– Михаил Валентинович, какой у вас сейчас индекс?
– Давайте вместе и проверим (загружает компьютерную базу. – Прим. ред.). Мой индекс – 34, общее количество цитирований – 4512. Да, цифра немаленькая, но в ней нет ничего экстраординарного: это нормальный уровень обычного европейского профессора. Я не из тех, кто пишет научные статьи ради рейтинга. Для меня публикации – это необходимость. Ведь если ученый нигде не печатается, его никто не знает, то ему будет сложно выиграть интересный проект, получить грант.
– Представим: у вас вышла новая статья, а рейтинг не вырос. Неужели не расстроитесь?
– Есть два типа ученых. Первые не могут быть счастливы, если не получат Нобелевскую премию. А вторым, к числу которых принадлежу и я, достаточно просто сгенерировать новую идею и реализовать ее, и они уже довольны. Испытываешь невероятные чувства, когда твоя идея срабатывает: это как если бы гольфист с 200 метров закатил шар в лунку одним ударом. Если человеку довелось хотя бы раз почувствовать интеллектуальный «укол» – все, он погиб для всего остального, кроме науки.
– А когда вы поняли, что «погибли»?
– Химией заинтересовался в шестом классе. Еще занимался в кружках «Юный химик» – при Академии наук и педуниверситете. При этом в списке абитуриентов, зачисленных на химический факультет БГУ, был предпоследним: срезался на математике. И учился не блестяще: главное – сдать на стипендию, чтобы было за что съездить летом в горы. Несмотря на прохладное отношение к учебе, интереса к науке не потерял: уже на первом курсе стал заниматься в лаборатории, которую сейчас возглавляю. Все свободное время делил между альпинизмом и наукой, дома практически не бывал. Родители в шутку называли меня «командировочным».
– Вы помогаете студентам и аспирантам, которые трудятся в лаборатории, как в свое время помогали вам?
– Специально не делал себе отдельный кабинет, хотя поставить перегородку было бы несложно. И не потому, что хочу все контролировать, а потому, что задачи, над которыми нам приходится работать, настолько сложные, что моим студентам каждую минуту нужна помощь.
– Мы работаем с наночастицами, которые в миллион раз тоньше человеческого волоса
– Как бы вы объяснили человеку, далекому от науки, чем занимается ваша лаборатория?
– Мы работаем с наночастицами – незаметными глазу структурами, которые видны только в электронный микроскоп. Это очень перспективное направление: например, такие наночастицы могут использоваться в медицинской диагностике. При добавлении специальных веществ они излучают яркий свет и, привязываясь к клеткам определенного типа, освещают их. Это помогает обнаружить больные клетки – например, раковые опухоли. Наночастицы полезны и в солнечной энергетике, могут сделать более ярким и «чистым» изображение на экране телевизора или смартфона. Проблема в том, что нам приходится управлять свойствами частиц, которые в миллион раз тоньше человеческого волоса. Сложно работать с тем, что нельзя потрогать.
– Поделитесь секретом: как ученому избежать профессионального выгорания?
– Мой отец, который в свои 83 года до сих пор трудится в Академии наук, как-то сказал: хорошо работает тот, кто хорошо отдыхает. Я не приветствую, когда ученый проводит за исследованиями 24 часа в сутки семь дней в неделю. Среди коллег есть те, кто придерживался такого графика и к 50 годам полностью выгорал. Из них получаются администраторы, бизнесмены, но быть учеными они уже не могут. Поэтому придерживаюсь правила: в выходные никакой работы. В понедельник прихожу со свежими силами и до субботы вкалываю со стопроцентной отдачей. Так меня хватит еще не на один десяток лет.
krupenk@sb.by
Фото Виталия ПИВОВАРЧИКА
