Если жизнь — это дорога, то парадоксы окружают нас, как непроходимый частокол. С самого раннего детства парадоксы — слово, которое мы в том возрасте и выговорить–то не можем, — пугают нас своими загадками. Почему маме надо уходить на работу, когда нам так хорошо с ней вдвоем? Почему, когда горит свет, мир кажется добрым и ласковым, а темнота заставляет искать за окном неведомых чудовищ, которые приходят каждую ночь и пугают тебя? Мир ведь остается одним и тем же. Почему спасительное одеяло, которое ты натягиваешь на себя, чтобы спастись от ночных призраков, становится могильной плитой, как только к тебе приходит страшный сон?
Ты растешь, но парадоксов не становится меньше. Ты жадно впитываешь жизнь и вдруг понимаешь, что за каждой счастливой страницей обязательно стоит нечто, мешающее тебе жить, и твоя собака, которая потерялась, а потом вернулась домой, принесла с собой не только неведомые тебе запахи, но и тот страх, который до сих пор светится в ее глазах. Она скулит по ночам, лезет к тебе, и ты ощущаешь всю ту бездну одиночества и непонимания, которые ей пришлось пережить. Если бы ты тогда знал, что это чувство — одиночества и непонимания — будет преследовать тебя всю жизнь, что бы ты сделал? Не жил? Но ты живешь и начинаешь понимать, что парадоксы — это тот фантик от конфеты, который застрял у тебя на зубах, и оторвать его ты можешь только вместе с зубами. А вкус конфеты забылся.
Вот ты стал совсем большим, и что, парадоксов вокруг тебя стало меньше? Ты чему–то научился? Вот ты слушаешь умных людей и не понимаешь, что значит фраза: хочешь мира — готовься к войне. Привычная логика дает сбой, тебе сложно понять, зачем вот этот прекрасный мир, который тебя окружает, надо заполнять оружием, этим лязгающим и внешне совершенным металлом, который по определению не может быть прекрасным. Почему, чтобы жить, обязательно надо убивать? Тебе говорят, что жизнь и смерть идут рука об руку, и в этом заключается некая великая мудрость, но ты не хочешь признавать этой мудрости. Почему царю Петру, для того чтобы создать такой великий город, как Санкт–Петербург, надо было зарыть в землю тысячи людей, которые хотели жить так же, как хотел сам Петр и хочешь ты. И почему его называют «Великим»? Почему политики никак не могут договориться, хотя все как один заботятся о людях, желают им счастья и дружески похлопывают друг друга по плечу во время саммитов и фуршетов? Ты начинаешь понимать, что парадоксы остались точно такими же, какими были в детстве, просто меняются их цвет, запах, но ты все–таки вырос и научился бороться со страхами, которые они вызывают.
Мудрость означает не понимание, мудрость означает привыкание. Мир нельзя переделать, и новая собака, которая живет рядом с тобой долгие годы, понимает это лучше тебя: она привыкла к твоим собственным парадоксам и совсем не удивляется, когда ты ночами меряешь ногами дом, стараясь не шуметь, бездумно листаешь книги, и в твоих глазах верный пес читает смирение.
Оскар Уайльд писал, что «Дорога в ад вымощена парадоксами», но почему только в ад? Дорога вообще вымощена парадоксами, и безразлично, куда они тебя приведут. Барак Обама в начале своего президентского срока развязал войну, а Нобелевский комитет увенчал его лаврами миротворца: что ж, это тоже дорога, и сегодня уходящий президент великой державы признает свои ошибки. Но ошибки признать можно, а вот уйти от парадоксов — вряд ли. Для того чтобы сохранить мир в стране, российский руководитель Борис Ельцин расстрелял собственный парламент, здесь вообще сплошной парадокс, системный и нерешаемый в принципе. Офицеры–танкисты в 1993 году выполняли приказ и старались не думать о том, что стреляют по собственному народу. Юристы формулировали пункты известного Указа № 1400 и старались не думать о том, что это нарушает конституционные нормы. Мир на крови — это реальность, которая нам вообще достаточно часто преподносится как единственный путь спасения.
Циники говорят прямо, лукавые царедворцы думают про себя, но про то же самое: пусть малыми жертвами будет достигнута великая цель. Пусть я погибну, но племя свое спасу — это горьковский Данко. Пусть погибнут армии, но захватчик не пройдет — это 20–й век. Но как здесь быть с той единственной (твоей, его) жизнью, которая уходит как песок сквозь пальцы? Н.Макиавелли в свое время опоэтизировал герцога Романьи Чезаре Борджиа, преступника, воплотившего редкое сочетание всех пороков, лишь бы он, властитель, объединил Италию. Но разве эта логика осталась там, в 16–м веке? Ведь и сегодня мы можем оправдывать людей, которые убивали тысячи соплеменников под девизом великих целей и великих свершений. Но это значит только одно: мир остался на уровне 16–го века, общественное сознание не изменилось в принципиальных чертах, и шагнуть к давно и не раз высказанным (и тут же раскритикованным) идеям гуманизма, толстовства, этике христианства все никак не удается.
Советская Белоруссия № 241 (25123). Четверг, 15 декабря 2016
