Рецепт успеха Тадеуша Доленги–Мостовича

«Фатальным свойством моих детских мечтаний и желаний было то, что все они очень быстро... реализовывались. Как долго можно было тешить себя надеждами, что стану кучером, если уже в восемь лет умею неплохо управлять парой коней, а то и тандемом. Что останется от мечтаний стать шофером, когда уже в одиннадцать лет, с трудом дотягиваясь до педалей, рулю авто», — не без доли юмора вспоминал о своих юношеских годах писатель Тадеуш Доленга–Мостович. А ведь неплохо жилось «золотой молодежи» начала ХХ века, даже в глухом уголке Витебской губернии! Революционные события столетней давности, казалось, полностью смели все старосветские дворики и сломали миллионы судеб, но на осколках былой империи стремительно рождались удивительные карьеры.

Современному читателю творчество уроженца Витебщины Тадеуша Доленги–Мостовича известно мало. Место рождения, фольварк Окунево, утрачено на современных картах, нечастым туристам в Глубоком, где писатель провел детские годы, о нем напоминает лишь скромная мемориальная доска. Кто–то еще может вспомнить польский фильм «Знахарь», снятый по одноименному роману... Современники творчества Мостовича не раз упрекали его в неправдоподобности сюжетов («Знахарь» не исключение) — слезные сказки для кухарок и прочих домохозяек. Но ведь сама жизнь человека, превратившегося из безвестного газетного корректора в писателя–богача, не раз и не два подбрасывала истории, которые оставалось лишь складно изложить на бумаге.

Учеба в Виленской гимназии и  Киевском университете фактически окончилась в октябре 1917–го. Для многих его ровесников, а в год революции Мостовичу исполнилось девятнадцать, это был крах надежд, всего прошлого устройства мироздания. Война и геополитические изменения, с одной стороны, дали возможность проявить себя молодым, с другой — потеря бывших владений и разруха заставили многих впасть в отчаяние. После лихолетья войн адаптация к мирной жизни, как оказалось, требовала не меньше мужества и умения, чем на поле боя. Вся Польша, а Мостович после войны оказался в Варшаве, была полна бывшими солдатами, которые вроде как боролись за восстановление независимости страны, но очень скоро оказались, по сути, ненужными обществу. Многие из них, подобно будущему писателю, нашему земляку Сергею Пясецкому, на территории возрожденного государства фактически были в положении неудобных чужаков. Без средств к существованию и реальных перспектив... Пясецкий из воина и шпиона превратился в бандита. Лишь тюремные нары помогли ему переосмыслить жизнь, подучить язык и открыть в себе писательский талант. Неполное высшее имперское образование, знание языка и определенные семейные связи дали возможность Тадеушу Мостовичу устроиться на работу в газету «Речь Посполита». Наборщиком. Собственно, с этого момента и началась его творческая карьера.

Дом по улице Гроецкой в Варшаве, где жил Тадеуш Мостович в 20-е годы и рядом с которым он был похищен неизвестными

Как долго Мостович проработал наборщиком, а потом корректором, неизвестно. Согласно одной из легенд молодой человек вызвался написать фельетон в тот момент, когда штатный автор то ли занемог, то ли... впрочем, любую озвученную подобную причину многие критики сочтут банальностью. Так же как и то, что, написав раз, Мостович очень быстро превратился в ведущего фельетониста газеты. Сказка про Золушку, да и только! Как раз тогда и появился псевдоним — Доленга, связанный с названием древнего белорусского герба.

Появление псевдонима было не случайно. Во–первых, герб Доленга являлся давним гербом рода Потоповичей — матери Тадеуша. Во–вторых, газета, в которой работал Мостович, относила себя к числу изданий христианских демократов, чрезвычайно популярных и влиятельных в первые годы польской независимости. Таким образом, Доленга–Мостович являл собой позицию приверженца давних шляхецких традиций, политически отвечавшую чаяниям определенного среза общества.

Журналист и человек, Доленга–Мостович лично никогда не был глубоко идеологически настроенным автором, не трактовал свои статьи как элемент политической борьбы, но его фельетоны, меткие, злые, острые, полемически отважные, с восторгом принимались одной частью общества и больно воспринимались другой. Когда майский переворот 1926 года опрокинул политический айсберг, газета и Мостович неожиданно оказалась в оппозиции.

Машины марки «Бьюик» сыграли в жизни писателя заметную роль

«Слуги» санационного режима не слишком церемонились с оппонентами, и 8 сентября 1927 года Мостович сам стал героем истории, которую литературные критики, прочитав в какой–нибудь рецензируемой книжке, сочли бы заведомо неглубокой придумкой автора. В тот момент, когда журналист выходил из своего дома, несколько человек набросились на него и силой втащили в автомобиль. Тадеуша вывезли в лес под Варшавой, там жестоко избили, а впоследствии оставили на произвол судьбы в придорожном овраге. Ждала его неминуемая гибель, если бы не помощь случайного сельчанина, проезжавшего этой дорогой. Сюжет прямо из первых глав «Знахаря», где известного варшавского профессора бандиты вывезли на предместья, избили и бросили умирать в канаве!

Под натиском общественного мнения власти взялись за выяснение подробностей происшествия. И тут началось продолжение «неправдоподобности» — готовый сценарий для гангстерского фильма. Вот как эту историю с некоторыми нашими сокращениями и комментариями описывал один из исследователей жизни писателя Юзеф Руравский:

«Киоскер, который знал Мостовича как постоянного клиента, стал свидетелем сцены похищения и записал номер машины. Следствие, отважно проводимое прокурором Ежи Северским, выяснило, что регистрационный номер принадлежал машине... полесского воеводы Крахельского. Допрошенный в этой связи чиновник признался, что в день избиения Мостовича был с автомобилем в Варшаве. И что автомобиль был запаркован не где–нибудь, а в гараже министерства внутренних дел! Водитель «Бьюика» (брестский чиновник разъезжал именно на этой престижной марке) свидетельствовал, что, когда готовил автомобиль к возвращению в Брест, отметил две странности. Регистрационный номер был прикреплен несколько в другом месте, а рядышком имелись подозрительные царапины. Сразу возникло подозрение, что в гараже кто–то, воспользовавшись отсутствием и невнимательностью водителя, откручивал номер, а потом вернул его назад. Прокурор Северский сообщил, что другой автомобиль марки «Бьюик» принадлежал... коменданту полиции полковнику Ягрым–Малешевскому и именно на этом автомобиле был похищен журналист. Подтверждением фактов стала проверка протекторов шин, а также свидетельства дорожного полицейского. Установлено было даже имя одного из офицеров, отпущенного из расположения воинской части в полицию, который руководил акцией по избиению Мостовича. Во время допроса офицер отказался давать показания, заявив, что все это дело... офицерской чести!»

После этой публикации в газете «ABC» к писателю пришла настоящая слава

До суда расследование так и не довело...

Собственно, на этом и закончилась история Мостовича–фельетониста. Он не потерял память, подобно своему будущему герою из «Знахаря», но коренным образом пересмотрел взгляды на жизнь и творчество — в 1928 году окончательно порвал с журналистикой, чтобы стать писателем. Теперь, сочно описывая хорошо знакомые нравы политического и светского бытия, можно было прятаться за выдуманные фигуры, не бросая вызова своим персонажам напрямую. Стиль, выработанный в газете, динамичный и острый, остался, а талант, помноженный на наблюдательность и приобретенный опыт, позволил стремительно стать найпопулярнейшим писателем.

В тридцатые годы из–под пера Тадеуша Доленги–Мостовича вышли полтора десятка книг. По многим еще до войны оперативно были сняты фильмы. А самые яркие произведения — «Карьера Никодима Дызмы» и «Знахарь» — были экранизированы еще и спустя годы, чем вернули интерес к творчеству писателя в восьмидесятые.

Если итогом его журналистской деятельности фактически стали тумаки от политических оппонентов, то писательская стезя принесла деньги и признание общества. Решительный противник Мостовича поэт и публицист Станислав Бруч в 1957 году в своих воспоминаниях описывал предвоенные доходы писателя суммой что–то около 15 тысяч злотых в месяц. Даже если и перегибал палку, все равно впечатлял (мало кто в довоенной Польше вообще зарабатывал более 300 злотых, а за названные выше гонорары Мостович мог менять автомобили едва ли не каждый месяц). Бруч при этом иронично добавлял: «Имел красивое жилье на Красивой улице, богато убранное в аксессуары мещанства и убогое на книжки. Имел двенадцатицилиндровый «Бьюик», соответствующий девизу «Лучше иметь «Бьюик», чем памятник». Держал повара, лакея и водителя... Одевался в стиле английских денди, словно литературный герой и дипломат. На голове носил светлокофейные котелки и не выходил на улицу без зонта. Полный презрения к интеллектуальному снобизму, был ультраснобом в товарищеских отношениях...» На что другие знатоки жизни писателя замечали, что многое из перечисленного было очевидной неправдой. Например, у Мостовича была одна из крупнейших в Варшаве библиотек, а из упомянутой прислуги имелся лишь служащий. В любом случае свое нерядовое положение в обществе он заслужил исключительно творчеством, помноженным на огромное трудолюбие.

Очевидно, Станислав Бруч, некогда близкий к идеям футуризма и кубизма, стиль произведений и читательскую аудиторию Доленги–Мостовича считал несерьезной. «Читали его одинаково охотно жена начальника, жена инженера, жена доктора и жена майора...» — злословил критик. Вместе с тем небывалая популярность книг Мостовича определялась как раз актуальностью. После потрясений Первой мировой войны в Европе слабый пол перестал массово трактоваться исключительно как хранительница очага. Новая реальность открыла женщинам возможности, пусть и не всегда от хорошей жизни, широко проявить себя в разных сферах, и эта реальность требовала новой литературы. Чтение, доступное в ХIХ веке лишь аристократкам, в первой половине ХХ столетия стало массовым. В мире, переживающем глубокий экономический кризис, темы Мостовича были близки многим: неравенство и безработица на фоне ярких рекламных афиш, мечты молодежи выбраться из социальной ямы, желание заглянуть в мир богатых и успешных... Именно тогда и зарождалось то, что в наши дни прочно ассоциируется с поп–культурой. И «мыльные», как назвали бы сегодня многие сюжеты Мостовича, по–прежнему в моде у домохозяек... Но именно они чаще приносят авторам значительные доходы в отличие от глубоких философских тем.

Неправильно было бы считать исключительно поверхностным отражение действительности в произведениях Мостовича, скорее, это была острая журналистика — актуально–критический, порой сатирический взгляд, спрятанный под обложками книг. Иначе творчество не подвергалось бы цензурной конфискации, как это случилось, например, с некоторыми главами «Карьеры Никодима Дызмы», или не вызывало бы дискуссии в обществе по поводу врачебной этики, как это случилось со «Знахарем». Сам Мостович с легкостью относился к написанному: «Я не пишу, только зарабатываю. Когда заработаю достаточно много и скоплю состояние, возьмусь за написание чего–нибудь великого и правдивого. Думаю, что наступит это, когда достигну пятидесяти».

Этим, полным здорового и шутливого оптимизма планам, к сожалению, не суждено было сбыться. Жизнь Тадеуша Доленги–Мостовича трагически оборвалась в сентябре 1939 года на гребне славы, породив клубок сплетен завистников и веры друзей в мужество писателя. В хаосе начала Второй мировой войны, когда многие польские политики и представители элиты пытались покинуть гибнущую под наступлением гитлеровских полчищ страну, Тадеуш Доленга–Мостович оказался в небольшом местечке Куты. Сейчас здесь по реке Черемош проходит граница Ивано–Франковской и Черновицкой областей Украины. В сентябре 1939–го река разделяла Польшу и Румынию.

Памятная доска в Глубоком

Вышеупомянутый Станислав Бруч на страницах прессы писал: «Направляясь автомобилем между 14 и 17 сентября к румынской границе, где–то под Кутами наткнулся на армейский патруль (неизвестной принадлежности), испугался и «дал газу», патруль ответил выстрелами, и одна из пуль догнала его в момент, когда от границы отделяло лишь несколько сотен метров. Смерть абсурдная, а между тем логичная в перспективе истории. Доленга–Мостович погиб вместе с общественным строем, который его породил, которому служил и вне которого не мог бы существовать как писатель». Собственно, последние строки во многом и объясняют то, какой хотели бы видеть смерть писателя в политических реалиях 1957 года.

За прошедшие годы версий гибели писателя накопилось много — от перестрелки польской милиции с советскими солдатами до убийства из–за приглянувшихся сапог. Политическая корректность и целесообразность не давали возможности выяснить и предать гласности все подробности. В 1978 году, когда останки Доленги–Мостовича, похороненного со всеми возможными на тот момент почестями в Кутах, были перенесены на варшавское кладбище, благодаря архивам открылись новые факты. Они также досконально не проясняли всех обстоятельств, но уж точно не давали повода считать писателя убегающим трусом. Уже в ХХI веке на основании сопоставления всех фактов и свидетельств нарисовалась следующая картина. В день смерти Доленга–Мостович в чине простого капрала сопровождал транспорт с хлебом. Из–за своего высокого роста предпочел поехать в кузове. Небольшой армейский грузовик на одной из улиц оказался в поле зрения только что вошедшего в местечко советского танка. Раздались выстрелы. Грузовик перевернулся. Водитель и офицер выбрались из кабины, а писатель оказался единственной жертвой единственных выстрелов, прозвучавших в этот трагический сентябрьский день в Кутах...

Все–таки жизнь Мостовича складывалась по тем самым правилам, что и судьба многих героев романов: изобиловала неожиданными поворотами, взлетами и падениями. Отправляя своих персонажей прочь от яркой и суетливой столичной жизни, он постоянно находил им место в белорусской глубинке, среди тех людей, которых знал и понимал с детства. Любимый многими «Знахарь» именно тот случай.

При жизни писатель стал ярким символом успеха, примером, как часто говорят американцы, селф–мейд–мена. Утратив родительское благосостояние после революции и войны, начав фактически с нуля, вершин успеха уроженец Витебщины добился в годы острого хозяйственного кризиса и его долгих последствий. В этой ситуации не только его романы, но и он сам своим примером несли читателям веру и надежду.

КСТАТИ

Популярность Доленги–Мостовича была настолько широка, что долгие годы ему приписывали еще одну книгу — «Чеки без покрытия», автор которой спрятался за псевдонимом. Произведение появилось следом за «Карьерой Никодима Дызмы», а стилем и острой критикой власти ее очень напоминало. Мало того, книга вышла в издательстве, которое печатало Мостовича. Лишь через много лет удалось установить, что написал ее политик и экономист Ежи Здеховский, также связанный с белорусской землей. До Второй мировой войны его дочь, вышедшая замуж за представителя рода Сапег, жила в Скиделе и Ружанах. В последнем местечке открыла детский садик и школу для девочек из бедных семей. Уже в ХХI веке приезжала в Беларусь и помогала восстанавливать ружанский костел.