Высокий забор с колючкой, железные ворота КПП с обзорным окошечком, громкий дверной звонок, зарешеченные окна, двери. Не детское учреждение. Режимное. А на стенах — бумажные разноцветные ладошки, картины, выложенные мелким бисером, бумажные лебеди... Сюда, на минскую улицу Окрестина, привозят детей из всех уголков страны. Не беспризорников — безнадзорных. Беглецов, бродяг, «транзитников». Тех, кого потеряли родители, тех, кто сам решил потеряться. Их задерживают на вокзалах, в подъездах домов, снимают на пограничных переходах с поездов. Но большинство — процентов 70 — попадают сюда по решению суда: малолетние воры, мошенники, дворовые хулиганы, девочки перекати–поле. Приемник–распределитель для несовершеннолетних УВД Миноблисполкома никогда не пустует... Сегодня в нем, рассчитанном на содержание 30 детей, находятся 10. Любителей свободы и путешествий на электричках вернут родным, а правонарушителей отправят в спецшколу или спецучилище (самое легкое наказание неволей).
Ежик без иголок
11–летний Леша — «велосипедист» со стажем. Ему и родители купили велосипед, и бабуля второй подарила, а мальчишка все равно не может удержаться от того, чтобы не стянуть чужой. Делал это не раз и не два.
— У незнакомых взял покататься велик. Они не видели, на лодке катались. Еще телефон взял поиграть, — неохотно рассказывает Леша о своих кражах. Слово «украл» не произнес ни разу. И вообще, все случившееся воспринимает очень просто: «Когда выпустят, буду гулять на улице спокойно».
Родители уже устали возвращать украденное, бесконечно извиняться и сгорать от стыда. А сын даже не краснеет.
Другой такой же мальчишка — метр с кепкой — угрюмо уткнулся в листик, с трудом разбирая то, что сам написал. «Не грубить... уважать... соблюдать дисциплину...» — правила, которые ребята здесь учат наизусть. Самое главное из них — то, что за свои поступки придется отвечать самому. За какие? Парнишка лишь прикусил губу. Потом мне расскажут, что попал он сюда тоже не за одну кражу. И в поле зрения милиции он уже не первый год: не помогают ни задушевные разговоры, ни ремень. За плечами — перечень правонарушений. У тех, кто оказывается здесь, как правило, воровство уже вошло в привычку. Но до сих пор оно как–то сходило им с рук. А в этот раз — не сошло...
Смелые в обычной жизни, здесь они превращаются в обычных мальчишек и девчонок. И не стесняются плакать. Передо мной размазывал по щекам слезы 15–летний парень, рассказывая, что все, чего он хочет, — это вернуться домой. Дома у него есть все. И любящие родители, и любимая девушка, и увлечение боксом. Он не единственный ребенок. Старший брат работает, сестра за границей учится — есть с кого пример брать. И с родителями есть понимание. Говорит, больше всех их любит. Спрашивается, зачем украл 600 долларов у маминых–папиных хороших друзей?
— Тебе они нужны были? — пытаюсь найти в его действиях хоть какой–то смысл.
Володя уткнулся глазами в одну точку и едва заметно махнул головой:
— Нет. Я их вернул. Сам.
— И все равно ты здесь?
— Еще за издевательства, и школу прогуливал, и жвачки в магазинах воровал, за все сразу... — голос мальчишки срывается, он уходит от разговора. Злой и недовольный. За свою слабость. За то, что раскис. Он, как еж, которому обломали иголки.
Переломный этап
— Если ребенок попал к нам, это не значит, что он уже покатился по наклонной. Просто нужно вовремя дать по рукам, иногда это не поздно и в 15 лет сделать, — уверен начальник приемника–распределителя подполковник милиции Дмитрий Лобан. — Как все начинается? Один раз у мамы стянул из кошелька, второй — у одноклассника из портфеля. Вина не так уж велика, раз все уладилось. И понемногу это становится чем–то обыденным... Здесь каждый второй — воришка со стажем. Им достаточно столкнуться с жертвой, чтобы рука сработала быстрее глаза. Чистят и прохожих, и пьяных, и друзей, и собственных родственников. Некоторые просто за компанию, на «слабо». Они нам откровенно говорят: «Если захочу, достану из ваших карманов все, что у вас там есть, и вы об этом даже не узнаете».
Но бравада их остается за забором. Здесь никто друг перед другом не хвастается «подвигами». Наоборот, слова из них не вытянешь, в глаза смотреть избегают. Некоторые вообще впадают в ступор. Их вырвали из привычной среды, в которой они были сами себе хозяева. А тут строгий режим: нельзя курить, позвонить — только с разрешения начальника, родительский день — среда. И день и ночь — неусыпный контроль.
— Диву даешься, когда 11–летний говорит, что до невозможности хочется курить. Спрашиваешь, какой у него стаж. 5 — 6 лет! — рассказывает Дмитрий Лобан. — Конечно, это не реабилитационный центр. Ребята здесь могут находиться не более 30 дней, но и за это время профилактику мы с ними проводим серьезную. А дальше — спецучреждение закрытого типа. И это лучше, чем оказаться в местах лишения свободы. Там им помогают наверстать то, что пропустили в школе, обучают ремеслу. Главное, изменить их привычный образ жизни, оградить от отрицательных факторов.
Через год–два, возможно, у них появятся другие жизненные ценности. В спецшколе в Могилеве парень, который сам когда–то прошел ее, теперь работает преподавателем.
Дом — дерево — человек
Здесь исходят из того, что в первую очередь это — дети, а не преступники. А багаж, с которым они сюда пожаловали, — их «особенность», «трудность», «девиантность». Трудные дети — это те, кому трудно.
До обеда у них — учеба. По индивидуальной программе, по их возможностям. Некоторых приходится учить писать, читать. Есть 15–летние, которые едва осваивают учебник 5–го класса. Вторая половина дня — по интересам: настольный теннис, телевизор, тренажерный зал. С каждым работает психолог. Ее кабинет — это маленький музей из их поделок: папье–маше, деревья из проволоки, птицы, выложенные из крупы...
— Работа с мелкими материалами успокаивает, — объясняет свою методику арт–терапии психолог Наталия Фалевич. — Чем агрессивнее ребенок, тем жестче проволоку и мельче предметы ему нужно дать. Всякому новичку предлагают нарисовать дом, дерево, человека. По этим рисункам читают его характер.
Наталия Фалевич перебирает творения подопечных. Вот дом без дверей — человек закрытый. Дым из трубы тоненькой струйкой — чувство недостатка эмоциональной теплоты дома. Тут человечек маленький, серенький — художник совсем не уверен в себе, запуган, слабохарактерен. Но кому интересны эти характеристики? Родителям? Так их тут нечасто видят. Не потому, что кому–то далеко ехать. Некоторые и рядом живут, а не приходят. Одни заняты, другие просто не хотят: «Увезли, и поделом». А дети — все без исключения — их ждут. И очень любят. А мама с папой?
— Помню, как одна мама в нашем присутствии отчитывала дочь–воровку: «Мне же говорили, не нужно было тебя рожать!» А вы спрашиваете, откуда все идет? — размышляет Наталия Фалевич. — Не хватает детям безусловной любви и принятия, эмоционального комфорта. И каждый по–своему ищет выход. У нас был парнишка, которого мы направили в спецшколу, через два года он вернулся домой. За это время мама второй раз вышла замуж, родила ребенка, и Юра окунулся в атмосферу, где оказался никому не нужным. Беспризорно болтался по улицам, пока опять не попал в компанию, начал выпивать, прогуливать школу и через полтора года снова оказался здесь...
Трудные дети появляются в разных семьях (далеко не опустившихся!). Семейное неблагополучие тут — не критерий.
— Из малообеспеченных семей правонарушителей, может быть, и меньше, — анализирует Дмитрий Лобан. — Они, как правило, многодетные, и там всегда старшие досматривают младших. Там ответственности друг за друга иногда больше, чем в семьях, где один–два ребенка и полное материальное благополучие.
Порог жестокости
Педагоги уверяют: во всем виноваты взрослые. Даже в самых тяжких преступлениях детей. 13–летний гимназист вместе с другом, на год его старше, ограбили и до смерти избили прохожего. Один попал под уголовную ответственность, другой — нет. Не дорос. Мальчишка из неполной семьи. Но это не показатель. Мама всегда была в курсе всех его школьных дел и имела время для общения с сыном. Да он проблем и не доставлял, спиртного не употреблял, на учете нигде не состоял, уроки не прогуливал. Тогда откуда это зверство? Азарт, стадный инстинкт? Ведь ребенок по сути добрый от природы, и до той поры, когда он способен осознанно убить, он должен психологически «заматереть». Где, как произошел сбой природного механизма?
— Поражает их эмоциональная холодность, — делится своими наблюдениями от общения с детьми Наталия Фалевич. — От них не услышишь слов раскаяния. Они себя жалеют, что так случилось с ними. И совершенно не высказывают переживаний по поводу того, что кто–то из–за них пострадал. Нет страха перед содеянным, чувства вины, сопереживания.
Можно ли перевоспитать этих малолетних эгоистов? Ведь способность переживать и сочувствовать закладывается в ребенке до 6 лет. Как можно «вылечить» человека с пустым сердцем? Заполнить его эмоциями. Возможно, ошибка в том, что мы стремимся только искоренять пороки...
Справка «СБ»
В прошлом году несовершеннолетними совершено 3.886 преступлений. Из них тяжких и особо тяжких — 337.
