Все больше европейских стран принимают закон об эвтаназии. Готовы ли мы пойти по такому пути?
Без малого двенадцать лет назад в Нидерландах впервые в мире эвтаназия была введена в легальную медицинскую практику, хотя вопрос о “благой смерти” то и дело пытались поднять на законодательном уровне еще с середины семидесятых годов прошлого века. Следом безболезненный уход из жизни неизлечимо больных легализовали Бельгия, Люксембург, некоторые штаты Америки, Франция. Меньше месяца назад после долгих споров и раздавшегося в зале заседаний крика “Убийцы!” парламент Бельгии принял закон об эвтаназии для несовершеннолетних. На днях король этой страны Филипп подписал его, несмотря на многочисленные протесты общественности.
Таким образом, Бельгия стала второй в мире страной после Нидерландов, где допускается эвтаназия несовершеннолетних, и первой, которая не ввела возрастных ограничений для добровольного ухода из жизни. В Нидерландах применять эвтаназию разрешено только к детям старше двенадцати лет.
“Я готова держать ответ перед Богом...”
В нашей стране от рака сегодня умирает каждый седьмой белорус. А ведь нельзя забывать и о тех, кто годами прикован болезнью к инвалидному креслу или постели, кто проводит триста шестьдесят пять дней в году на больничной койке. Всеобщая декларация прав человека гарантирует этим людям право на жизнь. А как же быть с правом на смерть, лишенную мучений?
На протяжении полутора лет медики безуспешно боролись с лейкемией, диагностированной у маленькой Даши. Несколько операций, агрессивная химиотерапия, болезненные уколы и — приговор врачей: ничего нельзя сделать. Последние два месяца для родителей девочки превратились в ад: смотреть на страдания своего десятилетнего ребенка, знать, что ты ничем не можешь помочь. Единственное, что остается, — ждать неминуемого конца. Такого не пожелаешь даже лютому врагу.
— Настало такое время, когда не помогали даже сильнейшие обезболивающие, — вспоминает мама девочки Елена. — Я даже не хочу описывать, что творилось с моей доченькой. На всю оставшуюся жизнь запомнила ее глазки, наполненные слезами, и шепот: “Мамочка, помоги! Я хочу уйти поскорее. Почему Боженька не забирает меня?” Если честно, я хотела дать дочке смертельную дозу лекарств, только бы закончились ее страдания. Но муж и свекровь буквально дежурили возле меня, оттаскивали за руки, не давали подойти к аптечке с таблетками. Они верующие, категорические противники эвтаназии. Считают, что только Бог решает, когда забирать жизнь. И до последнего Дашиного вздоха надеялись на чудо. Не знаю, может, я недостаточно сильна для такой веры. Но если бы мне удалось облегчить последние дни пребывания дочки на земле, пусть даже совершив то, что законники называют убийством, я была бы готова держать за это ответ перед Богом!
“Мне нравится смотреть на город из моего окна...”
Минчанке Алисе двадцать пять. Детский церебральный паралич вкупе с перенесенным в возрасте шести лет менингитом и еще несколько сопутствующих заболеваний навсегда приковали ее к инвалидному креслу и лишили возможности внятно говорить, читать и писать. Врачи говорят, что девушка вряд ли дотянет до тридцати...
Кто-то назвал бы жизнь, которую вынуждена вести Алиса, жалким существованием получеловека-полурастения. Но она находит совершенно неожиданные поводы для благодарности небесам: искренне радуется каждому новому солнечному дню, цветку, распустившемуся на подоконнике. И обожает, сидя у окна, подолгу смотреть вдаль, что-то тихонько напевая.
— Мы называем ее ангелочком, — говорят родные. — Она настолько светлый человек, что в ее присутствии у каждого поднимается настроение. Наша девочка почти всегда улыбается. И это не гримаса умалишенного человека, болезнь не отняла у Алисы возможность понимать то, что происходит вокруг нее. Просто она совершенно иначе реагирует на это, не так, как мы — здоровые, сытые, благополучные. Инвалид, калека, которая никогда не познает мужской любви и материнства, не сможет ходить на работу, встречаться с друзьями, которой недоступно счастье в общечеловеческом понимании, способна находить радость в том, на что мы в каждодневной суете просто не обращаем внимания. Разве можно, глядя на нее, даже задумываться об эвтаназии?
У последней черты
Проблема эвтаназии — чисто моральная, этическая и весьма острая. Даже в тех странах, где добровольный уход неизлечимо больного пациента из жизни узаконен, каждый случай рассматривается индивидуально. И далеко не всегда дело обходится без ожесточенных споров, критики, судебных исков. Мало кому из родственников умирающего человека хочется стать его “узаконенным убийцей”.
— С одной стороны, можно понять людей, которые настаивают на эвтаназии для себя или своих близких. Однако как рядовой гражданин и как долгие годы практикующий медик я все-таки — после очень долгих раздумий на эту тему! — выступаю против легализации “благой смерти”, — говорит член Постоянной комиссии Палаты представителей Национального собрания по здравоохранению, физической культуре, семейной и молодежной политике Александр Стецко. — Не представляю, кто сегодня может четко определить грань между надеждой на жизнь и обреченностью на смерть. Каково это — подписать разрешение на убийство родного человека и потом носить в душе этот камень? Мне кажется, для начала нужно решить проблему качественного обезболивания неизлечимо больных людей. Медицина ни одного дня не стоит на месте, появляются новые лекарства, средства и методы. Если человек перестанет чувствовать боль, он не захочет раньше положенного судьбой срока покидать этот мир.
Во многом согласна с депутатом и директор Белорусского детского хосписа Анна Горчакова:
— Для белорусского общества тема эвтаназии пока что слишком “неудобоваримая”. Вспомните, как наша церковь относится к абортам, а теперь представьте реакцию клира на узаконенную “благую смерть”! Тем более если дело касается детей. Я сама выступаю противником детской эвтаназии. Ведь под этим термином мы подразумеваем осознанное желание неизлечимо больного человека уйти из жизни. Но о каком осознанном желании можно вести речь, если пациент — совсем еще малыш? Кроме того, я тоже считаю, что усилия медиков нужно сконцентрировать на поиске новых средств и методов борьбы с болью, а не на прерывании жизни.
Общественность возмутилась
Один из самых резонансных случаев, связанных с применением эвтаназии, произошел в 2009 году в Италии. Элуана Энгларо более 16 лет пролежала в коме в результате черепно-мозговой травмы, полученной в ДТП. Вся ее семья добивалась прекращения поддержания искусственного жизнеобеспечения. Но правительство Италии в срочном порядке утвердило законопроект, запрещающий эвтаназию Энгларо. Однако к тому времени медики уже приступили к постепенному прекращению питания, и женщина скончалась.
Этот случай вызвал большой скандал в Италии. Семью Элуаны и медиков буквально преследовали радикально настроенные общественники, которые считали отключение аппаратов преступлением.
Досье “НГ”
“Эвтаназия” в переводе с греческого — “благая смерть”. Впервые термин был использован в XVI веке английским философом Фрэнсисом Бэконом для обозначения “легкой”, не сопряженной с мучительной болью и страданиями смерти, которая может наступить и естественным путем. В XIX веке эвтаназия стала обозначать “умерщвление пациента из жалости”.
Современная медицина различает пассивную эвтаназию, предполагающую отключение пациента от систем жизнеобеспечения, например ИВЛ, и активную — введение смертельного препарата.
Мнение
Нравственный выбор
— Из практики знаю, что доля выздоравливающих при неблагоприятном прогнозе мала. Но в жизни бывает всякое, — цитирует medvestnik.by кандидата медицинских наук, доцента кафедры анестезиологии Белорусского государственного медицинского университета Олега Прасмыцкого. — Однажды пришлось лечить мужчину с множественными травмами после автокатастрофы. Реанимационные мероприятия проводились на догоспитальном этапе и после, человек пережил несколько длительных хирургических вмешательств, потерял много крови. Искусственная вентиляция легких проводилась полгода. За время лечения ушла жена, забрав маленькую дочь: она была уверена, что муж умрет. Имущество было распродано. Только мать поддерживала больного сына. Мужчина выжил.
Для верующего врача не может быть выбора — эвтаназия или естественная смерть. Даже если бы в нашей стране приняли закон, разрешающий эвтаназию, лично я однозначно ответил бы отказом. Только извращенное мышление способно назвать гуманными действия, направленные на гибель. Никакое законодательство не обяжет меня совершить акт убийства. В противном случае я просто уволюсь. Это нравственный выбор, которым я не могу поступиться.
