В тумане

Появись тогда, возникни прямо из серой водной глади золотая рыбка, я, не задумываясь, назвал бы ей три самых своих сокровенных желания...

Появись тогда, возникни прямо из серой водной глади золотая рыбка, я, не задумываясь, назвал бы ей три самых своих сокровенных желания. Во-первых, чтобы прямо здесь и сейчас появился мощный, бьющий на сотни метров, фонарь. Во-вторых, самый примитивный, но с исправно пляшущей сине-красной стрелкой компас. В-третьих, чтобы на небе зажглась хоть одна звездочка, которая и стала бы путеводной. Можно было бы, конечно, упросить рыбку исполнить и четвертое желание — забросить нам пару спасательных жилетов, но разве они помогут продержаться в воде, температура которой почти на точке замерзания, столько времени, сколько понадобится, чтобы доплыть до берега. Которого нет. И поэтому мы скорбно застыли, раскурили последнюю подмокшую сигарету и глянули друг другу в глаза, молчаливо признав, что ждет нас, вероятнее всего, плачевный финал. А ведь начиналось все так хорошо. 

Едва только ярко-красный  и какой-то ненатурально огромный диск солнца стремительно, прямо на глазах, свалился за горизонт, как на припятскую затоку, на которой мы с другом целый день безуспешно махали спиннингом (отрабатывали заброс, как говорит Виктор), упал, словно занавес в театре,  густой и плотный туман. Сие, с позволения сказать, атмосферное явление для нас абсолютно не новость, но кто же мог знать, что именно оно станет главной причиной того, что предстоящие несколько часов станут едва ли не самыми кошмарными часами в наших богатых приключениями  жизнях. 

Приток Припяти наша надувашка с мотором прошла  без приключений – близкие берега речушки были еще видны, черные руки коряг, торчащих из воды, еще можно было рассмотреть. Мы даже вышли на Припять и сумели пересечь ее, добравшись до высокого обрывистого, прижимного, как говорят речники, берега. А от него, в свою очередь, по длинной диагонали нужно было перебраться к берегу противоположному и  уже потом километров восемь подниматься вверх по реке к деревеньке, где остановились. Ничего сложного, ведь на судоходной Припяти соответствующие точки перехода отмечены специальными сигнальными столбами, которые очень хорошо видны. Когда нет тумана… 

Сам переход был еще впереди, а пока мы  поднимались вдоль прижимного берега.  Он находился в каких-то пятнадцати метрах слева от меня, но угадывался лишь приблизительно, и мотор поэтому работал на самом малом.  Потому как от коряг, которые вряд ли пробьют полиуретановую лодку, можно и в последний момент отвернуть,  а вот от летящей на полной скорости «казанки» или какого-нибудь «прогресса», вынырнувших из тумана в пяти метрах перед тобой, — вряд ли. Случись такое, нас не спасет ничто. Да и спасать-то будет нечего. 

Ну а пока мы еще «были», настал час перебираться к другому берегу. Курс к которому в условиях нулевой видимости можно было проложить только приблизительно. Виктор дал по газам, и мы рванули в неизвестность. Некоторое время все шло нормально, но потом мотор, до этого времени мирно урчавший, вдруг взрыкнул, мгновенно вывел лодку на глиссер, и мы  километрах на  двадцати пяти в час со всего маху воткнулись в песчаную отмель. 

— Слушай, это же середина реки! — Виктор раздельно, почти по слогам  выговаривал слова. — И  на этой линии никогда и никаких мелей не было. 

Ужас положения заключался в невозможности ответить на банальный, казалось бы, вопрос: куда плыть, влево или вправо? Нам, повторюсь, был нужен левый берег, но определить, где он, после того, как лодку, которую мы веслами сталкивали с мели, несколько раз разворачивало, было совершенно невозможно. Решение, как старшему, нужно было принимать Виктору,  и мы на самом малом газу вновь врубились в плотную пелену тумана. Чтобы через каких-то пять минут снова ткнуться в отмель и увидеть буквально в нескольких сантиметрах от борта черный остов внушительной коряги. 

Третья попытка  привела к тому, что мы врезались уже не в отмель, а в какой-то берег. И мало того, что невозможно было понять, правый он или левый,  но и  представление о том, где верх, где низ, мы банально потеряли — бумажка, брошенная в воду, чтобы определить направление течения, никуда не хотела плыть. И это на Припяти, где стремнина еще та! Так где, черт побери, мы находимся? У меня, честно говоря, стало «сносить крышу» (позже, когда все закончилось, в схожих ощущениях признался и Виктор), я вдруг совершенно четко понял, что мы абсолютно одни на пустой, укутанной туманом огромной реке и рассчитывать можем только на себя. Был, правда,  вариант — пришвартовать лодку и ночевать на берегу. При тщательном рассмотрении мы его отвергли: в холодную осеннюю ночь без костра не обойдешься, а поиски дровишек в незнакомом и  болотистом месте приведут к тому, что мы или сами потеряемся, или переломаем себе руки и ноги. 

Мы стартуем еще раз. Ревет мотор, хлопья тумана крупными водяными каплями стекают с сырых курток. Три минуты, четыре, шесть... пора бы показаться берегу, но  мы... вновь выскакиваем на мель... 

Лицо у Виктора белее белого, сам он какой-то от всего отрешенный: 

— Это последняя попытка. Бензин на исходе, так что — или пан, или пропал... 

Мы в который уже раз уходим во мрак. Страх куда-то пропадает, уже не думаешь о том, что и эта попытка может оказаться провальной, а до рези в глазах всматриваешься в чертов этот туман. Идем неплохо — пенится за бортом, таким, кажется, низеньким и ненадежным, студеная вода... Это, как ни странно, хорошо — диагональ наша в несколько километров длиной, и то, что мы идем, а не садимся на мели, внушает доверие. 

Счастье в жизни  все-таки есть – свой, высокий и, главное, левый берег мы нашли. Остался, в принципе, сущий пустяк: пройти вдоль него четыре километра вверх. И хотя, казалось, все самое худшее уже позади, к родному своему берегу мы жмемся, как китенок к маме, но и он вдруг растворяется в проклятом этом туманище. Сбрасываем обороты, нас сносит вниз, мы теряем драгоценные капли бензина. Берега нет, ничего в этом мире, кроме вязкой туманной массы, больше нет. Бензина тоже – мотор чихнул на «раз-два» и заглох. 

Мы обреченно, потому что против стремнины руками не выгребем, переглядываемся,  в полной готовности отдаться воле Божьей и волнам, как вдруг где-то впереди пелену тумана прорезает яркий свет. 

Когда мы, из последних сил вырывая ставшие такими тяжелыми и непослушными весла из тугой припятской воды, все-таки подтащили сантиметр за сантиметром свою лодку к спасительному этому огоньку, увидели то, что видеть уже и не чаяли. На берегу, вся в слезах, стояла наша милейшая и добрейшая хозяйка Нина Александровна  и без устали махала тяжеленным фонарем. 

— Вы, парни, последние дураки! Вы настоящие дураки! Вы с какой рекой тягаться задумали?! С Припятью! А вы знаете, сколько она таких вот беспечных душ забрала? Черт с ней, с рыбой вашей, никакая самая большая рыбина жизни не стоит, — Александровна, которая, оказывается, и свечку Николе Угоднику уже поставила, и МЧС для нашего спасения  поднимать собиралась, не скрывала своей радости по случаю чудесного спасения двух заблудившихся в тумане душ. 

Самое удивительное, что после всего, до чувства полной опустошенности пережитого, нас ждали еще два открытия. Первое сделали где-то после полуночи, когда, распаренные и благостные, вышли из жаркой баньки и глянули на небо. Оно все было усыпано яркими крупными звездами, а в округе и в помине не было никаких признаков того жуткого тумана. 

Второе сделали утром, когда при ясной погоде и полном штиле «слетали» вниз по Припяти, чтобы на местности разобраться со случившимся. Все и здесь оказалось просто: нашу лодку, из-за клятого тумана пересекавшую реку на небольшой скорости, банально сносило вниз, к тем самым мелям и корягам. Правда, когда Виктор авторитетно и многозначительно заявил, что не так оно все просто, что его, матерого речника, водил за руку и по кругу сам… водяной, спорить с ним я почему-то не стал. 

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter