В поисках утраченного

Петриков! Впервые я приехал в этот небольшой городок на берегу красавицы–Припяти лет 20 с лишним назад вместе с мамой, чтобы привести в порядок могилы предков. С тех пор во мне живет ощущение, что я нашел здесь нечто очень важное. То, что сейчас могу определить как свои исконные корни.

Поэтому и на чудом сохранившиеся фотографии древнего города и его окрестностей — предполагается, что Петриков был заложен на рубеже первого и второго тысячелетий легендарным ятвяжским князем Петром — смотрю неравнодушно. Остается только сожалеть, что богатейшая история этого красивейшего уголка Белорусского Полесья оказалась запечатленной на фотопленке так неполно. Впрочем, исходя из воспоминаний, услышанных когда–то, нахожу знакомые места...

Люди, населявшие здешние окрестности в прежние века, у краеведов считались особенными. Среди многих определений запомнилось одно: последние язычники Европы. Да так оно, очевидно, и было. И повинна в этом опять–таки прекрасная, но одновременно суровая местная природа. Если смотреть с высокого левого берега Припяти, то на низком противоположном берегу, там, где впадает извилистая Уборть, открываются бескрайние луга, болота, перемежаемые лесом. По этой речке и сегодня можно плыть многие километры и не встретить человека, в редких селениях немало убогих изб и сараев, построенных, очевидно, еще в начале прошлого века. То–то было тут несколько столетий назад много дичи, рыбы! Но до ближайшего городка аборигенам приходилось пробираться болотами и зарослями не один десяток верст. Поэтому и привык местный народ полагаться во всем на себя, а к посторонним проявлял удивительную смесь доверчивости и опаски. Двойственность проявлялась и в религиозности: вера в Бога перемежалась с такой же верой в языческих идолов, древние поверья и приметы. Жители более цивилизованных окрестных селений посмеивались над «болотными людьми». К примеру, мужики деревеньки Марковичи (так в дореволюционном издании «Живописная Россия») — марковцы — стали в народном эпосе кем–то наподобие нынешних габровцев. Про них рассказывали такие вот анекдоты: чтобы не ездить в Крым за солью, марковцы... солили воду в колодцах. А чтобы не толочь просо, сеяли его уже толченым. Вместо зайца съели жареную сучку, а чтобы волы родились покрупнее, запахивали куски мяса в поле.

Шутки шутками, но что перешло по наследству, так это упорство в труде. За непромокаемые кожаные сапоги местной работы в Киеве на ярмарке в старые времена платили рубль серебром! А мой прадед Карп Кандюк унаследовал от предков гончарный промысел. Это было завораживающее зрелище — раскаленные штабеля изделий в обжиговой печи. Горшки получались особенные — с поливкой, глазурью, значит. А когда моя мама, будучи ребенком, просила денег на конфеты, дед отвечал: «Вот тебе горшок, продашь — купишь, что захочешь». И отправлялась пятилетняя девчушка с посудиной на рынок, облик которого сохранила раритетная фотооткрытка Владимира Лиходедова. Сейчас, к слову, это центр города.

Впрочем, думаю, заправляла в семье прабабка Марья (сужу по ее волевому лицу, запечатленному на чудом уцелевшей семейной фотографии, и по сохранившимся преданиям). С петриковскими горшками она доезжала и до Варшавы, и до Москвы. Заработков хватило, чтобы всем четырем дочерям построить добротные дома. Жили рядом — в так называемой Кандюковой долине в Подгорье — прилегающей к Припяти низинной части Петрикова. Когда один зять попал в Первую мировую войну в немецкий плен, бесстрашная баба Марья отправилась на выручку и выкупила зятя. Нет, не зря имя Кандючиха — родственница Кандюков, значит, — пользовалось в Подгорье известностью и авторитетом. К слову, представленное на другой фотооткрытке босоногое семейство вряд ли является типично петриковским (местные говорят это слово с ударением на «о»). Были в 20–х годах прошлого века в тамошних семьях и патефоны с записями на пластинках классических опер, и издания русской литературной классики, не говоря об обуви и одежде. Мою родственницу, Аиду Васильевну, и назвали в честь героини известной оперы Дж.Верди.

Войны не раз разоряли Петриков, но последняя оставила о себе особенно много воспоминаний. Это из здешних мест знаменитый Дед Талаш. А первый партизан — Герой Советского Союза Тихон Бумажков — был здесь директором кирпичного завода. Но есть и другая память, трагическая. О том, как фашисты с помощью своих подручных согнали несколько сот местных евреев и попросту утопили в реке. В каждой семье есть что–то подобное. Моя дальняя родственница всю войну каждый божий день пряталась на шкафу, чтобы немцы не угнали в Германию. А когда оккупация закончилась, погибла от взрыва мины. Жизнь оборвалась, так, по сути, и не начавшись...

В этом году, если повезет, постараюсь снова приехать в Петриков, чтобы посетить кладбище со старинной Покровской церковью и удивительными кирпичными столбами, поставленными, по одной из версий, шляхтичами в знак протеста против раздела Речи Посполитой. Родные места, родные могилы...