...Он был гениален и верил в свою счастливую звезду. Военную звезду, ибо намеревался покорить не только чопорную Европу, но и загадочную Россию. Все, казалось бы, способствовало успеху выношенного замысла: боевой дух его «непобедимой» 600–тысячной многонациональной армии, твердое обещание поддержки со стороны польской и белорусско–литовской шляхты, недовольной разделом Польши и потерей всех «просвещенных свобод». Русские крестьяне, порабощенные унизительным крепостным правом, — подсказывал ему разум — также увидят в нем освободителя.Великий Наполеон Бонапарт несет народам не меч, а факел свободы — именно так, а не иначе должны воспринять в мире его вторжение в Россию. В короткую «воробьиную» ночь на 12 (24) июня 1812 года. Без всякого объявления войны, хотя военное столкновение амбициозного корсиканца с «русским медведем», как прекрасно знала Европа и Россия, было неизбежно.
Вильно, Витебск, Минск — он брал один город за другим. Он умел брать штурмом города и женщин. И знал, как при этом выглядеть картинно, чтобы войти в историю. В покоренном Витебске 28 июля 1812 года он бросил на карту свою саблю со словами: «Здесь я должен остановиться, дать отдых армии и организовать Польшу. Кампания 1812 года закончена, кампания 1813 года завершит остальное». Разве не такие чеканные фразы достойны памяти потомков?
Уверенность в своих силах, которую многие считали самонадеянностью, до сих пор приносила только успех. Он надеялся, что удача не изменит ему. Он шел на Москву.
...Москва, обетованная, полувыжженная и обезлюдевшая, все больше напоминала ему капкан. Ни почетного мира, ни триумфальной войны. Только промозглый холод, пробирающий до костей. 7 (19) октября 1812 года — через 4 месяца после форсирования приграничного Немана — он решил покинуть странный город, спрашивая себя, где именно ошибся в расчетах. В стратегии? В тактике? В психологии русских, которые так и не увидели в нем освободителя, а только оккупанта?
Просчитался, как нервно докладывали ему адъютанты, он уже в выборе пути назад. Уйти по неразоренной Калужской дороге, где он надеялся пополнить тающие запасы провианта и фуража, не позволил одноглазый хитрец Кутузов — вынудил–таки отступать по опустошенной Смоленской дороге.
Бедные французы! Бедные волонтеры–наемники! Кто же мог подумать, что дожди и холода вкупе с дубинами ошалевших от постоянного мародерства местных крестьян превратят покидаемые города и деревни в кошмар! Особенно деревушка под Борисовом — Студенка, где пришлось три ужасных дня с жестокими боями переправляться через Березину. Сколько солдат там полегло? Своих и чужих? А мирных жителей? Ведь были еще «примкнувшие» — на свой страх и риск увязавшиеся за обозами беженцы, поверившие его обещаниям о европейской конституции и пытавшиеся убежать вместе с ним. Историки второй век подряд спорят: 50 тысяч или больше унесла та зловещая переправа под Борисовом 14 — 16 ноября 1812 года по старому стилю?
...Так что там сказал русский писатель Лев Толстой об осмыслении итогов войны 1812 года — о ней надо писать полвека спустя, не раньше?
Возможно, романист и прав, хотя полководцы–мемуаристы могут и поспорить с этим тезисом.
А вот памятники точно следует ставить по горячим следам. Пока, как сказал другой русский классик, свежо предание. Пока живы очевидцы и участники.
В 1850 году — он уже давно спал вечным сном на острове Святой Елены — в древнем Полоцке был установлен весьма достойный монумент. На главной площади. Красивый, видный отовсюду. Молодцы памятливые полочане — опередили многих. Массовая–то установка памятников в так и не покорившейся ему России началась в 1912 году, к столетию Отечественной войны.
Сто лет на осмысление? Воистину по–толстовски. Зато — и с этим не поспоришь — деньги из казны не просили. Витебчане, жители города, где он столь картинно бросал на карту свою саблю, собирали средства на памятник по копеечке. И собрали нужную сумму. И подняли к небу двуглавого орла, написав лаконичное посвящение: «Бессмертной доблести героев Отечественной войны, участников сражений под Витебском 13, 14, 15 июля и 26 октября 1812 года». Также поступали и воины Ямбургского уланского полка, пожертвовавшие средства на обелиск в деревне Вороны Витебского района, где произошел кровопролитный бой при отступлении французов из Витебска.
Обелиски, памятники и даже часовни появились в Верхнедвинске, Кобрине, деревнях Клястицы и Поддубно и, конечно же, в незабвенной Студенке.
А как ее забыть, эту Студенку? На небесах как раз ничего не забывается. Ни доброго, ни плохого. Так что фамилия того, кто приказал в 1932 году снести достойный во всех отношениях памятник в Полоцке, один из первых после той войны, тоже записана в небесных анналах. Черными буквами — но записана.
А вот душа на небесах даже у полководца становится другой. И радуется не чужой забывчивости, а великодушной памятливости. Такой, когда под Борисовом, помимо реконструированного мемориала погибшим русским воинам, появляется памятник полегшим здесь же французам. Пусть и после долгого–долгого, почти в два века, осмысления.
Мысли Наполеона Бонапарта пыталась воспроизвести
Людмила СЕЛИЦКАЯ, «СБ».
На снимке: Переправа наполеоновских войск через Березину. Почтовая открытка. Конец ХIХ века.
Фото из коллекции лауреата премии «За духовное возрождение» Владимира ЛИХОДЕДОВА.
