 Виктор Волосатиков
|
 Александр Маляревич
|
 Андрей Сакович
|
 Вадим Демидчик
|
В.Волосатиков: Какие современные знания может дать профессор или доцент, если он не занимается наукой? Во второй половине рабочего дня все преподаватели в обязательном порядке должны вести научную деятельность. Что касается исследований для реального сектора экономики, особенно в университетах технического профиля, то поверьте, они находятся на весьма высоком уровне, а в некоторых областях ведутся только в вузах. Например, в структуре Академии наук нет института по строительству, и всю науку в стране в этой области закрывают несколько наших вузов, в том числе региональных. Поэтому говорить о том, что университет должен только учить, а не заниматься наукой, совершенно неправильно. Посмотрим на мировую практику: на Западе именно университеты являются ключевыми научными организациями, ведут прорывные исследования как в фундаментальной науке, так и в практической. Они напрямую сотрудничают с мировыми корпорациями, лидерами в области IT–технологий, электроники, машиностроения, химии и биотехнологий. Мы также стремимся к тому, чтобы университеты становились научно–производственными комплексами. Не только разрабатывали технологии для реального сектора экономики, но и развивали на своей базе производство наукоемкой высокотехнологичной продукции, которая зачастую требуется в единичных экземплярах.
А.Маляревич: 40 — 45% хоздоговорных работ по всему Министерству образования — за БНТУ. В прошлом году наш университет выполнил НИР, других работ, оказал услуг на 160 млрд неденоминированных рублей. У нас есть как высокотехнологичная продукция, например 3D–принтеры, так и ходовая — производим учебную мебель на опытном заводе. В том числе мы поставляем в Россию системы очистки воздуха на промышленных предприятиях нашей разработки. Без науки в университетах делать нечего. Все начинается с фундаментальных исследований на кафедрах и в лабораториях. Потом — технопарк, который освобождает ученого от несвойственной ему работы (бухгалтерской, экономической, юридической), берет на себя инжиниринговые услуги, помогает продвинуть продукт. А затем часть разработок развивается в самостоятельные небольшие производства, а другую мы передаем на предприятия.
«СБ»: Технопарки действительно способны помочь в коммерциализации разработок?
В.Волосатиков: У нас четыре технопарка подчиняются Министерству образования: старейший — «Политехник» в БНТУ, в Витебском технологическом, а также в Полоцком и Полесском университетах. Но здесь свои нюансы. Мы пытаемся совместно с Госкомитетом по науке и технологиям проработать подходы, определяющие, что технопарк в вузе — это несколько иное, нежели обычный городской или областной. Функция классического технопарка — предоставить фирмам–резидентам помещение, приспособленное для развития бизнеса, некоторые услуги и жить за счет отчислений. В то время как университетский технопарк — площадка, где непосредственно происходит коммерциализация разработки ученого. «Политехник», например, действует по двум направлениям. Первое — создает фирмы на базе разработок, которые, как в инкубаторе, в комфортных условиях проводят первые годы, а потом развиваются и уходят. Так выросло много успешных компаний. Второе — создание собственных производств на научном фундаменте. Но они находятся на территории вузов, и возникает ряд нюансов с налогообложением, арендой, прохождением финансов.
А.Маляревич: Несомненно, технопарки помогают, и наш тому пример. «Политехник» давно состоялся, у нас только международных центров научно–технического сотрудничества (трансфера технологий) 7, 9 дочерних предприятий. Но арендная плата довольно высокая.
В.Волосатиков: Для университетских технопарков должны быть введены дополнительные налоговые послабления. А у нас к ним применяются такие же схемы, как и к классическим. Это неправильно. И сейчас мы думаем, как придать им особый статус. Задача сложная, ведь затрагивается большой перечень нормативно–правовых актов.
«СБ»: А какая ситуация с материально–технической базой?
А.Маляревич: Примерно на 60% база старая. И проблема в том, что техническое образование и наука в этом секторе требуют много чрезвычайно дорогих приборов и устройств. Дифрактометр — 200 тысяч долларов. А в лаборатории приборов такого уровня и сложности нужно 5, а то и больше. Как их приобрести? Сейчас и министерство выделяет деньги, и за свои средства университет покупает. Но этого недостаточно...
В.Волосатиков: По инициативе Министерства образования внесены изменения в Указ Президента № 357 «О порядке формирования и использования средств инновационных фондов» в части того, как будет финансироваться развитие материально–технической базы. И уже есть постановление Совета Министров от 9.02.2017 г. № 110 «Об утверждении Примерного положения об отраслевой лаборатории». Это тот механизм, который позволит дополнительно задействовать еще и средства Республиканского централизованного инновационного фонда, который формируется из прибыли предприятий. Создание отраслевых лабораторий позволит еще больше сблизить университетскую науку с реальным сектором экономики. Предприятия смогут организовывать их совместно с учеными, вложив деньги из инновационного фонда, и такая лаборатория фактически будет действовать в интересах конкретного предприятия либо отрасли.
В.Демидчик: Действительно, прикладная наука у нас развивается динамично. В БГУ также имеется крупный комплекс предприятий, производящих реальную продукцию, от лекарств и фильтров для воды до саженцев декоративных деревьев. Во многом все это базируется на выдающемся качестве подготовки специалистов, не утраченном вузом. Однако при позитивном факте создания ресурсных лабораторий и университетского производства фундаментальные, то есть истинно научные лаборатории, остаются недофинансированными. В Китае, например, создана колоссальная сеть из тысяч State Key Laboratories, дословно «Ключевых государственных лабораторий», которые занимаются главным образом фундаментальной наукой и имеют финансирование, исчисляемое миллионами долларов в год. Возможно, нам тоже пора больше внимания уделить таким местам концентрации и генерации новейших научных идей, подготовки специалистов на мировом уровне. За рубежом, да и у нас тоже, компании, выпускающие наукоемкую продукцию, создаются преимущественно высококвалифицированными учеными из фундаментальной науки.
В.Волосатиков: Новый механизм поможет в этом. Как только технические, прикладные вузы перейдут на систему отраслевых лабораторий, средства бюджета, которые при этом будут освобождаться благодаря финансированию через Республиканский централизованный инновационный фонд, можно будет направить на фундаментальные лаборатории, которые не имеют ярко выраженной отраслевой направленности.
«СБ»: В Республиканский фонд фундаментальных исследований только 20% проектов поступают от вузов...
В.Демидчик: Этот фонд исторически ближе к Академии наук, поэтому так и происходит. Тем не менее он выполняет очень важную функцию поддержания фундаментальной науки. И все же, вероятно, пришло время для создания дополнительных механизмов ее финансирования. Такие фонды могут базироваться на принципе точечного финансирования и быть нацелены на исследования только мирового уровня. В большинстве стран его мерилом являются публикации с лидирующим авторством в журналах с высоким импакт–фактором — численным показателем научной значимости журнала. Лучше критериев пока не придумано. Возглавляя научно–техническую секцию бюро ГКНТ по фундаментальным наукам, я также вижу, что наши проекты можно было бы улучшить радикально, введя международную экспертизу. Для части из них должна быть необходима и публикация результатов в мировых научных журналах. Многие наши соседи такие подходы уже внедрили. Например, Российский научный фонд имеет и международную экспертизу, и требование публикации статей с высоким импакт–фактором. Было бы правильно, если бы в наших государственных научно–технических программах, таких, например, как «Инновационные биотехнологии», закладывали бы 15 — 20% фундаментальных проектов мирового научного уровня. Это повысило бы качество программ и поддержало бы прикладные работы соответствующей фундаментальной базой и креативной средой. Отчетность в таких проектах могла бы быть в виде 3 — 5 статей в год с лидирующим авторством в журналах с высоким импакт–фактором.
«СБ»: Сколько ученых у нас публикуются в таких журналах?
В.Демидчик: В стране пока нет такого рейтинга. Если и используется оценка импакт–фактора, то часто неверно. В мире признается только лидирующее или первое авторство. Если человек способен управлять научным процессом, найти фонды, совершить исследование на мировом уровне, написать статью — он будет лидирующим автором в своей публикации. В Беларуси есть такие имена: физик Сергей Килин, химики Владимир Хрипач и Олег Ивашкевич, математики Сергей Абламейко и Александр Тузиков, биологи Людмила Дубовская и Владимир Костюк. Создание системы финансирования фундаментальной науки — не такое и дорогое удовольствие. Хватило бы 100 четырехлетних проектов по 100 тысяч долларов в год. При этом отдача может быть огромной. Тут еще немаловажен и социальный эффект — молодежь начнет видеть перспективу в науке, а выдающиеся ученые — оценку своего труда. Простимулируется повышение общего уровня науки и технологий в стране, что, несомненно, даст и мощнейший экономический эффект.
«СБ»: А что со студенческими исследованиями? Стоит ли ожидать от них отдачи?
А.Сакович: У нас на химико–технологических специальностях на 4 — 5–м курсах есть дисциплина «Учебно–исследовательская работа студента». Это 108 часов, которые выделены сугубо на лабораторные исследования: каждый студент получает тему и работает над ней на протяжении двух семестров, что может вырасти в дипломную работу, магистерскую диссертацию. Такая самостоятельная работа показывает, будет ли жива тема дальше. Другой вопрос, что у одних есть склонность к науке, а у других нет. Но это только помогает приобрести навыки. Ведь одно дело — услышать что–то на лекции, и другое — сделать это своими руками. У нас есть несколько специальностей, которые связаны с производством строительных материалов: технологии керамики, стекла, химические технологии вяжущих веществ, например цемента. В этом направлении многое выросло из работ студентов. Простой пример — стоматологические материалы. Зубной цемент сейчас в Гродно выпускается, а больше 20 лет назад все начиналось в студенческих работах.
В.Волосатиков: Нельзя рассматривать студенческую науку как некий отдельный элемент. Понятно, учащийся не сам придумал тему, всегда есть научные руководители. Это очень важно с точки зрения преемственности поколений, ведь знания передаются не только через теорию. В 22–м республиканском конкурсе научных работ студентов в 2015/16 учебном году было 3.800 работ, у них около 5.000 актов внедрения, причем 1.500 — непосредственно в производство. Именно так нужно готовить современного специалиста. Поэтому, конечно же, отдача есть. Не говоря уже о том, что, занимаясь наукой в университете, студент понимает, что ему это интересно, и дальше целенаправленно идет в магистратуру, аспирантуру. Из таких людей вырастают кадры как для обновления профессорско–преподавательского состава, так и в целом для науки.
В.Демидчик: Или кадры для чужих университетов... Не секрет, что многих наших гениальных студентов западные и российские вузы забирают на третьем курсе. У них на то есть особые фонды. У нас же здесь конкурирующей системы нет. Молодые люди должны видеть перспективу здесь, чтобы хотеть остаться. Сейчас очень много уже сделано, чтобы оставить талантливую молодежь в стране. В БГУ есть и внутренняя система поощрений молодых талантов. Однако глобально вопрос все–таки пока не решен. Должна появиться система, которая позволила бы оставить самых лучших в стране. Это будущее страны. Необходимы национальные стипендии, наподобие австралийских, британских или немецких, 700 — 800 долларов в месяц, не меньше. Очень важно, чтобы попутно имелся и исследовательский грант, около 10 тысяч долларов в год, на закупку реактивов и мелкого оборудования, поездки на стажировки и конференции. Можно создать систему, когда стипендиат сам выбирает лабораторию для аспирантуры и приходит туда со «своими деньгами». Пусть таких стипендий и грантов будет всего 100 в год, но они нужны непременно.
А.Маляревич: Система поддержки работает: есть и специальные стипендии, и президентские, и конкурсы грантов. Более того, когда молодой человек приходит по распределению в университет, у руководителя есть возможность дать ему 100–процентную надбавку. В итоге первые 2 года он получает больше, чем после утраты статуса молодого специалиста. Когда я учился в аспирантуре, стипендия была 100 рублей, но я знал, что после защиты диссертации будет 320. Сейчас такого нет. И это объясняет, почему каждый год толковые ребята вместо аспирантуры выбирают производство. Да, у доцента уже другие финансовые возможности. Занимаясь наукой в вузе, он может получать очень хорошие деньги, но прежде придется преодолеть стартовую ступеньку.
А.Сакович: На которую понадобятся 5 — 7 лет, а то и больше. Все зависит от усердия, заинтересованности и упорства.
В.Волосатиков: Чтобы получить первые бонусы, нужно защитить кандидатскую диссертацию. Тогда уже идет доплата, можно выступать в качестве научного руководителя тематики. У нас более 18% выпуск из аспирантуры с предварительной экспертизой диссертации и более 5% с защитой диссертации в срок обучения в аспирантуре. О чем это говорит? Пока учился, уже наработал материал и готов к защите. Кто–то защищается через 3 — 5 лет, а то и через 10 или вовсе не защищается. Тут многое зависит и от специальности. Например, важно, насколько быстро ты внедришь разработку.
А.Маляревич: Несколько лет назад наш университет задался вопросом, как выстроить свою систему закрепления кадров в дополнение к тому, что уже есть в государстве. Мы посчитали, что молодого человека реально привлечь к научной работе уже на третьем курсе. Если студент и научный руководитель нашли друг друга, 4 — 5–й курсы — это уже осознанная работа, потом магистратура, три года аспирантуры. При таком подходе защищаются еще в аспирантуре или в течение года после нее. Примерно в 26 — 28 лет у человека уже степень, такой из науки, как правило, не уходит, потому что почувствовал вкус. Даже если он перейдет на другую работу, она, скорее всего, тоже будет связана с наукой.
В.Демидчик: Являясь секретарем ВАК по физико–химической биологии, а она включает такие важные области, как молекулярная, клеточная биология, физиология, микробиология, биохимия, биотехнология и биоинженерия, я вижу уровень диссертаций. Скажем так, он средний. Выдающихся работ нет. Нужна система поддержки лучших с использованием адекватных мировых критериев, о которых я уже говорил. Только тогда уровень вырастет. Также нужна открытая научная система с переводом ее на мировые общепринятые рельсы — со свободным английским, публикациями в топовых журналах, с привлекательной работой у нас для ученых из–за рубежа. Должны быть конкурсы академических вакансий с пристойной зарплатой. Тогда наши ученые будут находиться в контексте мировой науки, в том числе возможностей эффективного практического использования результатов. Только так будут созданы по–настоящему новые технологии, а инновации получат реальный импульс. Так работают Силиконовая долина, Кембридж, Гарвард и другие научные центры.
«СБ»: В конце концов, все упирается в деньги. В целом на науку у нас идет около 0,5% ВВП, в то время как критическим для развития считается 1%.
В.Волосатиков: По решению Правительства цифра будет увеличиваться. По плану порог в 1% мы должны преодолеть в обязательном порядке. Сейчас, когда молодежи становится интереснее в других областях, необходимо сделать все, чтобы заинтересовать и удержать ее в науке. То, что мы потеряем сегодня, не вернем завтра.
В.Демидчик: Сегодня в мире главный двигатель развития экономики — не наличие технологий и не продукция, а высококлассные специалисты — светлые мозги. Я преподавал в Кембридже и видел, как это делается. Все наши школьники, выигравшие мировые олимпиады, сразу получали приглашение там учиться бесплатно. Так мы теряем сливки из сливок. А наших гениальных детей покупают всего за 25.000 фунтов в год. Их нужно оставить в стране, и не важно, сколько это будет стоить, — окупится... Сейчас пришло время и для создания собственной научной элиты мирового уровня — группы профессионалов, направляющих научно–технический прогресс в стране и имеющих мировое признание. Наше образование — о БГУ я могу это сказать со всей ответственностью — лучше, чем кембриджское и гарвардское: у нас в разы больше часов, практических и лабораторных занятий, больше внимания и индивидуального подхода. Но там есть огромный пиар, идут большие вложения в науку. В рейтингах университетов основным является уровень публикаций и науки. То есть наука высокого уровня не только помогает давать студентам знания, но и позволяет вузу заработать на платном обучении и подняться в рейтинге. В конечном итоге именно поддержка науки дает стране людей, которые потом толкают экономику к инновационному развитию, а общество — к богатству.
pasiyak@sb.by
vasilishina@sb.by
