В пьяном виде можно поцеловать классового врага

Из истории писательских застолий

"Пусть собравшиеся не вышли в большую литературу, но уже поняли, что поэтам полагаются халявные банкеты"... Это из интернетовского сайта, посвященного недавней сходке литературной молодежи. Не зря же "поэт" и "банкет" рифмуются... Отнюдь не на торжественных собраниях рождались самые интересные творческие проекты, читались лучшие произведения. "Литературному сообществу необходимы разговоры, застолья, посиделки, споры, даже перебранки", - утверждал знаток этого дела Владимир Солоухин.

Но в разные эпохи к литературным "посиделкам" относились по-разному. Сразу после революции было объявлено: в жизни "боевой единицы" идеологической службы не может быть ничего интимного! А раз банкеты - часть литературной жизни, их следует превратить в мощное оружие против врага! Абсурд? Ничего подобного. В идеале каждое подобное мероприятие должно было проводиться по согласованию с партийными органами. Государство готово было щедро оплачивать съеденное и выпитое мастерами слова (Зинаида Пастернак в своих мемуарах описывает шикарные писательские банкеты во время голода 30-х). Зато после в соответствующие органы доставлялся подробный отчет о произнесенных тостах, о разговорах и разговорчиках... Идеальное место для "сбора информации". Идеальный способ давать "направление умам". Как свидетельствуют историки, "в среде творческой интеллигенции была организована широкая сеть информаторов, сообщавших в органы о каждом шаге мало-мальски значимого писателя, артиста, музыканта, художника, кинематографиста". Сын писателя Вс.Иванова рассказывал, что Ф.Э.Дзержинский, желая поощрить его отца за революционные произведения, сделал тому воистину королевский подарок: прислал толстый пакет с доносами, полученными на него за последний год. В отчетах органов 1934 года можно прочитать, например, как Лидия Сейфуллина рассказывает: "На днях у Льва Гумилевского была пьянка. Повез Пильняк. Я думала - просто поболтать, а там, оказывается, собралась фракция обиженных и устроили пьянку". И о том, как Всеволод Вишневский делился впечатлениями о банкете у Горького, что там "имело значение даже, кто дальше и кто ближе сидит от Горького". Последствия сказанного другу "по пьяни" могли быть фатальными. Каким образом попали в отчет ОГПУ, например, слова писателя М.Савичева о путешествии по провинции: "Виденное страшно, голодно и мучительно. Об этом я напишу для себя, это никогда не увидит свет. Для печатания же нужна красная вода, попробую предложить ее издательству".

Вряд ли это могло быть сказано случайному, малознакомому человеку...

Мало чем отличалась обстановка и в белорусской литературной среде. Разве что тем, что большинство литераторов были выходцами из деревни. Дружеские пирушки также популярны. В 30-х даже стихийно организовалось ТАВiЗ - шуточное "Таварыства аматараў выпiць i закусiць", в которое входили молодые писатели Валерий Моряков, Тодар Кляшторный, Алесь Дудар, Сергей Дорожный, Максим Лужанин, Эдуард Самуйленок и другие. Юрка Витьбич, один из "тавiзаўцаў", вспоминал: "На паседжаннях багемы без старшынi i сакратара за кухлем цi кiлiшкам чыталiся творы, якiя пiсалi для сябе, а не для друку. Тут кожны адчуваў сябе самiм сабой, тут скiдвалiся тыя "маскi", пра якiя прыгадваў Язэп Пушча".

Правда, не смог бдительный и всепроникающий НКВД разглядеть "маску" самого Витьбича. Прошло несколько лет, и оказался Юрка немецким прихвостнем. Да еще каким!..

Банкет в столовой N 6

1923 год. Видный пролетарский писатель, член ЦИК Змитер Жилунович, он же Тишка Гартный, торжественно отмечает 15-летие своей творческой деятельности. Вроде бы юбилей не самый важный... Однако размах небывалый. Возможно, повлияли воспоминания об аналогичном юбилее Янки Купалы, столь же широко отмечавшемся "при поляках". А ведь Гартный не без оснований считал, что он из коллег по литцеху - самый пролетарский, самый заслуженный перед новой властью! В газете "Савецкая Беларусь" целая полоса посвящается юбиляру. Коллегия Народного комиссариата просвещения даже предложила дать "вядомаму беларускаму песьняру i палiтычнаму дзеячу Зьмiтруку Жылуновiчу" звание народного поэта Беларуси. Так что первым поэтом, получившим это звание, мог стать не Янка Купала, а Тишка Гартный... Не стал. Возможно, причиной тому и события, произошедшие в столовой N 6 по улице Ленинской. Именно туда отправился на дружеский банкет Жилунович после торжественного вечера, отгремевшего речами и оркестровой медью в Гостеатре (ныне Купаловский театр). Вскоре в контрольную комиссию при ЦК КПБ(б) поступает заявление от некоей Олиной. Стиль и орфографию оригинала сохраняем.

"В пятницу 14 сего декабря я работала на вечерней смене в столовке N 6. Я видела, что готовится шикарный обед, дорогие вина, шампанское и пр. Я спросила зав. т. Окуня, он мне сказал, что будет вечер для белорусской интеллигенции, а к 12-ти часам ночи я заметила, что на столе лежал список, и кто приходил, должен был расписаться. Прибыл оркестр, а затем гости. Фамилии всех я не знаю. В лицо знаю их всех. [...] Масса нарядных дам [наряженных] в шелка и золотые украшения, а среди них жена тов. Червякова. Пьяные оргии, рвота и [не читается]... Имело место перед уходом, как бывшие буржуазные замашки, они дали чаевые двум рабочим, которые данные деньги отдали в пользу безработных. Вечер был шикарный и вероятно стоил бешеные деньги. Меня интересуют два момента: 1) откуда взяли средства и 2) считается ли эти поступки с точки зрения партийной этики выдержанными.

Т. Сташевский пришел в 2 1/2 часа ночи и моментально ушел, очевидно, почувствовав себя не в своей тарелке".

Участникам банкета пришлось пережить кошмар появления курьера с повесткой с приказанием явиться для дачи показаний... Всем пришлось заполнить анкету и писать объяснительные, вспоминая во всех подробностях злополучное застолье и пытаясь оправдать свое участие в таковом.

Алесь Сенкевич, высокопоставленный партийный функционер, дает следующие показания

: "Вечер Тишки Гартного [...] был устроен беспартийными сотрудниками Института белорусской культуры [...] Посоветовавшись с т. Ленским о том, стоит ли туда идти, я решил пойти на банкет, считая, что такие банкеты дают возможность ближе узнать беспартийных белорусов.

Вечер продолжался чуть ли не до 3.30 ночи, я ушел немного раньше. Ужин состоял из трех блюд, подавалось вино и пиво. [...] На вечере было до десяти человек коммунистов. [...] На вечере произносились речи в честь юбиляра, беспартийные говорили о смычке белорусской интеллигенции с коммунистической партией. Когда выступил т. Ахрамович, раздался один голос, чтобы он говорил на белорусском языке. Пьяных на вечере я не замечал. Некоторые из беспартийных были навеселе".

Заметили, как хочется ответчику переложить на кого-то ответственность за решение пойти на банкет, в данном случае - на т. Ленского? А сотрудник гороно М.Гай в своих показаниях ссылается на соседа по квартире: "Почти исключительно по настоянию Карпа я и пошел, в полной уверенности, что это согласовано с ЦБ".

Упомянутый Ахрамович в своих показаниях уточняет

: "Столы были украшены и заставлены закусками, вином и пивом [...] Из речей выступавших я думаю, что можно сделать вывод, что белорусская интеллигенция в связи с укрупнением (имеется в виду планировавшееся присоединение к БССР Витебщины, Могилевщины и Гомельщины. - Авт.) окончательно примиряется с советской властью. Отдельные белорусы ставили задачу расширения на запад, особенно после появления Калиновского, члена польского сейма. Антисоветских выступлений, по-моему, не было, некоторые в речах оттеняли заслуги Красной армии. Бросающихся в глаза нарядов с драгоценностями не было [...], коммунистов выказывавших признаки опьянения, не замечалось".

Появившийся на банкете Владимир Калиновский только что эмигрировал по политическим причинам из Польши - в час ночи его встретили на вокзале и привезли прямо в столовую N 6. Так что впечатление эмигранта о новом месте жительства должно было сложиться торжественное.

Мнение о том, что ничего антисоветского на вечере не было, стойко озвучивают все участники. А Иван Цвикевич как ответственный работник даже рассказывает целую эпопею про то, как ходил за письменным разрешением на проведение банкета в Наркомвнудел. Но следователю нужны подробности. И перепуганные люди вспоминают: "На банкете было вино: портвейн Мадера, абрикосовая наливка в достаточном количестве [...] и пива" (из показаний т. Итви, высокопоставленного дипломата). А Алесь Сташевский, который, согласно показаниям т. Олиной, появился на банкете в полтретьего ночи и "моментально ушел", успел рассмотреть куда больше тех, кто просидел там весь вечер. "...присутствовало приблиз. 50 чел., преимущ. беспарт., дамского персон. до 25 - 30%; играл военный оркестр. Столы были уставлены закусками и напитками. Из напитков я заметил простое столовое вино и виноградное вино и пиво. Закуски были простые, как-то рыбные консервы, в моем присутствии подавались битки с макароном, была ветчина и проч. в этом духе". Свой уход Сташевский объясняет неотложными делами. В доносе его политическая бдительность особо отмечена, видимо, из уважения к высокому рангу (секретарь цик бсср). Из показаний Балицкого, бывшего на банкете в роли "тамады", мы узнаем, что "вечер устроен на тов[арищеских] началах: каждый приглашенный на вечер обязан был внести 5 черв. рублей за себя и 3 чер[вонных] рубля за жену". Но "ужин был скромен... Вечер носил официальный характер". Забавно, что упомянутый выше т. Гай придерживался иного мнения насчет угощения: "Когда я пришел на банкет, обратил свое внимание на сравнительно богатый ужин: вино, курятина и т.п.".

Разумеется, взяли показания и у заведующего столовой N 6 т. Окуня

: "Сильно опьяневших не было, ибо на 60 человек было лишь приблизительно 20 бутылок вина, а пива приблизительно 120 бутылок, но пива приблизительно около половины было отдано музыкантам. Тосты вносились с пением "Интернационала" в честь Соввласти, Компартии, юбилея, вождей наших и т.д."

Показания самого виновника торжества и его последствий занимают меньше странички, где повторяется о "спокойном характере вечера".

Допросы, протоколы, доносы... Тягостно читать подобные документы... Каждое слово в них пропитано страхом, неуничтожимым, как запах старого пожарища. Впрочем, пик репрессий был еще впереди... Пока что в основном шел "сбор материала"... По "делу о банкете" постановили

: "а). Констатировать, что Наркомпрос Беларуси не учел политической важности празднования 15-летнего юбилея поэта-коммуниста т. Жилуновича и, вместо превращения этого празднества в политический акт, под руководством партийных и советских органов, передал инициативу беспартийным. Благодаря чему празднество приняло нездоровый уклон [...] и потеряло все свое политическое значение, что ставит КК на вид фракции коллегии Наркомпроса.

б). Впредь подобные случаи общественного явления согласовывать с партийными и советскими органами".

Не слишком ли много шума из, в общем, заурядного события? Кое-что наводит на размышления... Почему-то особенно активизировалось расследование после того, как 31 декабря 1923 г. ЦБ Компартии Беларуси приняло постановление о присвоении Тишке Гартному звания народного поэта. Похоже, кто-то очень уж хотел этому помешать. И сумел-таки.

Ария неприглашенного гостя

Да, сто раз пожалели участники злополучного банкета о том, что приняли приглашение... Но, оказывается, нашлись товарищи, переживающие совсем по другому поводу. 15 декабря (на следующий день после банкета) на имя председателя Инбелкульта (Института белорусской культуры) С.М.Некрашевича поступает заявление от историка и литератора М.В.Мелешко следующего содержания

: "Пры устройстве Iнбелкультам банкета ва ушанаванне члена Iнбелкульта З.Ф.Жылуновiча, у 15-гадовы юбiлей яго лiтаратурнай i грамадзянскай працы, я, як член Iнбелкульту, ня быу дапушчаны удзельнiкам гэтага ушанавання, не зважаючы на тое, што на нiве беларускага адраджэння, посьля лiчнага знаемства з З.Ф.Жылуновiчам у 1913 г., я увесь час iдэева i часам поплеч працавау з юбiлярам".

Обиженный заявляет, что, если уж его так унизили, несмотря на "шчырую i сумленную працу", он готов уйти из института... Заявление "замяли".

Почему же товарищ Мелешко не попал на банкет?

Об этом он, уже в статусе врага народа, расскажет в 1930 году следователю ГПУ.

...Их было двое - библиофилы, историки, коллеги по работе, соученики по Витебскому отделению Московского археологического института... Михась Мелешко и Александр Шлюбский. Первый - трудяга и примерный семьянин... Второй - не меньший трудяга, но еще и красавец взрывного темперамента... Разногласия начались, когда они в мае 1923 г. отправились в этнографическую экспедицию в глубинку собирать материалы для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Экспедиция оказалась не слишком удачной, что ее руководитель Мелешко объяснял "эротическими историями", которые случались у Шлюбского в каждом селе. Шлюбский в свою очередь обвинял коллегу в непрофессионализме. Больше вместе в экспедиции они не ездили. Но делить было что: красавец-коллега, как говорится, покусился на семейное счастье Мелешко. Еще одно обстоятельство: Шлюбский якобы приторговывал книгами, принадлежавшими Витебской ученой архивной комиссии. Озабоченный судьбой государственного имущества, Мелешко "сигнализирует" начальству, причем неоднократно. В конце 1923 года Шлюбского арестовали. Общественность возмутилась поступком доносчика. Именно поэтому Мелешко и не позвали на банкет. Что ж, в ту эпоху, как в кипящем вареве, перемешиваются добро и зло, благородство и подлость... Михаил Мелешко - основатель белорусского архивного дела, энтузиаст и подвижник... После ссылки в Самару и второго ареста в 1938 г. был через два года, уже совсем больной, отпущен на свободу - умирать. А.Шлюбский арестовывался неоднократно. Умер в 1941 году на лесоразработках и по последнему делу до сих пор не реабилитирован.

Настоящим сообщаю

К делу З.Жилуновича приобщаются новые и новые факты, "на будущее". Вот листок из школьной тетради в линейку, наскоро исписанный карандашом. В уголке - "Секретно". Адресовано А.Ю.Кенигу, члену ЦКК КП(б)Б, впоследствии возглавлявшему комиссию по "чистке" Змитера Жилуновича.

"Настоящим сообщаю, что Купала, Жилунович и Некрашевич с шофером А.Голубковым на машине ЦИКа или Совнаркома сделали увеселительную прогулку в Ждановичи, к Анатолию Вольному, который работал в то время по заснятию картины "Великан". Это было в июле-августе месяце с.г. Там они снялись в общей группе с актерами, побыли в комнате Вольного и режиссера часика два и уехали обратно в город. При сем прилагаю карточку".

Подпись, естественно, неразборчива.

И к "генеральной чистке" рядов партии 1929 года материалов собралось.

Страшно читать протоколы этих заседаний. Особенно когда пытаешься представить, что должна была пережить "жертва" на протяжении нескольких дней, с утра до вечера отвечая на град вопросов, а на кону стоял не просто партийный билет - жизнь. Комиссия была прекрасно осведомлена и о семейных делах, и о дружеских связях, и об "ошибках прошлого" вроде венчания в церкви. Стенограмма допроса Жилуновича - более двухсот страниц машинописного текста. Вот тут-то и припомнились все банкеты и вечеринки... Особенно много расспросов было по поводу одного обеда на квартире Жилуновича, по его уверениям - "случайного".

"Ревинский. Вино было?

Жилунович. Было вино.

Ревинский. А еще что?..

Жилунович. Больше ничего.

Ревинский. А коньяк был?

Жилунович. Ну коньяк - это я и считаю вином. Я сам не пью.

Рыскин. Только для гостей?

Жилунович. Н-да...

Ревинский. Какие у вас были разговоры? На какую тему?

Жилунович. Относительно этого я не могу припомнить, что там были за разговоры. Ну просто никак не могу припомнить.

Ревинский. А стишок, который принес Алесь Адамович, он все-таки обсуждался или нет?"

Не зря, не зря следователь привязался к этому обеду... Стишок, о котором речь, - это знаменитое стихотворение Алеся Дудара "Пасеклi наш край папалам...". Доложил кто-то из гостей... И про то, что хозяин - Жилунович "высказывался положительно как о форме, так и о содержании" контрреволюционного "стишка".

"Почему у Янки Купало?"

Но особенную головную боль у "чистильщиков" вызывали посиделки у Янки Купалы. Доносы о том, что происходит за столом народного поэта и его хлебосольной жены - Купалихи, тети Влади, Владиславы Францевны, заняли, наверное, не одну папку... Выспрашивали о них и у Жилуновича, который рассказал, что был у Купалы на праздновании открытия журнала "Полымя", когда присутствовал и сам председатель ЦИК Червяков.

"- Почему у Янки Купало, могли же открыть в клубе где-нибудь?

Жилунович. Это же с водкою - банкет".

Взяли показания о купаловских "бяседах" у Червякова.

"Некоторые коммунисты шли туда потому, что ничем не отличались от нац.-демов. Другие шли по глупости и попадали в это болото; третьи шли для того, чтобы выпить и тоже идеологически попадали под их влияние... В общем, все коммунисты, которые туда ходили, содействовали еще большему усилению той отрицательной политической роли, которую играли все эти банкеты", - докладывает Червяков. И он же рассказывает о банкете, о котором "никто, вероятно, не знает".

"Это было в 1920 году, через несколько дней после того, как мы захватили Минск. Не помню, каким путем мне передали, что Янка Купала болен, и он хотел бы со мною свидеться. [...] Вечером в назначенный день я пришел туда и застал Янку Купалу в халате, но он не лежал в постели. Был накрыт стол и собралось довольно многолюдное общество, в том числе Лесик, Власов (один из основателей белорусской Громады и др.) [...] Они направляли все свои силы, чтобы влить в меня побольше напитков, но я человек непьющий, а они между собою чокались до тех пор, пока не пришли к заключению, что градус достаточный и повели со мной совершенно открытый разговор: как же старшыня ревкома отнесется к этим белоруссам теперь, когда пришла Советская власть. Я еще не был искушен в дипломатии и сказал ясно: если будете идти вместе с рабочим классом и крестьянством, будем вас шанавать и привлекать к работе; если будете заниматься контрреволюцией - расстреляем. Уже через много лет, мне передали, что этот разговор навел на некоторых из них такую панику, что они той же ночью удрали через границу в Польшу".

И далее выносит вердикт писательским застольям: "Несомненно, эти банкеты не случайность, а организованное мероприятие, использовавшееся ими для контрреволюционной работы". Кстати, во время 1-го съезда Союза советских писателей на каждого участника был собран компромат. Среди прочего о Янке Купале было сказано: "Его квартира была местом постоянных сборищ нацдемов".



В воспоминаниях о 1920 - 1930 годах много говорится о писательской дружбе, о том, как ходили друг к другу в гости, читали друг другу свеженаписанные произведения... Было и это... Но была и другая сторона богемной жизни, о которой предпочитают не вспоминать. Что ж, не всегда угадаешь, кто сидит с тобой за одним столом. Кстати, в те годы появился афоризм: "Не пей. В пьяном виде можно поцеловать классового врага..."