В поисках утраченного

Это сейчас праздников стало много... В послевоенном моем детстве все было не так. Красным цветом в календаре были отмечены только 1 Мая, 7 ноября да 8 Марта. Даже День Победы - 9 Мая, помнится, стали отмечать как всенародный праздник только во времена Никиты Сергеевича Хрущева.

О Пасхе, Рождестве, Масленице помнили и отмечали их разве что только бабушки, да и то старались делать это тихо и незаметно. Однажды в Слуцке повела меня к Всенощной бабуля моя, Ульяна Степановна. Долго недоумевал я потом, почему пробирались мы с ней к церкви "огородами", стараясь, чтобы никто нас не заметил. Оказалось, опасалась бабушка доставить неприятности моим родителям, членам партии. Увидел бы кто-нибудь, что взяла она меня с собой в церковь, взгрели бы папу с мамой по партийной линии так, что мало бы не показалось.

Однако праздновать в послевоенные годы в Минске любили. Поводами в основном были вышеназванные революционные праздники. Происходило это так: во двор дома выносили столы, разнокалиберные и разномастные, на столы выставлялось все, чем были богаты. На балконе заводили радиолу или просто патефон, собирались за общим столом все жители дома и гуляли, плясали под патефон, пели допоздна. Пьяных, кстати, не было. Драк тоже...

А впрочем, может, это память моя так избирательно отсеивает все плохое и неприятное, оставляя только радостное и веселое.

Красные дни календаря, отмеченные военными парадами и демонстрациями, начинали праздновать с раннего утра. Позавтракав на скорую руку, отправлялись пораньше, до того момента, как улицы перекрывались грузовиками, чтобы публика не мешала прохождению военной техники. Собирались у проходных заводов, у школ, возле учреждений, чтобы потом пройти мимо трибун под громкие возгласы дикторов: "Славным автомобилестроителям - ура!" - ну и так далее...

Обычай собираться всем двором был вовсе не редкостью в Минске. В послевоенные годы, видимо, еще жило в людях чувство фронтовой общности, они тянулись друг к другу, им было о чем вспомнить и о чем поговорить. Помнится, даже в гости ходили из двора в двор, подарки передавали "от нашего двора - вашему".

Обычай этот сошел на нет вместе с бурной застройкой Минска, когда люди стали переселяться из двухэтажных бараков, которых после войны в городе было множество, в новые районы; когда хлынули в Минск новые его жители, приехавшие из дальних мест для работы на отстроенных гигантах отечественной индустрии.

Завершением праздничного дня был салют. Пушки грохотали где-то на окраинах, а подразделения пиротехников с ракетницами были расположены по разным районам города с таким расчетом, чтобы огненные цветы, разукрашивающие ночное небо, были видны из любой точки города.

Ближайшее к нашему дому место, откуда запускался салют, находилось в районе нынешней площади Мясникова, возле небольшой деревянной церкви, которую снесли при реконструкции улицы Советской. Еще засветло приезжал военный наряд, офицер разворачивал узел связи, настраивался на волну, выговаривая в микрофон таинственно-волнующие позывные, перебивая их не менее волнующим возгласом: "Прием... Прием...", потом спускались сумерки, и в этот момент поступала команда - где-то гремели пушки, солдаты стреляли из ракетниц, огненные ленты с громким шипением вонзались в небо, чтобы вспыхнуть там разноцветными букетами салюта. Солдаты перезаряжали ракетницы, и на брусчатку площади падали разноцветные алюминиевые кругляши, как я понимаю, обозначавшие цвет ракеты. Эти кругляши были нашей законной добычей. Мы шныряли под ногами гуляющей публики, подбирая разноцветные звонкие кружочки, которые надолго после праздника становились в наших мальчишеских торговых операциях самой ходовой, самой конвертируемой валютой.