Уходящая натура

Из жизни з/к
Из жизни з/к

«Если заключенного ничем не занять, он будет пилить или копать», — эта присказка в десятках ее вариаций известна всем сотрудникам пенитенциарных учреждений уже многие десятилетия. Стены тюрьмы № 1 в Гродно, к примеру, помнят и мрачных работников поточных производств, и творцов–энтузиастов, любовно корпящих над своими шедеврами. Причем нередко таланты таких уникумов формировались именно под влиянием тоскливого безделья в неволе.

Авоськи с розами

Тюремное заключение — «крытка» – одна из самых суровых степеней лишения свободы. Бетонный мешок с классическими нарами, «парашей», общим столом и забранным плотным ставнем окошком под потолком... Прогулки в узком цементном колодце... Сокамерники — каждый со своим крутым нравом... В таких условиях здесь живут те, у кого за плечами целый букет тяжких преступлений: убийцы, расправившиеся со своими жертвами с особой жестокостью, грабители, лишившие человека жизни, или судимые по пять–шесть раз рецидивисты.

«Жизнь заключенного: на прогулку — в камеру — на прогулку — в камеру. И все. В советские времена еще на работу ходили. Что только здесь не производили: и платы делали для «Горизонта», и жгуты вязали для щучинского «Автопровода», авоськи плели, гробы сколачивали. Как–то даже транспортеры для посудомоечных машин собирали из метровых металлических спиц. Представляете, особо опасным преступникам каждый день буквально вкладывали в руки холодное оружие. Но ничего... Обошлось», — вспоминает заместитель начальника гродненской тюрьмы Иосиф Койта. К слову, авоськи, сделанные руками заключенных, стоили на воле аж 15 рублей. Это при средней–то зарплате 120! Все потому, что сделаны были с душой: плотные ячейки и обязательно какой–нибудь рисунок, например, роза или олимпийский мишка. Причем специально трепали на них нитки, чтобы украшение получилось пушистым. Особо одаренным осужденным давали в руки деревянный брус, резак и рубанок. В 60–х им поручалось делать инкрустированные столы с витиеватыми узорами для кабинетов солидных партийных деятелей как минимум областного ранга, а в конце 90–х мастеровые в тюремных робах выпиливали оригинальные трехъярусные шкатулки.

С распадом Советского Союза многочисленные цехи, в которых работали сотни заключенных, закрылись. Остались швейная и столярная мастерские, рассчитанные на 30 — 40 человек. Большинство сидельцев это вполне устраивает, у них есть более приятные занятия: в каждой камере имеется телевизор и почти в каждой — переданные родственниками видеомагнитофоны и DVD–проигрыватели. Можно заказать в библиотеке книги и газеты. В общем, для бездельников тюрьма не создает неудобств.

Но есть и те, кого годы вынужденного бездействия превращают в поэтов, художников, скульпторов, переплетчиков и... рационализаторов.

Хлебное место

Большинство тюремных умельцев азы мастерства постигали уже за решеткой. Мальчики с детством, обремененным художественной школой или литературным кружком, сюда попадают крайне редко. У местных «сидельцев» уголовный стаж, как правило, начинается с 14 лет, и до этого рубежа места эстетическому образованию в их жизни не было. Найти в закоренелых преступниках крупицу таланта и убедить не стесняться его — задача тюремного психолога Алексея Жлобовича: «К нам поступил 25–летний гомельчанин, в 2004 году избивший до полусмерти знакомую супружескую пару, а после, уже сидя в колонии, зарезавший заключенного... Я заметил, что он неплохо рисует цветными карандашами, предложил попробовать красками. Сейчас его картины украшают кабинет заместителя начальника тюрьмы и клуб».

Сотрудники тюрьмы за свои деньги покупают холст, кисти, краски для талантливого уголовника и замечают: от картины к картине тот рисует все лучше. А вот отрывок из поэмы, трогательная проба пера 29–летнего убийцы, бывшего минчанина Н., который даже за решеткой считается представляющим повышенную опасность для общества: «В тишине свои дни коротаю,/ за столом свою жизнь провожу./ То гуашью бумагу мараю,/ то стихи в забытьи я пишу».

В то же время стоит констатировать, что исконно тюремные виды искусства понемногу уходят в небытие. И первым в очереди на списание — талант тюремных татуировщиков. Во–первых, это уже не модно — оставлять на теле несмываемые следы жизни «на зоне», а во–вторых, с открытием многочисленных салонов татуировки желающий «навести красоту» может сделать это без лишней боли при помощи профессиональных инструментов и опытного мастера, в стерильных условиях. Кустарный станок из электробритвы с прикрепленной иголкой в руках татуировщика, привыкшего «набивать» перстни и надписи «со смыслом», — уже архаизм. Правда, с исключениями. Есть чудаки, готовые подставлять свое тело под корявые татуировки вновь и вновь — пока места не останется. В тюрьме N 1 Гродно тоже есть такой: с рыбой на лице и пауком на макушке. Но это уже из разряда патологий восприятия прекрасного вроде еще одного «сидельца», который вырвал у себя все зубы, чтобы сделать из них ожерелье.

Зато не перевелись еще мастера «ваять» фигурки из хлеба. Дело в том, что никто не даст заключенному пронести в камеру резак, долото или любой другой инструмент, пригодившийся бы для обработки твердого материала. А хлеб, если знать, как с ним обращаться, может стать сырьем для изготовления удивительных поделок. Размоченный слюной и как следует спрессованный мякиш черного хлеба, застыв, превращается в подобие крепкого пластика. Для того чтобы представить плотность материала, достаточно лишь знать, что для изготовления 10–сантиметровой фигурки необходимо как минимум три буханки. К слову, в гродненской тюрьме есть свой специалист по лепке из хлеба — полоцкий бомж, в 6–й раз осужденный за кражи. Из любви к искусству он готов даже собственную зимнюю шапку разрезать для того, чтобы у фигурки обезьянки была шерстка.

Из хлеба также делаются воровские четки, позарез необходимые «карманникам» в неволе для того, чтобы не утратить чувствительность и ловкость пальцев. В гродненской тюрьме воров, правда, мало, поэтому четки здесь не очень распространены.

Еще один традиционный вид тюремного искусства — переплет блокнотов. Поначалу нужно распустить как минимум десяток пар разноцветных носков. Потом полученные нити натягиваются крест–накрест, плотно одна к другой на твердой основе обложки, образуя разнообразные узоры. Никто не запрещает заключенным пользоваться обычными нитками в катушках, но добытые из носков — куда более тонкие, прочные и приятные на ощупь. Сейчас этим уже мало кто увлекается. Только библиотекарь гродненской тюрьмы Вячеслав Лисицын, проработавший здесь уже 30 лет, смог показать мне две записные книжки, украшенные таким образом...

Кулинарная страничка

Отдельная тема для разговора — тюремный новогодний торт. История его изобретения уходит в те времена, когда покупки заключенных в местном ларьке были лимитированы. Рецептура торта, приготавливаемого из «подножного корма», проста: несколько пачек печенья и сэкономленные во время обедов батон, маргарин и сахар. Печенье и батон необходимо прослоить тщательно взбитым с сахаром маргарином. Традиционная предновогодняя картина: заключенные часами по очереди расхаживают по камере с бешено мелькающей ложкой в руках. После того как хлеб и печенье пропитаются, торт считается готовым.

Однако на праздничном столе заключенных он появляется все реже и реже. Есть более привлекательная альтернатива: в здешнем ларьке сейчас можно покупать ингредиенты более изысканные и в любом количестве, к тому же разрешается через администрацию тюрьмы заказать себе настоящий фабричный торт.

Повседневный вариант лакомства — пирожки с яблочным повидлом. Покупается банка яблочного повидла и ее содержимое заворачивается в мякиш батона. Все какое–то разнообразие...

Фото автора.

На снимке: тюремный библиотекарь Вячеслав Лисицын.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter