Национальный художественный музей празднует юбилей — 8 ноября 1939 года в Минске открылась Государственная художественная галерея БССР

Узоры слуцких поясов

8 ноября 1939 года в Минске открылась Государственная художественная галерея БССР

Национальный художественный музей празднует юбилей — 8 ноября 1939 года в Минске открылась Государственная художественная галерея БССР, с которой началась история крупнейшей в Беларуси коллекции художественных ценностей. Первую собрал Николай Михолап — довоенный директор галереи. Тот самый, благодаря которому годы спустя Минск обрел свой неповторимый облик. И это отнюдь не преувеличение... Тем не менее в музее до самого недавнего времени имя Михолапа было под негласным запретом. Да и теперь, несмотря на его бюст у входа в новое музейное здание, повсюду говорят с восхищением только об Аладовой, возродившей будущий художественный музей после войны. Михолап же вошел в историю прежде всего как человек, виновный в том, что первая белорусская коллекция уникального искусства была утрачена, скорее всего, безвозвратно: «А, тот самый, который не смог сберечь наши главные шедевры — слуцкие пояса».

 

Молва безжалостна и живуча. С утраченным собранием раритетов имя Михолапа связывают постоянно. Но мало кому известно, что именно он создал промышленное производство фарфора и керамики и стал автором множества самых узнаваемых артефактов современной Беларуси. Взять, скажем, зубра — первым ведь был его, михолаповский, еще дореволюционный зубр, растиражированный потом повсеместно, от многометровых изваяний в чистом поле у дорог до симпатичных фигурок на полках сувенирных магазинов. А фонари на центральных проспектах Минска и Гомеля, украшенные орнаментом, позаимствованным у слуцких поясов? Лепнина на фасадах красивейших минских домов? Все эти стилизованные вазы, букеты, гирлянды «списаны» все с тех же поясов, которыми Николай Михолап болел всю жизнь. После войны он возглавил сектор художественной промышленности архитектурного управления при Совмине БССР и получил завидный карт–бланш украшать по своему вкусу не только Минск, но и другие белорусские города, которые также пришлось отстраивать заново...

 

В 1939 году, когда дворец Радзивиллов в Несвиже национализировали, туда сразу прибыла некая московская комиссия, отбирающая раритеты для крупнейших российских музеев. Подготовка к первой Декаде белорусского искусства в Москве была в самом разгаре, и Михолап убедил московских чиновников сделать выставку «белорусского народного творчества» частью декадной программы и только после этого решать дальнейшую судьбу коллекции слуцких поясов. Знал, что предлагать, в дни Декады о шедеврах Государственной художественной галереи БССР вышло столько публикаций, столько лекций было прочитано, что отнять их у белорусов уже не посмел бы никто...

 

К слову, сегодняшние исследователи наследия Николая Михолапа предполагают, что «неизвестным художником», оформившим «Венок», единственный прижизненный сборник стихов Богдановича, скорее всего, был также он. Как пишет Ластовский, орнамент обложки создал «нейкi вучань–беларус барона Шцiглiца». Действительно, в 1905 году Михолап учился в Петербургском художественном училище Штиглица (после — знаменитое Мухинское училище). Видимо, там же, в Петербурге, он и познакомился с Янкой Купалой, а позже написал первый портрет Песняра и стал автором декораций петербургской постановки «Павлинки». Однако приятельские отношения с Купалой продлились недолго.

 

— Говорят, там была очень личная история — они оба влюбились в одну девушку, — замечает Ольга Парфенкова, внучка Николая Прокопьевича. — Впрочем, утверждать, что все так и было, я не возьмусь. В нашей семье таких разговоров не велось. Но те, кто знал деда близко, предполагали какую–то романтическую тайну...

 

Вообще, биографам Николая Михолапа установить обстоятельства его частной жизни довольно непросто — откровенничать о себе он не любил, а скрывать ему, по всей видимости, было что.

 

Заветное

 

— В 30–е годы прошлого века заниматься национальным искусством было небезопасно. Но дед был осторожен, умел себя с руководителями вести достойно (в конце концов, в 1939–м ему было уже 53 года) и сделать к этому времени успел не так уж мало. Создал керамическую мастерскую в Витебском художественном техникуме, заведовал керамической лабораторией в НИИ промышленности... Плюс «правильное» происхождение — сын минского рабочего–железнодорожника. Правда, по семейной легенде, его мать Софья, служившая горничной у кого–то из местной знати, выходила замуж уже беременной. И потом якобы именно настоящий отец Николая Прокопьевича платил за его обучение в училище Штиглица. Так или иначе, но тайный спонсор там действительно был... Еще ходили разговоры, будто он так любил свою Софью, что погиб, когда после революции попытался перейти границу, стремясь увидеться с ней еще раз... Сколько правды в этих историях — неизвестно, говорить о таких вещах в те годы опасались. Свои тайны были у каждого. Например, о том, что отец бабушки был членом Государственной думы, мы вообще узнали после ее смерти...

 

А дед получил диплом за подписью почетной опекунши княгини Оболенской — и тут же отправился в армию: началась Первая мировая война. Рыл траншеи, строил мосты... Этот опыт ему потом очень пригодился, делать точный расчет пространственных конструкций он умел виртуозно. И обучил ремеслу немало учеников... Вообще, деду стоило больше преподавать, он был хорошим учителем. Даже те, с кем он занимался уже в конце жизни, стали успешными художниками... Кстати, денег за свое репетиторство не брал. Ну, это было вообще в традициях нашей семьи. Не помню, чтобы в годы моего детства мы садились за стол одни. Здесь постоянно кто–то гостил. Знакомые, незнакомые, художники и самые обычные люди, иногда — даже соседи тех, кого мама–биолог встречала в своих бесконечных командировках. Все здесь кормились, ночевали, знакомились, решали свои вопросы... Тех, кто всю жизнь вспоминал Николая Михолапа с благодарностью, действительно было немало.

 

Тайное

 

О том, где были спрятаны эти знаменитые пояса, знали только два человека — он и Елена Аладова. Тогда в каждом дворе Минска были дровяные сараи — будто бы в один из таких сараев они и отнесли ящики с главным музейным сокровищем, замаскировав их в поленнице... А что еще можно было сделать? Минск бомбят, сотрудники музея растеряны, водителя мобилизовали — куда везти коллекцию? Что или кого спасать в первую очередь? И он принял решение — закрыл музей на амбарный замок, забрал из больницы жену, которой еще не сняли швы после операции, и повел сотрудников к последнему эшелону... К слову, мама тогда училась в Москве, и деду еще не было известно, что его дочь добровольцем ушла на фронт...

 

О назначении Елены Аладовой новым директором художественной галереи он узнал еще в эвакуации. «Выбор, по–моему, очень удачен», — написал в письме знакомой. Тем не менее пока там директорствовала Аладова, порог музея он ни разу не переступил. Впрочем, его туда и не приглашали. Несмотря на то, что официально никого ни в чем не обвинили, оба всю жизнь подозревали друг друга. Про деда, например, сплетничали, будто бы в первые дни войны он о чем–то шептался с управляющим Радзивиллов... Конечно, смириться с фактом того, что все сгинуло бесследно, ни дед, ни Аладова так и не смогли.

 

Родное

 

Осталось огромное количество его эскизов ваз, кубков, посуды... И везде — орнамент слуцких поясов, который дед считал самым совершенным узором всех времен. Тетрадей с рецептами глазури для керамики сохранилось не меньше. На кухне у нас была настоящая химическая лаборатория, полки с солями и прочими препаратами возвышались до самого потолка. Со свалок дед приносил всевозможные ящики, из которых потом делал формы для отливки. Все это тоже хранилось на кухне — в кладовке была фотолаборатория... Сколько раз ему предлагали мастерскую, но «химичить» дед предпочитал дома. В конце концов, тут были все, кого он любил, и все его цветы (которые росли у нас везде, где только находилось место для них) были здесь же... Соседи завидовали: какая, мол, дружная семья, ни разу не поссорятся. Но бабушка была мудрой: стоило деду вспылить (а это случалось не так и редко), она тут же на часок уходила из дому... Да и вообще, возможно, только благодаря ей, Надежде Ивановне Михолап, дед смог пережить потерю слуцких поясов и хотя бы отчасти вернуть нам их красоту...


Кстати


5 ноября в Национальном художественном музее открывается выставка «Слуцкие пояса из собрания Национального музея в Варшаве».

zavadskaja@sb.by

Советская Белоруссия №210 (24591). Суббота, 1 ноября 2014.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter