Время — это всегда стиль. На смену традиционным газетным жанрам приходят новые формы. То, что было модным вчера, сегодня — скучно. Будущее всему готовит свою порцию нафталина... Это — неизменная диалектика жизни. Но она учит и беспристрастному, внимательному взгляду в прошлое. Предлагаем это сделать глазами известного и, прямо скажем, очень традиционного журналиста Леонида Екеля. Сегодня — очередная публикация его авторской рубрики.
Учитель — идеально человеческая работа. Желая блага своим ученикам больше, чем самому себе, он навсегда западает в душу. А привнесенное им не выветрят никакие сквозняки жизни. Если это, конечно, настоящий учитель...
Какой же надо пройти путь, чтобы стать им? И что за сила дает ему возможность видеть больше и чувствовать глубже, чем его коллеги? Как удается жить в гармонии с действительностью и не предать свою совесть? Вопросы не праздные. Это вода без всяких усилий принимает форму сосуда. А форма внутреннего мира ребенка в немалой степени создается под воздействием личных качеств учителя. Его культуры, искренности, порядочности, цельности, обязательности...
Родная деревенька Августа Войтеховича — Иказнь стояла на самом берегу озера с таким же названием. От живописнейшего острова, где когда–то был замок Льва Сапеги, веяло глубинной стариной. А неподалеку — большая гора, на которой, по преданию, князь казнил за провинность своих подданных...
В первый класс Войтехович пошел, когда еще вовсю гремела война. Из старых газет делали тетрадки. И между газетных строк писали черным графитовым карандашом. «Перед любым учителем надо склонить голову, — считает Август Павлович. — А перед сельским — в первую очередь». Но, сказать по правде, семилетка дала немного знаний любознательному пареньку. Педагоги в основном не имели специального образования и учили детей тому, что сами знали. Август Павлович с улыбкой вспоминает, как на уроках пения они разучивали песню: «Васька, мiлы, ты ж на мне абяцаў жанiцца...» Других учительница просто не знала. Тем не менее авторитет учителя в глазах сельских пацанов оставался незыблемым. Сельчане всегда почитали учителя. И как тут не вспомнить знаменитое высказывание, что культура любого народа измеряется его отношением к учителю...
Десятилетка была в деревне Слободка. А это — десять километров пути по раскисшей от осенних дождей дороге. Или по весне затопленной талой водой. Выходили ребята в семь часов и к половине девятого успевали на зарядку (после такой–то зарядки!). Зимой, когда метель наметала сугробы и мороз трещал нешуточный, с дороги легко было сбиться. И замерзнуть, выбившись из сил. Поэтому ученики на зиму подыскивали в Слободке угол у сердобольных хозяев и с нетерпением ждали весну. Жили впроголодь. Всякий раз, перечитывая рассказ Валентина Распутина «Уроки французского», Август Павлович невольно восклицает в душе: «Это же о нас написано! Такое и с нами было»...
А за учебу с восьмого класса надо было платить. Неуплативших отчисляли безоговорочно. У Августа Войтеховича денег не было. Преподаватель немецкого языка Александра Александровна Мацкевич внесла за него 150 рублей. А это — треть учительской зарплаты... И осталась у Войтеховича на всю жизнь зарубка в памяти: настоящий учитель — это терпение, вера, любовь и доброта. Ради ученика он готов и на жертву...
Отличником Август Войтехович не был. Заниматься чем–то одним — не в его характере. Все время хотелось переключаться с одного дела на другое. Однако начатое он всегда доводил до конца. Мог поступить в техникум и в вуз рискнуть: планка знаний позволяла. А выбрал Вилейское училище механизации. Слишком велико было желание попасть на целину. Через полгода — готов специалист. Это был 1956 год. Целинный спецэшелон шел трое суток. И когда за окном вагона потянулась бесконечная желтая равнина Кустанайской области (и ни одного деревца, ни одного кустика!), сердце сжалось, будто от потери родного и близкого. Как же далеко отсюда Браславщина! Этот поистине райский уголок на земле...
На станции Тогузак покорители целины, изрядно наголодавшись в дороге, бросились на штурм буфета. И с удивлением обнаружили там только соленую кильку да конфеты–подушечки. Даже хлеба не было. А где же обещанное изобилие? Эти «где?», «почему?», «зачем?» будут еще не раз возникать в его душе за три целинных года.
Короткий митинг в поселке и — по хозяйствам. Войтехович попал в совхоз «Узункульский». Полевой стан — вагончик да две палатки. Пахали в две смены. Загонки такие, что пройдешь в одну сторону, вернешься назад — и конец смены. В ночную смену главное было не уснуть за рычагами гусеничного трактора ДТ–54. А то пришлось бы разыскивать в степи и трактор, и тракториста. Днем пахать веселее. Когда руки наливались свинцом, а уши глохли от грохота двигателя, можно было сделать короткую передышку. Остановить трактор, а самому опрокинуться в высокий ковыль. Насладиться дикой клубникой, которой здесь было море. От раздавленных ягод гусеницы у трактора красные. Будто в крови...
Однажды к их полевому стану из клубов пыли вынырнула кавалькада легковых автомобилей. Выходит из машины Никита Сергеевич Хрущев и направляется к вагончику. Белая шляпа, рубашка–косоворотка. Ворот расстегнут. Как будто портрет внезапно ожил и сошел с газетной полосы. За ним — целая свита. Бригадир тракторной бригады ремонтировал мотоцикл. Руки в масле. Комбинезон давно забыл о стирке. Никита Сергеевич протягивает ему руку. Бригадир растерялся: «Извините, Никита Сергеевич, рука грязная». Хрущев жмет ему руку и говорит: «Лишь бы душа была чистая». Поздоровался он и с Войтеховичем, у которого от волнения ноги стали ватными. А потом заглянул к поварихам: «Что сегодня на обед?» — «Щи из свежей капусты с бараниной». Зачерпнул, попробовал: «Хорошие щи». К полевому стану со всех сторон подступала пшеница. Хрущев прошелся по полю. А пшеница вымахала почти в его рост. Одна шляпа виднеется...
На митинге в поселке он неоднократно повторял, что целина должна дать Родине миллиард пудов пшеницы. И для пущей убедительности начертил в воздухе единицу и девять нолей. Но когда начертанное в воздухе превратится в реальные миллионы тонн, выяснится, что пшеницу девать некуда. Ее свозили от комбайнов и сгружали прямо на голую землю. Под открытое небо. На ровной, как стол, земле из золотой пшеницы в одночасье выросли горы. Подойдет лаборантка с термометром на длинном шесте. Затолкает его поглубже и снимет показания — 70 градусов... Невидимый огонь, бушующий внутри, сделал свое дело. Вначале от хлебной горы потянуло крепким винным духом. А потом, когда зерно стало серым, как пепел, над окрестностью повисла ни с чем не сравнимая стойкая вонь. Огромный труд тысяч людей превратился в прах в полном смысле этого слова...
После целины была армия. Знаменитые Печи в Борисове. Август Войтехович решил стать профессиональным военным. Но неожиданно поступил в Минский институт иностранных языков. Преподавал вначале в своей школе, потом в Слободке немецкий язык и учился заочно. Не пройдет и года, как Август Павлович с радостью в душе поймет: это мое! В школу он шел, как на праздник. Ему доставляло радость общение с детьми. Среди них он чувствовал себя комфортно. На каникулах ждал с нетерпением дня, когда снова войдет в класс. Он жил радостным предвкушением завтрашнего дня. Дети это чувствовали и на любовь учителя отвечали любовью.
Будучи офицером запаса, он вел в средней школе и военную подготовку. Среди ребят исключительной любовью к военному делу выделялся Ваня Селицкий. Стать офицером для него было не просто мечтой, а смыслом жизни. Он и в школу ходил в гимнастерке. Закаляя организм, мог в ноябре переплыть озеро. Подтянутый. Налитый силой и здоровьем. И вдруг... не проходит медкомиссию. Обнаружили какое–то пятнышко. Парень стал чернее ночи. Видя, как он страдает, Август Павлович уговорил главврача Слободской больницы показать его в Витебске. Все чисто!
Психологией Август Павлович увлекался всегда. И когда в штат работников школы ввели психолога, он понял, что судьба сделала для него прекрасный подарок. Успешно закончил двухгодичные курсы при Витебском институте усовершенствования учителей. Учил школьников и учился сам. Одно время даже подумывал о кандидатской. А потом рассудил: а какая от этого польза? Одной больше, одной меньше... А в душе что–то зрело. Что–то готовилось к рождению. Он не сразу мог осознать, что именно. Но однажды к нему придет ясное понимание: между учителем и учеником должна быть упорядоченная система отношений. Или, скажем по–другому, необходим свод нравственных законов для учителя. Вот так и возник кодекс педагогической этики:
Войди в класс с улыбкой. Это увертюра радостного урока.
Сначала научи — потом спрашивай. Будь справедливым в оценке знаний и поведения ученика.
Крепко держи данное детям слово.
Защити ученика от всех видов произвола.
Строго храни детские тайны.
Имей выдержку и терпение. Не опускайся до оскорбления учеников, и они никогда не оскорбят тебя.
Будь примером во всем: в труде, одежде, поведении. С достоинством неси высокое звание учителя.
Никогда не требуй от учеников того, чего не делаешь сам.
В любой ситуации умей поставить себя на место ученика.
Помни: понять ученика ты сможешь, только полюбив его.
Ни на час не переставай учиться. Будь внимательным, и ты многому научишься и у своих коллег, и у своих учеников.
Никогда не жалуйся на своих учеников. Помни: хороший учитель бывает недоволен только собой.
Не сравнивай учеников: это развивает у одних зависть и злобу, у других — лесть и лицемерие.
Доверяй ученикам. Откажись от мелочной опеки.
Будь великодушным к случайно оступившемуся.
Если ты не прав — попроси прощения у своего ученика. Это нисколько не умалит твой авторитет.
Найди хорошее даже у самого нерадивого ученика. Старайся возвысить его в собственных глазах, и он оправдает твои надежды.
Живи интересами детей, и ты поймешь, что радость общения с детьми — одна из величайших земных радостей.
В школу иди, как на праздник. В противном случае тебе нечего там делать.
Критикуй не ученика, а его поступки.
Одни пункты рождались с ходу. На другие понадобилось несколько лет. Но несомненно одно: это — пик педагогической деятельности Августа Павловича Войтеховича. Его нравственная и творческая высота, к которой он шел 33 года. И если его кодекс войдет в жизнь учителя, о большем счастье и мечтать не надо.
Фото автора.
