Хожу по выставке художника Марины Капиловой. Давно ее работы, наполненные изысканным вкусом, будоражат и манят меня. Не перестаю восхищаться, с какой легкостью и виртуозностью переходит она от графики к скульптуре. Казалось бы, совершенно несхожие области — одна предполагает объем, наше трехмерное восприятие мира, другая же — переходит в плоскость двухмерности и своей абстракцией творит необычную жизнь.
Каким надо обладать невероятным воображением, артистической фантазией, какое надо иметь устройство глаза и головы, чтобы рождать такие образы. Вот роскошный, лихой, такой современный капиловский «Кентавр». Так и вижу это скульптурное явление где–нибудь на тротуаре Минска. От одного взгляда на него — улыбка и восхищение заиграют на каждом лице. Или ее благородная «Матрона», создающая чудо — человеческий род. Ее изысканность нисколько не пострадала от добросовестного исполнения своих основных обязанностей — быть матерью, созидательницей и хранительницей семьи. Но Капилова не была бы Капиловой, чтобы не окрасить свое элегантное творение иронией, юмором. Величественную композицию «Матроны» завершает такая же постоянно беременная кошка. Уж делать потомство, так делать!
Право, иногда рассматривая произведения Капиловой, мне так и хочется воскликнуть: «Гениально!» Но так же, как и все, останавливаю себя: «Ну даешь!» — не принято в наших пределах так, наотмашь, хвалить творца. Вот если нашего художника возвеличат где–нибудь в Париже или Нью–Йорке, на худой конец в Москве, — мы доверчиво согласимся. Но сами?! Нет! Время рассудит... и... отодвинем похвалу.
Ладно, тогда, думала я, сравню ее графику с Бердслеем... — ведь именно такая ассоциация у меня возникла, когда я перебирала листы графики. И тоже остановила себя — а не слишком ли? Не поймут! Но почему? Какие мы боязливые! Художника надо хвалить и, если душа просит, — восхищаться.
Капилова давно не выставлялась. И вот нынче в самой молодой галерее под названием «Ў» открылась долгожданная выставка художницы. Она и послужила поводом для интервью.
— Марина Аркадьевна, меня как зрителя не покидает ощущение, что в художественной жизни столицы эта самая жизнь как–то притомилась. Нет ярких, в хорошем смысле, дерзких выставок. Не звенят новые имена, мы их не обсуждаем, не ссоримся из–за оценок их разности, как это было в 90–х... Вы себя называете свободным, независимым художником — а у вас какие ощущения на этот счет уже в XXI веке?
— Очень схожие с вашими. Мне не хватает среды, наполнения ее воздухом соревновательности, творческими поисками, амбициями, не хватает уровня общей культуры. Ведь цивилизация и культура — разные вещи. У нас сейчас художники прекрасно технически оснащены, но мало воспитаны, чтобы правильно пользоваться дарами цивилизации. Недавно была на выставке авангарда. Ощущение: авангард не авангардистский. Повторы. Сонливость какая–то. Азарта нет. Уже чиновники нас не останавливают, хватая за фалды: «Взлетай, дай волю фантазии». Ан нет, как кандалы на ногах, — не взлетается. Думаю, дело в отсутствии серьезной образованности — чтобы над чем–то воспарить, надо это познать. А согнуть проволоку, поставить старую батарею и на нее положить павлинье перо — маловато будет, чтобы вызвать интерес. Ведь чудо искусства напоминает евангельское чудо — претворение воды в вино. Природа искусства несет в себе преодоление обыкновенного.
— И все–таки хочу поделиться с вами своей радостью. Как–то мне по душе стала эта махонькая галерея. Я сюда бегаю всякий раз, проходя мимо площади Победы. Дух в ней поселился молодой демократичности: приглашаются все художники — покажись, будь любезен. Нет заскорузлости авторитарного мнения. Главное кредо — пробуй!
— Я стучу по дереву, чтобы, появившись, все это продолжалось. Но, замечу, таких галерей должно быть много, и разных. Здесь я вам не нравлюсь — выставлюсь у других. У всех — и у художников, и у зрителей — должен быть выбор. Летать хорошо только в большом небе.
Наши прежние выставочные площадки — Дворец искусства теперь стал все больше оправдывать негласное в среде художников новое название «Дворец меда». А Национальный художественный музей, по–моему, загордился своим погрузневшим академизмом. А жизнь ведь не идет, а несется вперед, и видеть, ощущать это надо сегодня, сейчас. За новым надо гнаться.
— Поговорим о личном. Ваша графика филигранна по мастерству и причудлива по мысли. Неужели никому в голову не пришло заказать вам проиллюстрировать книгу?
— Все места насижены. Люди давно работают в издательствах. Их знают. Они проверены.
— А поэкспериментировать и предложить себя самой?
— Пробовала. Не получилось. Есть художники, которые как–то сразу чувствуют книжный простор, думают книгой. Например, Таня Сучкова — все проиллюстрированные ею книги просто восхитительны. Сейчас она работает над «Карлсоном» — еще не видела ее работы, но уже знаю: будет хорошо.
— Кто был вашим учителем?
— Художник Виктор Иванович Версоцкий. Он однажды меня правильно похвалил: «Рисовать ты научишься! А вот брать образы из себя без натуры — редчайший дар». Все так и случилось потом в жизни.
— В каких жанрах, помимо графики и скульптуры, вы себя еще пробуете?
— По образованию я дизайнер, наверное, потому с удовольствием делаю женские украшения, куклы. Мне нравится менять жанры. Я устаю долго заниматься чем–то одним.
— Я видела ваши украшения — они великолепны, но надеть их решится не каждая дама.
— Верно. Мои украшения — вызов. Ведь серость — это нудная повторность. Примерив мое ожерелье, скажем, из фигурок кошек, барышня должна стать изысканной, нежной, непокоренной, самодостаточной, ощущать себя, как тот зверь, что «ходит сам по себе». А это уже сродни актерству.
— Почему–то сказанное вами очень подходит к женщине, которая сидит напротив меня!
(Капилова смеется.)
— Как обстоят у вас дела с зарабатыванием денег?
— Зарабатываю с трудом. Время от времени мои произведения покупают. Но я по–прежнему не люблю работать на заказ. Делаю, что хочу.
— Деньги являются критерием творческого успеха художника?
— Понятия «деньги» и «успех» не совсем от культуры. Какие нынче неприличные деньги платят за иные произведения. К сожалению, чаще весомость этих произведений для культуры неэквивалентна деньгам, выложенным за них. Возможно, именно такие смещения и заставляют профессиональных художников комбинировать искусство и коммерцию. Информации ведь сегодня море — бери компонуй — чего проще. Но это видно сразу. И от этого неприятно: сказать лично от себя художнику нечего, а выставляться хочется. Эти коллажи тиражируют не собственные ощущения, внутреннюю работу души, сердца, воображения, а чужие ощущения. Однако... Хорошие профессионалы–художники должны хорошо зарабатывать — это будет правильно.
— Женщина–художник — особый статус?
— Ну что вы! Художник — существо бесполое. Делать снисхождение художнику женщине — оскорбительно.
— Чем занята сегодня художник Капилова?
— Самое главное, что у меня заняты руки. Я леплю две работы — это самое приятное состояние, когда знаешь, что будешь делать. И поэтому мне сейчас хорошо. Вот закончу, и опять начнутся муки: а что дальше...
— Художественный гений — это кто? Навскидку назовите несколько имен.
— Гений — это всегда неповторимый мир. Имена? Гольбейн, Гауди, Эль Греко, Климт, Врубель, Серов, Мештрович. Кстати, когда я впервые увидела скульптуру Мештровича (хорват, начало ХХ века, учился в Вене), было ощущение, что у меня разорвется сердце от восхищения, потрясения и... оскорбления. Знаете, как переводится слово «инсульт»? Оскорбление. Мне было невыносимо завидно, что никогда ни при каких обстоятельства я не буду такой.
