Стихи и проза жизни Ренальда КнышаОн живет в маленькой двухкомнатной «хрущевке» далеко не в самом престижном районе Гродно. Он не ощущает ни повышенного внимания прессы, ни особенного отношения местных властей, но радуется, что его наконец–то оставили в покое. Он считает, что когда–то, в молодости, неправильно выбрал профессию, однако 25 лет назад ему был дан шанс начать жить с чистого листа, и он его использовал. Сейчас он заканчивает свой автобиографический роман в стихах, но понятия не имеет, где взять деньги на его издание. Он — Ренальд Кныш, герой спорта, почетный гражданин американского Чикаго и белорусского Гродно, тренер гимнастки Ольги Корбут — единственной в бывшем СССР, имеющей титул лучшей спортсменки мира, 4 золотые и 2 серебряные олимпийские медали, а также наставник олимпийской чемпионки, пятикратной чемпионки Советского Союза Елены Волчецкой.
Ренальд Иванович пригласил меня в гости как раз накануне своего дня рождения — недавно ему исполнилось 75 лет. Я ни разу не была дома у мировых знаменитостей, поэтому сразу же стала жадно оглядываться, надеясь отложить в памяти какие–нибудь детали «звездной» роскоши. К удивлению, ничего подобного не заметила: потертые ковры, старая, еще советских времен, мебель, недорогие обои — давно не видевшее ремонта жилище обычного пенсионера. Кныш провел меня в гостиную — 7 — 8–метровое помещение, в которое втиснуты диван, журнальный столик и телевизор.
— Раньше здесь был обычный зал, жена все возмущалась: «Ты же почетный гражданин Гродно, известный тренер. Поговори с властями, пусть обратят внимание на то, как мы живем: я с взрослой дочкой в одной маленькой комнатушке, вторая — проходная». Тогда я взял и отгородил себе в большой комнате «берлогу», получились вроде как трехкомнатные апартаменты. Гостиная стала меньше, но зато для моих девушек места стало больше, ничего ни у кого не надо выпрашивать.
Во время нашего разговора Ренальд Иванович периодически заглядывает в этот «медвежий угол» — вынести–показать мне свои книги, вырезки из газет, фотографии, старые награды. Каждый раз, заходя туда даже на минутку, он стыдливо прикрывает дверь, но мне все равно видно, что клетушка действительно мало напоминает жилище современного человека: мелькающая в проеме двери стена сплошь заставлена какими–то досками, наверное, от разобранной громоздкой мебели, которая раньше стояла в гостиной. Все помещение с того места, где я сижу, мне не видно, но по отдельным фрагментам догадываюсь, что там настоящий мужской беспорядок. В самом начале разговора понимаю: знаменитый тренер уверен, что я пришла к нему как к автору романа в стихах «В тени спорта», который он закончил буквально на днях, а не как к наставнику чемпионок 30–летней давности.
— Я начал писать стихи еще в 12–летнем возрасте, — вспоминает он. — Во время войны мы жили в Оренбургской области. Голод был страшный, поэтому я каждый день выходил в степь ставить капканы на сусликов: мы ими питались. И вот, помню, расставил я капканы — нужно часика два подождать, пока они из норок вылезут. Тогда мне пришли в голову первые строки: «Вот поднялася пыль вдали, послышалось мычание, коров на пастбище гнали. Вот прогнали, опять в степи нет ни души. Молчание». Ударения неправильные, слова исковерканы, но я тогда удивился тому, что эти строки сами пришли мне в голову. Потом еще много писал, даже одно стихотворение было напечатано в «Пионерской правде», правда, не под моей фамилией — я стеснялся.
Больше четверти столетия Ренальд Кныш даже не заходил в спортзал. После обвинений в грубости и насилии над своими ученицами, которые так и не были доказаны, он бросил гимнастику. Позже слухи, которые просто преследовали тренера, заставили его уехать из Гродно и почти 10 лет перебираться из одного города в другой. «Шептали — был я соблазнитель, маньяк, насильник и губитель. Был некультурен, груб и зол, а в педагогике — осел!» Так описывает этот период жизни Ренальд Иванович в своем автобиографическом романе. Только год назад он вернулся к тренерской работе.
— Мои воспитанницы чем всегда выделялись? Необычностью, нестандартностью своих программ, они показывали судьям и публике то, чего те никогда раньше не видели. У меня осталось в голове множество новых гимнастических элементов, до которых тренеры всего мира по сию пору не додумались. Я их опробовал, знаю, что они выполнимы. Правда, из тех девочек, с которыми я сейчас занимаюсь, вряд ли выйдет толк. Они пришли ко мне, прозанимавшись уже лет по 5 — 7 у других тренеров. На них столько страха гимнастика нагнала! Правильно: если человек получает травмы, подвывихи, вывихи, переломы раз–другой, то потом боится делать что–либо новое, весь талант пропадает за боязнью боли. Я, к примеру, не допускал, чтобы мои гимнастки чувствовали боль. Подводящими упражнениями, постепенно, понемножку готовил к новому элементу, и девочки к тому моменту уже совершенно были уверены в своих действиях. А сейчас сплошь и рядом — давай, пошел! Авось получится! А ведь результат на выходе от такой тренировки неимоверно слабенький. Наберут пятилетних девочек, а к 12 — 15 годам их просто ломают. Здесь только два пути: или они бросают спорт, или дальше с ними заниматься уже невозможно. Понимаете, в чем беда нашего спорта? Никто же ведь не учит на тренера: ни институт физкультуры, ни другие вузы — никто. Те тренеры, которые что–то знают, своими секретами не делятся.
— А взять и поработать с ребенком с самого начала и до победного завершения работы вы не собираетесь?
— На это необходимо как минимум 6 лет, а мне уже 75. А вы же знаете, что тренеров в 60 лет отправляют на пенсию. Это я и так уж подзадержался... Но, скорее всего, проработаю еще месяц–другой и уйду: не могу переучивать девочек, испорченных безграмотными тренерами. Зато я написал книгу «Как делать олимпийских чемпионов». Правда, там описал только самые грубые тренерские ошибки, но молодежь все равно опыт стариков не интересует: мы — тренеры, мы только командуем, а работает гимнастка, если у нее не получается, значит, она плохая спортсменка. Когда–то в молодости я вычитал, что рабский труд непроизводителен. А ведь сейчас спортсмены — это рабы, а тренеры — погонщики. Меня удивляет вопиющая безграмотность наставников. Государство такие деньги тратит, настроили спортшкол, стадионов, а кто учит? Вы можете себе представить, чтобы государство построило промышленное предприятие, а на нем инженерами работали просто люди с улицы. Не представляете? Вот и я о том же...
Ренальд Иванович считает, что, если бы не книга о мастерстве воспитания чемпионов, его сегодняшнее положение было бы куда лучше. Ведь написал так, как есть: что процветает тренерская безграмотность, что они не учат, а только калечат девочек, что поощряют силовые методы. И стал врагом чуть ли не всех.
— Такое ощущение, что я никому не нужен... В последний раз власти поздравляли меня с 70–летием, устроили спортивный вечер, подарили хрустальный кубок. А после этого выпустил книгу... И меня как-будто «вычеркнули из всех списков». К примеру, каждый год в день физкультурника проходили большие праздничные собрания — человек под 300 собиралось. Там вспоминали лучших спортсменов и меня не забывали. А вот после книжки... Как будто и нет меня. Я понял их отношение ко мне и уже 3 года на этих праздниках не появляюсь — ничего, никто даже не заметил. Вообще, я считаю, что сделал большую ошибку в жизни, пойдя в профессиональный спорт. Даже тогда, когда работал с чемпионками, был на пике славы, меня не оставляло чувство, что на самом деле я занимаюсь ерундой. Ну а после того как понял, что спорт — это мир, построенный на интригах, он мне разонравился совершенно.
— Вы даете очень резкие оценки...
— Я знаю, о чем говорю. Помню, когда Ольга Корбут стала Послом Мира, Папа Римский должен был вручить золотые камертоны — ей и тренеру, почти по 200 граммов золота каждый. Вместо меня поехала чиновница из союзного спорткомитета, получила камертон и пообещала мне передать, но я его так и не увидел. Та же история и с золотой звездой героя спорта, которая так и осела в одном из московских кабинетов. Но больше всего меня поразила волна зависти, которая воплощалась в конкретных действиях. Например, появилась олимпийская чемпионка Елена Волчецкая и воспитал ее не российский, а белорусский тренер. Знаете, что делается? Ее забирают в сборную СССР в Москву и там раскармливают. Вы посмотрите, больше у нее олимпийских медалей не было.
Ренальд Иванович демонстрирует мне коллективную фотографию, на которой невооруженным глазом видно, насколько белоруска Волчецкая толще всех остальных девушек.
— Ведь девушки, в отличие от юношей, почти никогда не работают ради грядущей славы или денег. Они занимаются потому, что этого от них требует тренер. Я буквально заставлял Волчецкую мало есть — признаюсь. Говорил: давай все порции делить пополам. Убьем двух зайцев: и ты будешь в форме, и я не потолстею. В Москве знали об этой особенности девичьей психологии и просто предоставили ее самой себе, а в отношении своих воспитанниц продолжали «закручивать гайки». Вот она и сошла с дистанции... Нет, спорту я благодарен только за то, что побывал в разных странах, посмотрел на достопримечательности. В остальном я считаю, что неправильно выбрал жизненный путь. Я мог бы стать выдающимся поэтом. Слова рифмуются у меня в голове сами собой, но, для того чтобы писать по–настоящему хорошо, необходимо быть исключительно образованным человеком, а я свой интеллект запустил, иссушив мозги спортом. Нет, сейчас я принят в Союз писателей Беларуси, получаю неплохие отзывы от критиков, но сам знаю, что до совершенства моим стихам далеко. Поздно начал.
Ухожу я из гостеприимной квартирки с тяжелым чувством. В конце концов не выдержала и ляпнула: «Все же небогато вы живете для тренера с мировой известностью. Квартира тесновата, ремонта не было, наверное, лет десять...»
— Что вы! С этой квартирой мне несказанно повезло, я считаю, что провидение помогло. Я ведь жил вообще в жуткой квартире на окраине города: маленькая, на пятом этаже. Летом — мозги плавились от жары, осенью и весной подставлял ведра под воду, льющуюся с потолка, а зимой мерз. Вот это был настоящий ад. Я так рад, что удалось разменяться и переехать сюда! А ремонт, новая мебель... Зачем они нужны? Шкафы, полки, кровати, стены, пол, потолок есть, а новые они или старые — я на такие вещи не обращаю внимания.
Ренальд Иванович широко улыбается, прижимая к себе раскормленного кота Мурзика («В нем я ценю ненавязчивость»), благодарит за визит, извиняется за то, что не смог показать мне серебряные запонки, подаренные президентом Никсоном. Сколько ни шуршал по пакетам со старыми документами, сколько ни копался в коробочке из–под электробритвы «Заря», набитой памятными мелочами, так и не смог их найти. А я хотела их сфотографировать.
— Вы не расстраивайтесь, — утешает меня уже в дверях Кныш, — они были простенькие, незаметные, ничего особенного...
