Почти пятьдесят лет Елена Аладова посвятила созданию коллекции музея
В год 75-летия Национального художественного музея нельзя не вспомнить о Елене Васильевне АЛАДОВОЙ (на снимке). Человеке, благодаря которому в Минске появились картины художников с мировым именем и было построено здание картинной галереи на Ленина, 20.
Стены родительской квартиры Вальмена Аладова увешаны полотнами Витольда Бялыницкого-Бирули, Виталия Цвирко, других известных художников. Неудивительно? Наоборот. Почти все эти произведения искусств появились у сына Елены Васильевны уже после ее смерти. При жизни же у нее была лишь одна картина — портрет матери ее мужа композитора Николая Аладова.
— Поверьте, из музея она ничего не несла, — говорит Вальмен Николаевич. — Наоборот. Мы не знали, что такое мамина зарплата. Все свои деньги она тратила на подарки коллекционерам.
— Хорошо помню, как Николай Ильич отсчитывал ей деньги только на питание, — поддерживает тему Нинель Ивановна, невестка Аладовых. — Она ведь тратила на людей искусства не только свою зарплату, но и гонорары мужа.
В подтверждение этих слов Аладовы показывают небольшую статуэтку княгини Дашковой французского скульптора Жермена. У них в квартире она оказалась странным образом. Несколько лет назад позвонили из Третьяковки и попросили забрать свое добро. О таком наследстве Вальмен Николаевич и не подозревал. Позже его жена вспомнила возможную историю ее приобретения:
— Елена Васильевна, уже будучи на пенсии, узнав, что я со своими студентами еду в Ленинград на практику, напросилась с нами. У нее там была конкретная цель — встреча с какой-то старой коллекционершей. Кстати, именно благодаря связям свекрови мы спокойно заходили в Эрмитаж со служебного входа. У нее было множество знакомых, в том числе и старый директор Пиотровский. Приехали в Ленинград. Она предложила мне пойти с ней. Помню, шикарный дом около Репинки, дверь открывает старуха, в огромной комнате на столе различные ценные вазочки, скульптурки. Стены увешаны картинами. Я рассматривала все это широко раскрытыми глазами. А дамы вели переговоры о приобретении какой-то картины для Национального художественного музея. Разговор был напряженный. Хозяйка на прощание сказала, что отдаст нужную картину, только если Аладова в придачу купит у нее скульптурку Дашковой. Цена ее — полторы тысячи рублей.
Сегодня Вальмен Николаевич хохочет:
— Представляете, какая у меня была мамаша: при жалованьи в двести рублей купила никому не нужную «Дашкову» за такие сумасшедшие деньги и даже не забрала ее?
А тогда семье было не до смеха. И не потому, что денег в доме не хватало. С этим можно было смириться. А вот с отсутствием в доме матери… Ведь она допоздна пропадала на работе, приходила обессиленная. Аладова жила музеем. Она поставила цель — собрать и приумножить коллекцию лучших произведений русских и белорусских художников, утерянную во время войны. Отдельным «пунктиком» был поиск слуцких поясов.
Сын директора отлично помнит (ему тогда было одиннадцать лет), как мама прощалась с ними в 1941-м.
— 24 июня мать одела нас с братом в хорошую одежду и взяла на работу. Она тогда была главным хранителем. Перед галереей услышали сирену. Спустились в бомбоубежище. Когда в музее поняли, что город бомбят, стали упаковывать картины. Хорошо помню, как мать сама заколачивала ящик со слуцкими поясами, так они были ей дороги. 25-го вышли на улицу… Город уже догорал, на месте нашего дома — чистое поле.
Семья отправилась в эвакуацию. В Саратове работы по профессии для Елены Васильевны не нашлось. Целый год она на газогенераторной машине развозила рыбу. В 1942-м открылся Радищевский музей, ее пригласили туда главным хранителем. А через год Аладовых позвали в Москву: среди прочих деятелей искусства они должны были поднимать культуру в Беларуси.
— Собрали всех в гостинице «Якорь». Отцу предложили стать ректором консерватории, матери — возглавить на выбор картинную галерею или музей Великой Отечественной войны. Но так как других кандидатов не было, ей доверили сразу два учреждения. На меня, тогда мальчишку, семиклассника, особое впечатление произвела встреча с Дедом Талашом.
Для Вальмена это было только началом встреч с великими людьми. Практически все известные художники, артисты прошли через руки Аладовых, многие бывали в их доме на Янки Купалы.
— Представьте, что за этим же столом сидела Лидия Русланова. Исполнительница «Валенок» была известной коллекционершей и очень дружила с моей мамой. Они вели искусствоведческие беседы, хохотали под рюмочку водки. Кое-что она согласилась продать для музея.
В ряду известных людей Аладов вспоминает вдову Бялыницкого-Бирули:
— Когда художник умер, его жена не знала, как распорядиться наследием. Мать добилась, чтобы ей дали квартиру в Минске. Мы стали ее семьей. В знак благодарности она почти всю коллекцию картин передала музею. Частенько просила меня сбегать за папиросами. Если надо было куда-то ее отвезти, опять обращалась ко мне. Наверное, за это перед смертью подарила мне несколько полотен. Я в благодарность сделал ей памятник за свои деньги.
Но все это было потом. А в 44-м, вернувшись в Минск, семья стала скитаться по квартирам. Жили даже в кабинете отца в консерватории. Потом композитору дали «трешку» на Ульяновской. Туда сразу переехали две его сестры с детьми, профессор Амитон со своей женой-пианисткой.
— Мать собирала картины, а отец — преподавателей, — поясняет Вальмен Николаевич. — А тут согласились работать а Минске сразу два музыканта: их обязательно надо было удержать.
Думаете, такое количество квартирантов смущало Елену Васильевну? Нет. Более того, наличие сестер мужа решало еще одну, неожиданно появившуюся проблему: Аладова узнала, что ждет ребенка. Радусю, так ласково называет сестру собеседник, мама сразу подбросила родственницам, а сама из роддома прямиком пошла в музей. Это еще одно подтверждение того, что она вся отдавалась работе.
— Хорошо помню первую мамину «победу». Из поездки в Москву она привезла картину Антона Лосенко «Смерть Адониса».
Жизнь Елены Васильевны состояла из командировок. Когда задерживалась в Минске, постоянно куда-то звонила и кому-то писала, разыскивала художников, оставшихся в живых после войны. И если поначалу в московских и питерских музеях с ехидством смотрели на активность Аладовой, то позже с завистью пеняли, что художники и коллекционеры сперва показывают свои произведения в Минске, а только потом обращаются в Третьяковку, а иногда и вовсе до нее не доходят.
О настойчивости директора белорусской галереи ходили легенды. У нее не было каких-то специальных ухищрений, просто она умела убеждать. Говорят, могла с утра до вечера сидеть в кабинете чиновника, не желавшего выделять денег на покупку того или иного произведения. И всегда выходила с победой.
Глаза Аладовой многие сравнивали с рентгеном. Она безошибочно отличала оригинал от подделки. Так было и с «Неравным браком» Василия Пукирева. Отыскав где-то ветхую картину, решила приобрести ее для своего музея. Тогда многие смеялись, дескать, зачем тратить деньги на подделку? Ведь все знали, что оригинал был у Третьякова. Но Елена Васильевна уверяла, что эта картина представляет собой ценность. И не ошиблась: позже выяснилось, что Пукирев сделал повторение своего известного произведения.
Были нападки на нее и по другому поводу. Например, Владимир Короткевич укорял ее за то, что она собирает русское искусство, позабыв про белорусское. На самом же деле, уверяет сын, она обхаживала всех, кто держал кисть в руках. Другой вопрос, что не всех их можно было отнести к мастерам. Очень поддерживала молодых, которые впоследствии стали народными.
— Мишу Савицкого мать сразу приметила. И когда его «Партизанскую мадонну» забрали в Третьяковку, добилась от властей, чтобы ему дали заказ на «Минскую мадонну», которая сейчас находится в экспозиции.
Среди достижений Аладовой — строительство нового здания галереи. Начавшись в конце 40-х, оно заморозилось на несколько лет по нескольким причинам (прежде всего из-за отсутствия финансов). Она постоянно была на связи с архитектором Баклановым и властями страны. Неизвестно, сколько бы тянулась эта история, если бы не та самая настойчивость директора.
Елена Васильевна проработала в этой должности более тридцати лет. На пенсию ушла в семьдесят. Но музей не оставила. Потом еще несколько лет была консультантом. И даже с больными суставами шла в музей, который стал ей родным домом.
