На ПМЖ в Германии, родине жены, белорусский крестьянин Савелий здоровье поправил, но тоску по сельскому дому немецкие врачи пока так и не излечили…
В школе и за школой их так и называли все – немкины дети. Знаете, в деревне ведь если кличка пристанет, то это навсегда. А без такого персонального синонима здесь, как правило, и не живут. При этом природа его происхождения для человека постороннего бывает абсолютно необъяснима, как и сама кличка. Скажем, Охотник или Смоляк. Но сами местные сельчане и по себе, и по другим хорошенько знали: если уж «мянушка» прилипла, она точнее точного отражает определенные характеристики и склонности ее носителя. Доходило иногда даже до комичного: на наряде председатель паспортную фамилию забудет, а вот народную – никогда. «Ты, — говорит он бригадиру, — отправишь Летчика на стогование». «Летчи…», — старательно записывает в блокнот бригадир. – Фу ты: какого летчика! Васильева, что ли?» — «Ну, я и говорю: Васильева, кого ж еще!» — недовольно буркнет председатель.
С немкой же история посложнее получилась. И даже не одна история, а целых две. И не с одной немкой. С первой тут все вроде бы ясно. Была в нашей деревне женщина с такой непаспортной «фамилией», которая к ней приросла таким боком: сын у нее рос неполноценным, в смысле почти не говорящим, только мыкал и пыкал, как немец. Колька стал немкиным, а заодно и его мать. Но это, как говорится, не повод для философских рассуждений, это обыкновенная человеческая трагедия.
А вот судьбы, о которых хочу поведать чуть подробнее, очень даже выигрышны в плане всевозможных обобщений. Судите сами.
Девочка с васильковыми глазами по имени Лида ходила в нашу школу из соседней деревни. Красивая, с пшеничными волосами, перевязанными атласной ленточкой, как это было модно в 60-е годы. Кстати, эта мода сейчас возвращается: Пэрис Хилтон, наследница миллионов, судя по фото в глянцевых журналах, с такой же ленточкой щеголяет. И похожа она на мою давнюю знакомую из прошлого как две капли воды. Если быть честным сегодня, я втайне был немного влюблен в красавицу Лиду. Ясное дело, что не только я, но и большинство мальчишек-сверстников выделяли ее среди подруг.
Семья Лиды жила на крутом берегу реки, в крепком доме. Этот дом срубил после войны ее отец-фронтовик, который вернулся в родную деревню из поверженного Берлина. Да не один вернулся. Многие победители, что греха таить, тащили из неметчины трофейные швейные машинки и иные ценные, сработанные качественно вещи. Савелий привез на родину девушку. Немецкую, разумеется. Не помню точно, но, кажется, уже там она стала женой белорусского воина-освободителя.
Словом, в доме на берегу белорусской речки у законной семьи белоруса и немки стали появляться дети. Но прозвали их в деревне не, скажем, интернациональными наследниками, а именно немкины дети. Что, впрочем, вполне понятно: обычных семей на селе много, а подобная одна. И не было в этой «мянушцы» ничего унизительного или, не дай бог, оскорбительного. Наоборот, односельчане диву давались, как чужестранка смогла адаптироваться к нашим условиям жизни, как лихо и честно отработала она дояркой на колхозной ферме до пенсии, вырастила детей. Ответ прост: женщина очень любила мужа, семью. Можно сказать, что полюбила она и родину мужа, но…
Мало кто знал, что в Германии остались у нее родители, другая родня. Дочка Лида об этом, конечно, знала и даже по секрету рассказывала о заграничных дедушке с бабушкой лучшей подруге. Но больше – никому! Знаете, не принято было в те годы афишировать такое родство и даже небезопасно…
Когда же наступили неопределенные 90-е годы прошлого века, преданная и законопослушная немка стала уговаривать мужа, истинного славянина, съездить к себе на родину. Сначала готовила его к разовому вояжу, а затем, почувствовав податливость материала, и к окончательному переезду в Германию. Представляете ситуацию для мужика? Деревня, белорусская глубинка, семья, хозяйство, привычный уклад, пенсия — и вдруг!.. Савелий долгими вечерами в одиночку обдумывал предложение по-прежнему любимой жены. Ведь мог, мог он остаться в Германии тогда, в 1945-м, давно бы уже был заслуженным бюргером. Теоретически мог, реально — никогда! Никогда, Савелий? Тогда молодая жена-немка поехала в неизвестную Беларусь за своим суженым, который не представлял себе иного расклада судьбы. А сегодня, выходит, настало время платить по счетам? Счета эти понятны: жена всю почти жизнь терпела определенные лишения ради тебя, провела лучшие годы вдали от родины, честно работала на благо не своей страны. Это ли не самопожертвование! А родина для нее все же оставалась там, в Германии, куда жену тайно и постоянно, оказывается, влекло все это время.
Бросил Савелий на весы все свои «против», добавив в «за» еще пару неоспоримых аргументов. А именно: здоровье у ветерана пошатнулось, а медицина в Германии, известное дело… Ну и детям хотелось помочь, ведь после развала Советского Союза ой как тяжко тут жилось!.. Все, решение принято. Назавтра же принялась семья хлопотать по многочисленным разрешительным инстанциям, искать купцов на дом, хозяйство. Деревня и сама, можно сказать, пребывала в шоке, когда узнала о твердом решении односельчан. Правда, мало кто осудил земляков, все больше судачили о бытовых частностях, а некоторые и откровенно завидовали: дескать, едут из нужды на богатство. Впрочем, Савелию с семьей уже было все равно…
С той поры прошло время, но деревня не забывала смелого поступка простого мужика. Нет-нет да разносило (и разносит) местное радио по дворам свежие новости из далекой страны. Дескать, живет себе там наш Савелий с их немкой припеваючи, пенсию достойную получает, дети хорошо устроились не без помощи немецкой родни, жилье есть. Да и операцию старику сделали – поправили здоровье, как он, собственно, и хотел. Вот, мол, повезло-то человеку на закате жизни!.. Новости эти, известное дело, с той или иной степенью достоверности доходили до земляков из писем, которые Савелий исправно присылал (и присылает) оставшейся в деревне родне.
Но «за кадром» людской молвы оставалось, пожалуй, главное, о чем могли прочитать в тех же письмах только близкие люди. Не покидала, ну никак не покидала Савелия тоска по родной земле. И, судя по всему, он пока оставляет открытым вопрос, в ней или на чужбине, когда придет отмеренный Господом срок, закончить ему свой жизненный путь…
Недавно довелось мне побывать в Германии. В перерывах между впечатлениями о педантичности и зажиточности немцев не давала покоя мысль, что где-то рядом здесь, на чужой родной земле живет девочка с васильковыми глазами. Та самая – из моего школьного детства…
