В Москве недавно завершил свою работу Всемирный русский народный собор, собравший (простите за невольный каламбур) элиту российского общества.Тема этого форума, внешне напоминавшая проблематику многочисленных конференций, заполонивших и наши просторы, была вроде бы стандартной: свобода и права человека.
Однако «прочтение» этой темы оказалось революционным.
Смысл произошедшей духовной революции заключается в том признании, что то понимание свобод и прав человека, которое было сформулировано западноевропейскими теоретиками на протяжении последнего столетия, не является универсальным. Те несколько идей, вокруг которых время от времени поднимается идеологический смерч, были приняты без участия представителей не только большинства религий, но и цивилизаций. Опасность же ситуации заключается в том, что эти западноевропейские нормы, идеалы навязываются всему миру в качестве обязательных стандартов, в том числе и силой.
В принципе, эта мысль у нас в стране обсуждалась давно. Писатели, публицисты, политики, вузовские ученые не раз говорили о том, что навязывание идеологических, политических, правовых клише не только не способствует пониманию сути происходящего в мире, оно оскорбляет национальные чувства, подчеркивает неполноценность одних и превосходство других, привносит в либерализм агрессивный дух.
Важность же произошедшего в Москве события заключается в том, что православная церковь устами одного из своих иерархов, митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, открыто и громко заявила не только об ином понимании основополагающих ценностей, но и открестилась от узкого, национального понимания этих ценностей, предложив новый контекст осмысления прав и свобод человека.
Конечно, здесь еще больше вопросов, нежели ответов. Как должен выглядеть диалог культур и цивилизаций? Есть ли нечто универсальное среди общечеловеческих ценностей, что может быть приемлемо всеми людьми без исключения? Какова роль в этом контексте нравственных постулатов? Могут ли религия, ее ценности сыграть роль консолидирующего начала?
Собственно, дискуссия, развернувшаяся на соборе, показала, что искать ответы на эти и иные вопросы нам предстоит еще долго. Но произошло главное: мы сами ищем ответы на наши собственные вопросы.
Важно то, что белорусская политическая жизнь, наше независимое существование на протяжении последних полутора десятилетий дают возможность сформулировать в рамках обсуждаемой темы определенные принципы, проблемы, которые являются не просто плодом абстрактного теоретизирования, но «вырастают» из национальной практики.
И на первом месте здесь стоит понимание приоритетов национального выбора перед любыми универсальными, умозрительными схемами.
Ведь, несмотря на все разговоры о единой Европе, едином мире и соответствующем идеологическом антураже, француз, например, остается французом и борется со своим правительством за свои права именно по–французски, в духе революций 1789 и 1848 годов, молодежного бунта 1968 года. Что наглядно демонстрируют и нынешние события во Франции. Иерархия ценностей, при всем единстве взглядов, может выглядеть «по–французски».
Для поляка та же иерархия может иметь иной характер. Скажем, на первом месте будут стоять патриотизм, обостренное чувство национального достоинства. И мы понимаем это, поскольку духовные ценности есть производное всей национальной истории и вырастают из менталитета нации, подобно тому, как трава весной поднимается из земли.
Белорусы выстрадали свое понимание свободы, прав человека. Это не значит, что они, эти права и свободы, антагонистичны западноевропейским меркам. Это значит, что акценты у нас свои, и то, что приемлемо даже за несколько сотен километров западнее, у нас может вызывать как минимум непонимание.
Скажем, когда в Испании предлагают заменить традиционные понятия «отец» и «мать» категориями «родитель А» и «родитель В», мы понимаем, что это связано с появлением детей «из пробирки», а также гомосексуальными ориентациями части населения. Но это понимание нисколько не означает, что мы готовы принять такого рода подход в принципе. Да, правовые аспекты такого рода процесса могут унифицироваться, но вряд ли это произойдет с процессами моральными, этическими.
И можно как угодно называть наше общество — консервативным, традиционным или как–то иначе, сути дела это не изменит: у нас, у наших людей есть свое понимание ценностей, и оно является преобладающим.
Во–вторых, у нас сформировалась атмосфера веротерпимости, межнационального уважения, что, собственно, и создает ту атмосферу стабильности, которой все мы так дорожим.
Белорус традиционно толерантен, что, кстати, не всегда выглядит как позитивное качество. Но в рассматриваемом контексте толерантность не синоним примиренчества с любым положением вещей, нам далеко не все равно, как живут в соседней деревне татары и что говорит в своей проповеди раввин.
Те судебные процессы против расовой ненависти, которые потрясают соседнюю Россию, нам неизвестны. Но эта констатация говорит и о том, что в стране сформировались механизмы сдерживания агрессивной энергии, в обществе существует механизм саморегуляции, не позволяющий непониманию перерасти в ненависть.
Прошедшие недавно выборы показали, что белорусское общество является консолидированным. Позволю себе высказать ту точку зрения, что это одно из главных достижений действующей администрации.
Как и любое единство, эта консолидация достаточно хрупка, требует массы усилий для сохранения паритета сил и воли людей.
В этом контексте понимание приоритетности национальной системы интересов, четкое осознание периферийной роли так называемых общечеловеческих ценностей является чрезвычайно важным.
