Сегодня злорадствовать, что «театр сдох», эффектно, но странновато. Вокруг новых постановок разгораются дискуссии. Зритель голосует за них самым простым и эффективным способом — присутствием в зале. На прошедших Днях культуры Беларуси в Литве были показаны два спектакля Национального академического драматического театра имени М.Горького: «Правда — хорошо, а счастье лучше» и «Пане Коханку». В репортажах из Литвы можно было видеть обычно сдержанных литовских зрителей, которые не скрывали восторга. Как написано в рецензии, появившейся в российской газете «Страстной бульвар» после показа спектакля «Пане Коханку» на Тамбовском фестивале имени Н.Рыбакова, народный артист СССР Ростислав Янковский создает образ белоруса, который «никогда ни перед кем не унизится, он будет жить по–своему, несмотря ни на какие пересуды и сплетни. Этакий белорусский барон Мюнхгаузен, только чересчур прямой и честный, как перед другими, так и перед самим собой». Поставил спектакль главный режиссер театра Сергей Ковальчик. Значит, в то время когда говорят о литературе и театре без героя, таковые все же появляются? Мои собеседники — Ростислав ЯНКОВСКИЙ и Сергей КОВАЛЬЧИК о современных театральных процессах рассуждать равнодушно не могут...
Р.Я.: Театр умер? Без героя? Да кого вы слушаете! Зрителю прежде всего нужен живой актер, человек. Такой, как во Франции была Сара Бернар, в России — Комиссаржевская... Да, театры бывают разные, они и должны быть разные. Нельзя же, чтобы все перенимали эстетику Някрошюса, хоть он и великий режиссер. Я с опаской думал, как воспримут на фестивале имени Рыбакова в Тамбове «Пане Коханку» — все же показан сложный исторический период. Но аплодисменты были каждые 10 минут.
С.К.: Меня удивило, что россияне понимают нас лучше, чем мы сами себя. Все, что было мной лично в спектакль заложено, все сработало.
Р.Я.: Мне интересно было Пане Коханку играть. Потому что это образ белоруса, который ни перед кем не склоняется... Который хотел, чтобы соотечественники приподнялись над буднями.
С.К.: Не раз замечал, насколько отличаются оценки того, что происходит в белорусском театре, здесь и за рубежом. Прав Алесь Ставер: «Каб любiць Беларусь нашу мiлую, трэба ў розных краях пабываць». Не важно, совпадают персонажи с историческими прототипами или нет... Главное, что история о Моцарте и Сальери подвигла Пушкина написать сюжет о гении и злодействе. Пускай Сальери и не отравил Моцарта.
Р.Я.: Помню мою первую поездку в Париж. В Лувре подошли к Моне Лизе. Миша Козаков смотрит на нее пристально и говорит: «Не могу понять, почему она такая великая?» Ему и посоветовали: «А вы переведите спокойно взгляд на картины, которые висят рядом, тоже великих художников, а потом снова на нее посмотрите». Мы все так и поступили. И — да! Увидели отличие. Почти необъяснимое: в среде картины, в позе, в ощущении улыбки... Чтобы правильно оценить произведение искусства, нужно спокойно сравнить его с другими.
— Но ведь даже классику ставят так, что ее не узнать.
Р.Я.: Некоторые популярные спектакли, новую трактовку классики, я смотрю с любопытством. Но не хотел бы в них быть задействованным. Я не отвергаю эксперимента. Пусть он будет. Но главное — не терять идеи, живого человека! Понятий о чести, чистоте души. Это не значит, что сценография должна стоять на месте, что в выборе темы не может быть неожиданных мыслей, преломления персонажей.
С.К.: Славяне могут есть и суши, и африканских тараканов. Но никогда не поменяют свою исконную еду на эти блюда. Так и с театром. Публика может смотреть и эксперименты, экзотику. Но стоять на традиции — это часть нашего менталитета. Можно уничтожить культуру театра актерского, психологического. Но этим убиваются основы нашего этноса.
Р.Я.: Великие произведения не теряют значения. Вспомним период немого кино. С приходом звука оно ушло, появилось новое... Но великое осталось: Чаплин, Мозжухин, Холодная...
— Ведь сегодня как раз эпоха цитирования, римейков, пародий...
Р.Я.: Когда начинают подкрашивать какие–то картины, отношение у меня к этому разное. «Председателя» с Ульяновым раскрасить — убивать за это надо. В «Семнадцати мгновениях весны» героиня ходит в ярких шароварах. Ну что это такое? В пример приводят американское кино, «Унесенные ветром», которое вначале было черно–белым, потом его сделали цветным. Наверное, если «Волгу–Волгу», «Веселых ребят» подкрасить — это может быть... Но фильмы о войне... «Темная ночь» в исполнении Марка Бернеса... Голодающий Питер... Разукрасить — это кощунство.
С.К.: Сегодня вообще в искусстве царствует упрощенная модель. В Москве это называют «культура супермаркетов». Вы, Ростислав Иванович, замечательно читаете стихи и можете делать это долго... Но многие ли молодые актеры способны на то, чтобы полчаса, сидя в компании, читать стихи?
Р.Я.: Опять вспоминается Миша Козаков... Как он Бродского читал! Юрский тоже замечательно выступал со стихами. А сейчас искусство художественного чтения ушло.
С.К.: Упрощенная модель сознания — и у артистов тоже. Вышел в сериале, засветился... Работы почти нет, платят хорошие деньги, и популярность тут же появляется, медийность.
— Кстати, об этом давно говорят в российских театрах... Исчезает преемственность поколений. Молодые артисты не посвящают себя целиком театру, соблазняясь быстрым заработком.
Р.Я.: В России это поветрие зацепило всех. Угрожает, между прочим, и нам. В сериалах, в рекламе снимаются и старые артисты. Я рад, что они задействованы. Но не надо забывать, что театр — это для актера папа и мама. Это школа, дом, где рождается настоящее творчество.
С.К.: В нашем театре как раз сохранилась преемственность поколений. Это то, чему тебя никогда не научат в театральном институте. Если тебе выпала честь быть партнером с таким артистом, как Ростислав Иванович, это — бесценный опыт.
Р.Я.: Сегодня принято чуть что говорить: о, это гениально! В наше время говорили: хорошо, нормально. Это была высокая оценка. Но великие артисты, конечно, есть. Ушла Александра Климова... Брат мой Олег ушел, царство ему небесное... До сих пор тяжело говорить об этом. Я считаю его великим актером. Сколько в его работах заложено! Вспомнить его роли в картинах «Бедный Павел», «Доктор Живаго», «Крейцерова соната»...
С.К.: А в последнем своем фильме, «Царь», как он сыграл!
Р.Я.: Хорошо сыграл... Но к этому фильму у меня сложное отношение. Мы смотрели его с женой и плакали — потому что видели на экране Олежку и прощались с ним. Помню, приехал к нему в последний раз на день рождения. У него была чудовищная слабость от болезни — и все же продолжал играть в театре. В «Женитьбе», в «Шуте Балакиреве»...
С.К.: Великий актер, для которого каждая секунда пребывания на сцене — жертвоприношение.
Р.Я.: Многие артисты в последнее время ушли... Белорусский театр оголился. Но в нашем остались старые мастера — Белла Масумян, Ольга Клебанович, Александр Суцковер, Иван Мацкевич, Александр Жданович, Александр Ткаченок, Владимир Шелестов... Говорят, сегодня нет амплуа «герой», «героиня»... Нет, есть! Конечно, трудно найти артистов, которые по своей сути, темпераменту, внешности являются героями. Можно как угодно относиться к Васе Лановому... Но он — герой! Вронский... Курагин...
— А если говорить о герое не как актерском амплуа, но как о центральном образе современной драматургии. Каким может быть этот новый образ? Ведь каждая эпоха выбирает свой.
Р.Я.: Это верно. Был романтический герой вроде Олега Стриженова. Были интеллектуальные герои — Баталов, Смоктуновский. Социальные герои, конечно, — Урбанский, Ульянов–председатель. Сегодня время почему–то не рождает героя. Кто он? Бизнесмен? Умереть от смеха...
С.К.: Может, надо, чтобы родился современный Островский, который опишет современных купцов? А ваши образы, Ростислав Иванович, из пьес Дударева о войне — разве они не современны? А герои пьесы «Сумерки», в которой найдена черта времени?
Р.Я.: Вспоминается, как в белорусском театре ставились «Люди на болоте» Ивана Мележа, пьеса Алеся Адамовича о Хатыни. Национальный материал, национальные герои!
С.К.: Но герой времени может быть и очень неожиданным...
Р.Я.: Как Высоцкий! Мы с ним познакомились, когда снимались в фильме «Служили два товарища». Мне посоветовали посмотреть, как он в театре Любимова играет Хлопушу. Потом видел его в «Десяти днях, которые потрясли мир». Господи, что он вытворял!
С.К.: Черта времени — голос Высоцкого. Он эпоху передал не в текстах — голосом. Мучительный, хриплый, все на последнем издыхании... Что касается главного? Поиск национального героя на нашей сцене будет продолжаться.
Р.Я.: У тебя есть замечательная работа — «Адвечная песня». Вообще, самый верный способ сделать так, чтобы люди ходили в театр, — ставить классику. Сейчас есть тенденция — быть Чацкими в искусстве, ниспровергать все. Я — за молодежь, обновление театра... Но взять и все сменить — это несерьезно.
