Настоящим знатоком иностранного языка человек может считать себя только в случае, если он легко на нем поет песни, думает и видит сны
Знаете ли вы, что самым выдающимся полиглотом считается итальянский кардинал Джузеппе Меццофанти? Несмотря на то что он никогда не покидал Италию, овладел 38 языками, бегло говорил еще на 30 и знал 50 диалектов различных языков. А есть ли полиглоты в Беларуси? Оказалось, есть. Этот человек знает все живые славянские языки (их 10), а также церковнославянский, латынь, немецкий, испанский и английский! Он является доктором филологических наук, профессором, заведует кафедрой славянских литератур филологического факультета БГУ. Парадокс в том, что Иван Чарота (на снимке) полиглотом себя не считает.
— Если кто-то говорит, что он свободно владеет большим количеством языков, то он либо обманывает, либо обманывается (у него с самооценкой не все в порядке), — считает профессор. — Настоящее знание языков – это когда человек на них легко поет песни, без особого напряжения думает и видит сны.
— А вам снятся сны на иностранном языке?
— Да. На сербском. Этот язык у меня всегда в «активе». Я нередко бываю в Сербии, уже почти сорок лет занимаюсь литературным переводом с сербского языка, перевел более 30 книг, а в целом опубликовал около 1000 переводов.
– А поете на иных языках, кроме родного?
– Пою на пяти языках.
– Ну а как с другими?
– Что же касается остальных, то их осваивал по мере надобности. Скажем, как и всем студентам-филологам, довелось изучать латынь и старославянский. Я старался, и уровень был удовлетворительным. Немецким овладевал в школе, участвовал в конкурсах и олимпиадах, имел предложение поступить в Институт военных переводчиков. Испанский избрал, когда учился на филфаке БГУ, сдавал его в рамках кандидатского минимума. Кстати, мне постоянно везло на учителей иностранных языков. И всех их я вспоминаю с благодарностью. А вот за английский взялся сам, и довольно поздно, когда сын в школе стал по этому предмету получать плохие оценки. Я, стиснув зубы, засел за учебники вместе с сыном. Когда же он подтянулся до нужного уровня, ушел в сторону.
— А как вам удалось выучить славянские языки?
— Базой послужили те языки, которые я слышал и осваивал буквально с младенчества одновременно – белорусский, украинский, русский и польский. Их не надо было учить. Я родился в деревне Лыщики Кобринского района, которая находится на пограничье трех языковых ареалов. Из перечисленных близкородственным (значит, более-менее понятным) не является только польский. Но он же был некоторое время у нас государственным, и мои родители учились в польской школе. Я до сих пор помню стихи из польского букваря: «Кто ты естэсь? – Поляк малы. — Яки знак твуй? – Ожэл бялы…» Остался в памяти и перефразированный гимн, отражавший краевой патриотизм: «Ещэ Польска не згинела, Але згинуць муси. Як большэвик не выбие, то холера вдуси». А служившие в польской армии отцы наши за чаркой пели песни типа «О муй рузмарыне, розвияй се…», и мы, когда выросли, им подтягивали. Кое у кого в деревне были радиоприемники, принимавшие лучше всего радиостанции Польши, и односельчане ходили к ним послушать и новости, и песни, и другие передачи…
Что же касается постижения языков через печатное слово, то я начал одновременно читать по районной газете «Камунiстычная праца», московской «Правде» и упомянутому польскому букварю. К тому же у моего деда были две книги – Евангелие (конечно же, на церковнославянском) и «Кобзарь» Тараса Шевченко (разумеется, на украинском). И мне, как внуку-первенцу, разрешалось их брать, даже читать, если хочу. А я хотел.
– Как пришли к сербскому?
– За него я взялся на втором курсе университета. У нас были факультативные курсы славянских языков объемом в 32 часа – для общего ознакомления. Но я увлекся, был рекомендован в гиды-переводчики, получил возможность для активной языковой практики и т.д. Именно благодаря сербскому и через него я затем подступился к иным южнославянским языкам – словенскому и македонскому. А овладевал как-то ими в процессе перевода. С начала 1980-х издательства активно привлекали меня для перевода художественной литературы.
— А как можно достичь того, чтобы думать и видеть сны на чужом языке? Обязательно бывать за границей?
— Из своего же опыта скажу, что при нахождении в иноязычной среде никак не обойти определенные этапы: сначала нужно, чтобы по-настоящему «открылось» ухо – слышать и адекватно воспринимать все без исключения слова, улавливать все нюансы и интонационные тонкости: потом должен как следует «открыться» рот – свободно действовать речевой аппарат, без запинок выдавать нужные слова с ненатужным произношением и т.д. Словом, необходимо быть на «волне», на «частоте» этого языка постоянно, чтобы сознание и подсознание переключилось. Вот тогда начнешь на нем думать и видеть сны. А когда оказываешься в стране другого языка кратковременно, то это редко осуществляется. Такой процесс, в общем-то, длителен.
Кроме того, как правило, проявляется наложение иностранных языков один на другой: хочешь сказать, к примеру, по-македонски, а первым напрашивается сербское слово. Большое значение имеет психологический аспект. Признаюсь, что у меня возникают психологические преграды оттого, что мне, как филологу-профессору, вдвойне стыдно делать ошибки.
Так или иначе хорошее владение языком обусловливается только активной и продолжительной языковой практикой.
— А как часто вам приходится говорить на других иностранных языках, кроме сербского?
— Постоянно имею некоторую практику, пятнадцать лет участвуя в переводе Священного Писания на современный литературный белорусский язык. В работе мы используем переводы на многие языки. Кроме того, я побывал во всех славянских странах, в некоторых многократно, а также в Австрии, Венгрии, Германии, Румынии. Мне даже предлагали работу за границей. Звали преподавать в одном из университетов Испании.
— А есть ли у вас желание изучить еще какой-нибудь язык, скажем, незнакомой группы?
— Особого желания, самого по себе, нет. Но если в этом будет существенная необходимость, то я обязательно выучу.
Фото: Екатерина ШИБКО
