Во время недавней поездки в провинцию Чжэцзян оказалась я на знаменитой горе Тяньтай. Вы ничего о ней не слышали? Представьте, я тоже. А все потому, что не буддистка: они–то об этой горе должны знать. Хотя — тоже не факт. Буддисты ведь бывают разных толков, направлений и школ. Есть, конечно, школы, о которых слышали все. Возьмите тот же Шаолинь — место раскрученное и растиражированное до невозможности: кто за славой китайского кунфу сегодня вспомнит, что знаменитый монастырь — родина буддистской школы чэнь, более известной в мире под своим японским именем дзен?
С горой Тяньтай — схожая история: здесь тоже родилось направление в буддизме. Если даже те, кто интересуется буддизмом, об этом ничего не слышали, неудивительно: в мире эта школа больше известна по своему японскому названию — тендай. У китайцев с японцами часто так: многое из того, что японцы позаимствовали в Китае, они сделали куда более знаменитым и известным. Я раньше все время думала: почему так произошло? А потом поняла: все дело в закрытости и допуске к информации. Пока Китай трудно переживал Культурную революцию, боролся с феодальным прошлым, многоженством и набожностью и не пускал иностранных журналистов на свою территорию, Япония (в том числе благодаря этим самым журналистам) приобретала репутацию страны загадочной и расцветала в нашем сознании прекрасно–рафинированным цветком. И сейчас такое положение вещей изменить трудно, сколько ни говори, что всем лучшим, что есть сегодня в Японии (даже иероглифами), она обязана Китаю.
Ну да что это я о Японии? Ей сейчас других забот хватает, так что вернемся на славную гору Тяньтай. Школа возникла здесь при династии Суй (581 — 618 гг.), когда китайский буддизм стоял на ногах уже твердо, но то были индийские ноги. Китайцы уже выбрали главное направление и стали последователями Махаяны («Большой колесницы»), но им не хватало учителей, книг, упорядоченности и последовательности. Паломники, возвращаясь из Индии, привозили книги, но некоторые противоречили друг другу (может, из конкурирующих монастырей?), а главных не хватало. Именно школе Тяньтай выпала историческая честь упорядочить местный буддизм, впервые создав свою, особую, китайскую, систему. Основателем школы считается монах Чжии (538 — 597 гг.), он классифицировал агамы (ранние буддистские тексты) и сутры Махаяны, у него был особый и очень важный на том историческом этапе дар — понятно и доходчиво объяснять буддистские истины начинающим. Благодаря Чжии и основанной им школе буддизм в Поднебесной наконец–то обрел собственное лицо — появились собственные школа, система анализа, авторы и пути развития. Шаолинь с его Бодидхармой (кстати, индусом) случился значительно позже.
Но то ли потому, что Шаолинь набрал силу, то ли так сложились исторические обстоятельства и звезды, но при династии Юань (1271 — 1368 гг.) школа Тяньтай пришла в упадок. Но мысль и дело ее не пропали: здесь успели подготовить японских и корейских монахов и отправили на исторические родины — нести свет китайского учения. Так в Японии возникла школа буддизма Тэндай, а в Корее — Чхонтхэ.
Сегодня на горе Тяньтай сохранился монастырь Гоцин — тот самый, где жил монах Чжии, основавший одноименную школу. В буддистских монастырях (впрочем, как и в православных) всегда ищешь уединения, а если повезет и состояние души будет соответствующим, то и просветления. Но с каждым годом дается это все труднее — и, думаю, не только в Китае. В китайских храмах от мыслей о высоком отвлекают толпы — это удел всех туристических достопримечательностей: в Поднебесной в силу многочисленности населения невозможно уединиться. Но даже если вам это удалось (чем дальше от входа, тем меньше народа — многократно проверено на себе), то уверенности, что старинный монастырь действительно старинный, — никакой. У китайцев весьма специфическое представление о прекрасном и старом: они просто отстраивают обветшавшие здания заново, считая (и что–то в этом есть), что старинность и дух сохранятся не в стенах, а в атмосфере.
В день, когда я была в монастыре Гоцин, там совершалось большое богослужение, с крестным ходом вокруг монастыря, сжиганием благовоний и коллективными молитвами. Сотню женщин совершенно немонашеского вида нарядили в коричневые рясы, и они, стоя на ступенях в ожидании процессии, толкались и совершенно по–светски болтали между собой. Мне почему–то подумалось, что этот их маскарад — часть туристической программы с религиозным подтекстом. Про китайцев давно говорят, что ни в какого Бога они на самом деле не верят, но на всякий случай молятся всем — а вдруг помогут? Глядя на этих женщин, я думала именно об этом. Нет нынче уединения в горах.
