Этот художник не повторял никого, даже самого себя. Великая Отечественная война, Афганистан и Чернобыль, женские портреты, пейзажи, мифологические и библейские сюжеты — каждую тему он видел иначе, чем те, кто был до него или рядом. И каждая новая серия работ вызывала неизменное восклицание на печатных страницах: «Такого Кожуха мы еще не знали». Говорили, будто в последние годы жизни он утратил желание дописывать свои полотна, разочаровался в профессии, в публике, которой настоящее искусство все менее интересно. Но вряд ли это так. В его мастерской осталось немало незавершенных картин, загрунтованных холстов, однако Владимир Кожух писал не для публики. Наверное, правильнее было бы сказать, что каждую из работ он проживал. Как краски, накладывал на холст эмоции, запечатывая их в своей сложной палитре — отсюда это живое дыхание, которое теряется в репродукциях. Все же человек, в том числе художник, устает в эмоциях, невозможно сохранять одинаковый настрой так долго, как того требует создание картины даже небольшого формата. И там, где другие полагались на отработанные приемы, профессионализм, Кожух переходил к другому холсту, другой теме. Только когда в душе накапливалось достаточное количество нужной краски, возвращался к незавершенному сюжету. Порой мог переписать даже работу, которая побывала на выставке... Чем меньше в картине вот этого как будто невидного, но такого важного, тем проще сделать почти точную электронную копию. Но почувствовать живопись Владимира Кожуха можно только наяву. Пожалуй, в этом и кроется главная причина того, что о нем все еще говорят как о художнике недооцененном. Не профессионалами, которые о его творчестве скажут и напишут еще много умных и красноречивых фраз. А публикой, все чаще изучающей искусство по интернет–репродукциям.
— Защиту дипломов мы отмечали в ресторане вместе с преподавателями, — вспоминает Марина Кожух, вдова художника. — Май Данциг пел там чудесные песни, а Евгений Зайцев пригласил меня на танец и все время говорил только о Володе: «Такой бывает раз в 10 лет, и хорошо если бывает». Но я и без его слов все видела. Почему сама не стала художником? А что мне оставалось делать рядом с гением? Быть подмастерьем? Не смешно.
Мы поженились на последнем курсе. Из колхоза «Рассвет» в театрально–художественный институт пришел запрос на выпускника–художника. Василию Старовойтову, председателю знаменитого на весь Союз колхоза–миллионера, нужен был руководитель детской изостудии, непременно молодой профессионал и обязательно лучший. Там, в деревне Мышковичи, только построили Дворец культуры, один в один с минским ДК камвольного комбината, только роскошнее. Прямо в здании дворца был бассейн с золотыми рыбками, вокруг которого росли настоящие пальмы с настоящими же, пусть и мелкими бананами. В центре деревенской площади бил фонтан со светомузыкой. Через площадь — наш дом, двухэтажная квартира с гаражом. В конце 1970–х все это выглядело сказкой наяву. Володе положили зарплату 240 рублей за неполный рабочий день. В местном ресторане он еще успел сделать роспись, потом из этого же зала его провожали в армию. Всей деревней. Словом, нам было что терять, когда Феликс Янушкевич, вместе с которым Володя учился в институте, сообщил в письме, что в Минске организуется филиал Всесоюзных академических мастерских, который возглавит Михаил Савицкий. Наша дочь пошла в ясли, а Володину кандидатуру утвердили в Москве. «Как ты решишь, так и будет», — сказал он мне тогда. Но я видела его потенциал, знала, как ему не хватает творческого общения в этой богатой деревне. Владимиру Кожуху нужно было гораздо больше, чем гараж с машиной, которой, кстати, мы никогда так и не обзавелись.
«Когда ночь становится утром»Яблоки
— Бывало, у меня спрашивали: «Как ты с ним живешь, он же все время молчит?» Знаете, иногда вместе хорошо и помолчать. Но когда Володя вернулся из Италии, ему хотелось говорить, говорить... А ведь сколько раз отказывался куда–либо ехать. Его картины демонстрировались в Швейцарии, Австрии, США, Финляндии, во многих странах, но он предпочитал оставаться в мастерской, не тратить время на поездки. Хватало книг. Долгое время у него была мастерская в Троицком предместье, рядом с которой — книжная ярмарка, где он почти ежедневно что–то покупал. И тут настоящая Италия, античное искусство — только руку протяни. Володю пригласили на пленэр, сделали ему документы, а он, как всегда, закрылся в мастерской. Не поверите, пришлось буквально вынудить его поехать.
«Приданое»
Однако когда возглавил группу художников, которая отправилась в Чернобыль через год после аварии, удержать его дома я не смогла. После этого он написал серию картин, за которую получил авторитетную премию. Володя договорился, чтобы художников подпустили максимально близко к реактору. Но гораздо больше его впечатлило другое, не реактор. Была весна, цвели яблони. Но прошлогодние яблоки не опали, мумифицировались на ветках и мешали новым цветам. И там жили люди. Вопреки всем запретам возвращались в свои дома... А потом — и года не прошло — он сильно заболел. Стал задыхаться. Лечение не помогало. Бог милостив, мы встретили знаменитого доктора Войтовича, который вылечил Володю голоданием. Тогда же он отказался от сигарет, хотя так же, как его отец, курил без меры. Отец был следователем в Дрогичине, профессия тяжелая. Но и Володя, на мой взгляд, выбрал себе дело ничуть не легче. После смерти отца закурил снова...
«Си-минор»
Музы
Картина «Беларусьфильма» «Я помню», которую национальные каналы традиционно включают в свою программу в годовщину чернобыльской катастрофы, начинается с работ Владимира Кожуха. Главный герой фильма — художник, вернувшийся в свою «чернобыльскую» деревню 20 лет спустя. К финальным титрам у него рождается ребенок, появляются новые темы в творчестве. Через год после той экспедиции у Владимира Кожуха родилась младшая дочь. И его искусство стало другим. Глубже и многослойнее уже и в буквальном смысле. С едва уловимым отзвуком старинных легенд, архаикой, воплощенной в новую форму, устремленной к будущему. Тогда же появились его музы — светящиеся, одухотворенные героини снов и грез. И в чем–то так похожие на них женщины из белорусских деревень, ставших воспоминанием... После своего чудесного излечения к врачам он больше не обращался. Но болезнь, как оказалось, никуда не девалась.
«Черное на белом. Белое на черном»
У него не было врагов. Вообще. Марина Кожух в этом уверена. При том, что много лет был председателем секции живописи Белорусского союза художников, где в принципе сложно не нажить недоброжелателей. С его талантливой живописью было невозможно спорить, даже Михаил Савицкий, которого эксперименты Владимира Кожуха поначалу немало раздражали, со временем это признал. Эти картины никогда не становились причиной шумных историй, а сам Владимир Владимирович был слишком интеллигентен, чтобы рекламировать собственное творчество. Хотя об искусстве Кожуха нужно говорить, его нужно смотреть. Эта живопись есть в постоянной экспозиции НХМ, в музее–заповеднике Заславля, для которого Владимир Кожух написал портрет Алены Киш (там хранятся ее знаменитые «маляванкi»). Будут выставки — не пропустите. Чтобы увидеть то, чего не передать словами и не разглядеть через монитор.
cultura@sb.by
