23 июня 1941 года на Минск упали первые немецкие бомбы. В ночь на 25 июня все руководство Белоруссии спешно покинуло столицу. Но нацисты заняли город только 28–го числа. Что происходило в «межвременье»? О первых днях Великой Отечественной войны в Минске бытует много слухов. Правду о том, что происходило в городе на самом деле, попыталась поднять на поверхность Ирина Воронкова, научный сотрудник Института истории НАН.
Эта тема ей очень близка. Свидетелями и участниками тех событий были члены ее семьи. Дед — Иосиф Драгун, заместитель наркома коммунального хозяйства БССР, отправив в эвакуацию, в Чкаловскую область, жену и четырнадцатилетнего сына Юрия, ушел на фронт и воевал до конца войны. Юрий в 18 лет окончил Чкаловское военное училище и также сражался на фронте, встретил победу в Чехословакии, после войны стал видным историком.
Ирине Юрьевне давно хотелось узнать подробности происходившего с 22 до 28 июня 1941 года, ведь об этом никогда открыто не говорили. Слишком противоречивы были те дни. Героизм и трусость, безверие и надежда — все смешалось в горящем от нацистских бомб городе. Ирина Воронкова пытается если не оправдать, то понять тех, кто не смог, но пытался спасти столицу в первые дни войны.
— Судьба моих предков заставила меня взяться за изучение этой проблемы. Моя мама Лариса Митько, также минчанка, жила до освобождения Белоруссии в эвакуации в Горьковской области, оттуда в 1944 году поехала поступать в открывшийся в Москве Белгосуниверситет, после войны работала в редакции газеты «Советская Белоруссия». Очень надеюсь, читатели «СБ» смогут дополнить составленную мной городскую хронику 22 — 28 июня 1941 года, которая на днях увидела свет книгой «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа...» Минск и минчане в первые дни Великой Отечественной войны».
— А что рассказывали ваши родители о первых днях войны?
— Они были в то время школьниками: отец 1926–го, мама — 1927 года рождения. Оба учились в знаменитой 9–й средней школе — красивое дореволюционное здание в районе вокзала сохранилось до сих пор. Родители, как и другие минчане, поначалу не сомневались, что война через день–два закончится и все вернется на круги своя. До 22 июня советская пропаганда уверяла, что если и случится конфликт на западной границе СССР, то все обойдется малой кровью, Красная Армия оттеснит врага на его территорию и, фигурально выражаясь, «закидает шапками».
— Почему о первых днях войны в Минске до сих пор было так мало известно?
— 30 лет я проработала в Белгосмузее истории Великой Отечественной войны и, перебирая личные дела подпольщиков и партизан, заметила, что они очень невнятно описывали начало войны. Предполагаю, это объясняется тем, что эвакуация преподносилась в то время как свидетельство патриотизма. Остаться же на территории, занятой врагом, означало чуть ли не предательство! Поэтому говорить о тех страшных днях никому не хотелось. И даже партизанам и подпольщикам приходилось в какой–то степени оправдываться, почему они остались в городе.
— Так почему же не все смогли эвакуироваться?
— 22 июня Минск еще не бомбили. Хотя в этот день немецкие самолеты пытались прорваться в город, но на подступах к столице их сумели остановить силы нашей ПВО. Утром 23 июня вражеские истребители впервые обстреляли людей — пасших скот возле шоссе в районе Уручья, где стояла 100–я ордена Ленина стрелковая дивизия. После 12 часов бомбардировщики налетели на Товарную станцию и Лошицкий аэродром (нынешний аэропорт «Минск–1»). Аэродром во второй половине дня бомбили 11 раз. Там стояли два истребительных полка, прибывших в Минск 22 июня из Могилевской области. Замаскировать самолеты не успели, и немцы уничтожили большинство машин прямо на земле. Характерно, что перед вылетом в Минск в полках еще провели антивоенные митинги. А ведь промедление было смерти подобно. И вот — результат... Вообще, к осознанию серьезности ситуации в Минске на всех уровнях пришли далеко не сразу. Некоторые простые минчане восприняли новые, связанные с войной реалии как некое театральное действо. Когда над Минском 23 июня появились первые самолеты, сбросившие бомбы пока еще только на железнодорожную станцию и аэродром, а сам город не тронули, люди высыпали на улицы и с любопытством наблюдали, как в ясном голубом небе медленно проплывали истребители. Одна из минчанок рассказала, что родители не пускали ее на улицу, но она не послушалась и тоже выбежала, уверенная, что под родным небом ее не могут не только убить, но даже ранить.
— Разве людей не предупредили, что война — это всерьез?
— Командование Западного фронта и руководители Белоруссии были уверены, что пограничные части, как планировалось до войны, остановят врага до подхода основного эшелона войск, а затем отбросят их за границу и разгромят.
— Почему тогда руководители ЦК КП(б)Б, Совета Народных Комиссаров БССР спешно покинули Минск в ночь с 24 на 25 июня?
— Мне приходилось слышать мнение, что наши руководители ничего не сделали для спасения города, бросили его. Я попыталась разобраться. Дело в том, что в условиях тогдашней абсолютной централизации власти руководство БССР ничего не могло сделать без команды сверху — из Москвы, лично от Сталина. В послевоенных записках первого секретаря ЦК Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии Пантелеймона Пономаренко сохранились строки о том, что во второй половине дня 23 июня он с трудом принял решение об эвакуации детей, ценностей госбанка, оборудования и коллектива строившегося тогда в Минске важнейшего военного объекта — авиазавода. Глава республики с 22 июня регулярно выходил на связь со Сталиным, но тот требовал «не поддаваться панике». Пономаренко и другие руководители БССР, мне кажется, опасались быть «уличенными» в паникерстве, в то время это было чрезвычайно серьезное обвинение. Кроме того, в отсутствие стабильной связи Минска с приграничными армиями власти до последнего были уверены, что с часу на час положение на границе стабилизируется. Этим объясняется их нерешительность. Пантелеймон Кондратьевич вспоминал, что 23 июня Сталин удивился его решению начать частичную эвакуацию: «Не рано ли?..» Пономаренко объяснил, что Минск уже начинают бомбить, — и разрешение Сталин все–таки дал. Но было уже поздно. Утром 24 июня начались массированные воздушные атаки. Власти еще пытались чем–то помочь людям: организовали на пригородных железнодорожных станциях дополнительные пункты погрузки для эвакуации населения, дополнительную выпечку хлеба, — но ситуация уже в первой половине дня вышла из–под контроля. В ночь с 24 на 25 июня представители центральных органов власти выехали в Могилев. В эту же ночь Минск покинули штаб Западного фронта, части Красной Армии и милиция. Остались только оперативные группы 42–й отдельной бригады конвойных войск НКВД: 160 человек на весь город, которые пытались поддержать порядок. Но в ночь на 26 июня ушли и они. Фактически Минск оказался в состоянии полного безвластия. С другой стороны, положение было таково, что немецкие танковые части, можно сказать, семимильными шагами приближались к столице. Первые немецкие десантные группы появились на улицах города уже 27 июня — транспортные самолеты противника периодически выбрасывали десант в районе Острошицкого Городка. Немецкие регулярные войска вошли в столицу Белоруссии во второй половине дня 28 июня. Предполагаю, что руководители БССР понимали, что это могло случиться в любую минуту. Вообще, нам, сегодняшним, очень сложно до конца понять состояние людей того времени, их мысли, мотивацию поступков. Они оказались в экстремальной ситуации. И неизвестно, как бы мы действовали на их месте.
— Давайте уточним: когда началась первая массированная бомбардировка Минска?
— 24 июня в 9.40 утра. До обеда центр города превратился в руины.
— Чего немцы хотели этим добиться?
— У них были данные аэрофотосъемки, сделанной во время первых полетов над Минском 23 июня. Стояла цель нарушить все коммуникации в центре города. Так и произошло. Вышел из строя водопровод, все коммунальные системы. В отсутствие воды нечем было тушить пожары. Огонь пошел гулять по городу — даже если здания не были разрушены, то сгорели. Немцы не трогали только заводские кварталы и деревянные окраины, а также Дом Правительства, Дом Красной Армии (нынешний — Дом офицеров), тюрьму. Захватчики планировали быстро войти в город, остаться здесь надолго и восстановить для своих нужд промышленные предприятия.
— Люди сразу начали бежать из города?
— Бомбы разрушили подъездные пути Минского железнодорожного узла, уничтожили большую часть подвижного состава. В условиях, когда многократные бомбардировки продолжались с небольшими перерывами до 9 часов вечера, организовать массовую эвакуацию из Минска населения, оборудования предприятий, другого имущества было практически невозможно. Люди сами пытались что–то сделать: добирались до пригородных станций, уходили из города пешком. Сохранились свидетельства, что вожатые, воспитатели пионерских лагерей становились на рельсы, останавливали составы, идущие на восток, чтобы посадить на них детей. Военные помогали машинами.
— Сколько минчан эвакуировалось, погибло под немецкими бомбами?
— В 1945 году Минская областная комиссия по расследованию злодеяний оккупантов заявила о 186 жителях Минска, погибших при бомбардировках, не уточнив, однако, о жертвах какого периода идет речь. Безусловно, погибших было намного больше. К примеру, сотрудники немецкой санитарной службы констатировали, что на 1 августа 1941 года под развалинами еще оставалось от 600 до 700 тел. До войны в Минске насчитывалось более 250 тысяч человек, хотя газеты начала 1941 года писали о том, что в городе уже около 300 тысяч жителей. В 1944–м в освобожденном Минске насчитали 103 тысячи человек. Но из них не все были коренные минчане, встретившие в городе войну. Мы не знаем, сколько минчан успели уехать в эвакуацию, какое количество призвали в Красную Армию. Во время оккупации в Минск переселялись люди из других регионов Белоруссии. Поэтому невозможно сказать даже приблизительно, сколько минчан встретили войну, пережили ее и дождались освобождения.
— Откуда в печать до сих пор просачиваются версии о том, что Минск якобы разрушили не немецкие, а советские бомбы?
— Немцы, войдя в Минск, признали, что город разрушен более чем на 85 процентов, жилой фонд — на 65 процентов. Но в своих пропагандистских изданиях нацисты настаивали на том, что это дело рук «большевистских поджигателей». Однако сохранились документы, свидетельствующие, что сами немцы были недовольны своей авиацией, которая «перестаралась», уничтожая Минск, — ведь захватчикам потом негде было разместиться, на руинах не хватало жилья, служебных помещений. Советская авиация также бомбила Минск с января 1942 года, но не жилые кварталы, а исключительно военные объекты: казармы, аэродромы, железнодорожный вокзал. К сожалению, порой страдали и мирные жители — из–за неточного попадания бомб. Так, в ночь с 25 на 26 марта 1942 года от бомб, предназначенных для Дома Правительства, где располагалось много немецких служб, сильно пострадала улица Берсона. Но все это, конечно, несравнимо с немецкими атаками июня 1941 года.
— Итак, война в Минск пришла 23 июня — с первыми бомбами. А когда наступило спокойствие?
— Далеко не сразу. 3 июля 1944 года Красная Армия освободила Минск от оккупантов. Но еще некоторое время существовала серьезная опасность прорыва в город окруженных частей противника, было совершено несколько воздушных атак немецкой авиации. Я нашла на Военном кладбище могилу семьи Белькевич, погибшей в своем доме от прямого попадания бомбы 4 июля. По архивным документам удалось установить, что последний немецкий налет на столицу Белоруссии был совершен в ночь на 23 июля — на район железнодорожного узла. В этот день для Минска прогремел последний аккорд войны.
Фото из коллекций Федерального архива Германии в городе Кобленц (Bundesarchiv), Белгосархива кинофотодокументов в Дзержинске и Ирины Воронковой.
