к врачам ежегодно! А иногда объяснению произошедшая катастрофа вовсе не поддается. Причем каждая причина будет давать свое особенное, каверзное следствие. Поэтому–то наши хирурги решили не подгонять всех больных под то, что умеют, а всякий раз максимально подстраиваться под ситуацию самим. Поверхности пораженного сустава, говорит Олег Соколовский, можно сравнить со снежным настом: одно дело — идти по нему на лыжах и совсем другое — на шпильках. Травматологи–ортопеды в каком–то смысле и ищут эти «лыжи», по размеру, индивидуальные. Тем обиднее им слышать, что кто–то подался лечить, скажем, болезнь Пертеса в далекое зарубежье. Проблему, справляться с которой учились у Соколовских англичане, немцы и японцы!
Говорят, в ортопедии нет ничего дешевого, но никто не отменял понятие «экономический эффект». У белорусской методики он из нескольких слагаемых: не нужны дорогостоящий для бюджета протез, гипсовая повязка, не потребуется в дальнейшем и группа инвалидности, госпитализаций меньше (все делается за один раз, а не в два этапа, как было принято), а возвращение в строй быстрее. А разве можно измерить тот психологический груз, который падает после операции с плеч ребенка, у которого вся жизнь впереди? Те страдания, на которые обрекали прежде хромота, боль, неподвижность? Измерить, конечно, нельзя, как это всегда бывает, когда медицина поднимается до планки высокого искусства.
