Участок исправительной колонии особого режима (сокращенно УИКОР) в Жодинском СИЗО — это последнее пристанище для тех, кто заслужил ад еще при жизни. Тут отбывают наказание осужденные к пожизненному заключению — сплошь убийцы и насильники, которым терять, по большому счету, нечего. Многие вздохнут с облегчением: нелюди изолированы от общества. Однако жизнь для приговоренных к исключительной мере продолжается. Территория их обитания ограничена периметром участка, куда даже работники СИЗО могут попасть только по спецпропуску. УИКОР отгорожен от остальной части СИЗО двойной линией охраны, оборудованной хитроумным «противопобеговым заграждением», кем–то метко прозванным егозой. Сержанты и офицеры внутренней службы, которые сторожат «ворота ада», в каком–то смысле тоже отбывают срок. По ту сторону железных дверей камер, где несет службу дежурная смена, не попадает ни солнечный свет, ни свежий воздух. «Тюрьма в тюрьме», — шутят по поводу своего рабочего места те, кто отвечает за охрану и порядок в «особой зоне». После бесконечно длинного (12 часов) рабочего дня, который я провела вместе с дежурными, на ночь меня приютили в общежитии для работников СИЗО, примыкающем к высокому забору изолятора. Я долго не могла заснуть из–за лая сторожевых собак и вспоминала этот безумно трудный день — для человека с воли...«Подводная лодка»
На «особый» участок часто приезжают журналисты. Коллег прежде всего интересуют «пожизненные» обитатели этого мрачного места. Им достается внимание репортеров, телекамер, зрителей и читателей. Некоторые за время пребывания в УИКОРе благодаря стараниям моих собратьев по перу и микрофону успели стать даже популярными личностями... Те, кто обеспечивает сложные условия пожизненного содержания, как правило, остаются за кадром. Во многом в силу специфики работы: рассекречивать себя в данном случае небезопасно (и я не нарушу это правило, изменив по понятным соображениям имена и фамилии всех сотрудников).
7.30. Время развода. На службу заступает новая дежурная смена. Традиционный ритуал проходит в подземном коридоре, разделяющем административную и режимную части изолятора. Дежурный помощник начальника СИЗО (ДПНСИ) зачитывает выстроившимся в шеренгу подчиненным подписанный лично начальником изолятора приказ — план работы на сутки. Пункты этого документа меняются в зависимости от ситуации на постах. В отдельной графе отмечаются лица, склонные к нападению, побегу, самоубийству. Вместе с ДПНСИ готовность сотрудников к несению службы проверяет заместитель начальника СИЗО по режиму и охране. Как действовать в случае ЧП, как провести внеплановый обыск или погасить конфликт в камере: экзамен на профессионализм смена сдает перед каждым дежурством. В течение ближайших 12 часов в дежурную часть — координирующий орган сложного организма изолятора — будет стекаться информация со всех постов.
Все передвижения по режимной части СИЗО — только под землей. На посты личный состав добирается длинными бетонными тоннелями, опоясанными проводами тревожной сигнализации. Устройство тоннелей напоминает подводную лодку: каждый отсек отделен от предыдущего железной дверью, как шлюзом. Маршрут — настоящий лабиринт: в извилистом, пронизанном сквозняками подземелье я уже не первый раз, но понять, где начало пути, где конец, совершенно невозможно. Через несколько минут мы с контролерами и старшим инспектором отдела режима и охраны (старшим по корпусу) прибываем на место нашего дежурства, участок колонии особого режима, чтобы сменить предыдущую смену. Захлопывается последняя дверь, и с этой минуты общение с внешним миром — только через внутреннюю связь. Городских телефонов здесь нет. Пользоваться мобильниками запрещается даже штатным сотрудникам.
Во время утреннего общения с «жителями» УИКОРа контролеры отпирают только первую дверь. Открывать лишний раз вторую, решетчатую, смысла нет: через пространство между прутьями прекрасно видно все, что происходит внутри. Впрочем, никакого особого движения в этот ранний час не замечаю. По команде старшего по корпусу: «К стене!» — осужденные поворачиваются к нам затылком. Без команды пожизненные заключенные не вправе сделать ни одного шага. Следующая команда — «Стали!» В позе «согнувшись пополам, ноги шире плеч, руки сзади, высоко подняты, пальцы растопырены» люди в темных робах с пометками «ПЗ» на груди и спине монотонной скороговоркой рапортуют привычное: приветствие «гражданину начальнику», данные о себе, статья. От подъема до отбоя осужденным разрешается свободно ходить по камере и сидеть за столом на скамейках, привинченных к полу. Но вне четырех, выкрашенных в густой синий цвет, стен (во время вывода на прогулку или беседу) «ПЗ» передвигаются только в наручниках и в позе «пополам».
Синдром замкнутого пространства
Через некоторое время автоматизм происходящего и меня подчиняет четкому внутреннему ритму. Однако постепенно ощущение скрытой опасности пропадает. Кстати говоря, «лекарство» от притупления бдительности в СИЗО N 8 существует. После 12 дежурств контролеры переводятся на новые посты в другие корпуса. Но работников участка это не касается, их перемещения — в пределах УИКОРа.
— Утрата бдительности — самое худшее, что может случиться с постовым, — осуждает мою беспечность старший постовой контролер прапорщик Андрей Горонек. К службе на участке допускаются лишь самые опытные сотрудники. Стаж Андрея — 5 лет. Для контролера — немалый срок. — Расслабился — это сразу почувствуют и непременно попытаются наладить неформальную связь. Панибратские разговоры с осужденными недопустимы. Смысл особого режима в том и заключается — максимум контроля, минимум свободы.
Пост старшего постового контролера Горонька — 9 камер. На дверях каждой — табличка с фабулой преступления. От кровавых подробностей — мороз по коже. Говоря откровенно, кроме отвращения, к фигурантам этих описаний ничего не испытываешь.
Два подельника, оба Николая, оба не единожды судимые за кражи, в один прекрасный день переступили грань, из–за которой возврата назад нет: убили родственников одного из душегубов, супружескую чету. Цитата из приговора: «...продолжая жестокие по отношению к потерпевшим действия, подсудимые, глумясь над трупами убитых, имевшимися в доме ножницами причинили им резаные раны» (проще говоря, искромсали все внутренности). Никаких богатств в доме жертв не нашлось, из ценного преступники обнаружили только часы. А вот еще один ракурс похожего сюжета: «Александр Л. (кстати говоря, тоже вор со стажем. — Авт.) во время ссоры со своей матерью нанес потерпевшей не менее двух ударов металлической тарелкой по лицу и ногой в область туловища...» И чуть дальше продолжение, в котором речь идет уже о друге осужденного: «...с особой жестокостью нанес не менее 30 ударов топором в область головы, лица и шеи». Мотив преступления тривиален: из кармана несчастного пропали деньги. Есть в УИКОРе даже кандидат исторических наук, чей криминальный дебют обернулся пожизненным заключением: расстрелял в упор деловых партнеров, рассчитывая на крупный барыш, однако обнаружил при убитых лишь часть денег.
Но у тех, кто исполняет на участке свой служебный долг, нет права на эмоции. От постового требуется собранность и четкость. Раз в 15 минут контролер обязан заглянуть через глазок в каждую камеру. «Получается даже чаще, пробовал сосчитать — сбился», — усмехается мой «гид». К скрежету задвижки глазка в камерах уже привыкли. На очередной «наблюдательный маневр» никто из «ПЗ» не обращает внимания, и я имею возможность подробно рассмотреть, что в данный момент творится за железными дверями. Двое пишут, скорее всего, письма, третий читает, четвертый смотрит телевизор. Внешне все довольно мирно, но что на уме у этих бритоголовых людей в форме «установленного образца» — тайна за семью печатями даже для контролеров с опытом.
— В каждой камере есть кнопка вызова, — делится подробностями службы Андрей. — Если вдруг нештатная ситуация, допустим, суицид, о ней могут сигнализировать сокамерники. Ночью то же самоубийство совершить проще, все спят. Поэтому после отбоя весь обращаешься в слух, реагируешь на каждый шорох. Колюще–режущие предметы осужденным при себе держать не полагается. Запрещены даже шнурки и ремни. Вся посуда — пластиковая. Тем не менее попытки свести счеты с жизнью не исключены.
Андрей обращает мое внимание на большие красные кнопки тревожной сигнализации: одно нажатие и сигнал «SOS» — в дежурной части. Однако до прибытия подкрепления постовой не вправе покинуть участок. Даже если бы и захотел, то не смог: у контролеров нет ключа от дверей–шлюзов, ведущих к спасению. От этой новости невольно отмечаю в себе признаки синдрома замкнутого пространства.
Между тем дежурство по участку идет своим чередом. Начинаются выводы «пожизненников» на санобработку (баня, стрижка) и прогулки. Покидают осужденные камеры только в присутствии корпусного, нескольких контролеров отдела режима и охраны и кинолога с ротвейлером по характерной кличке Зак — внушительных размеров псом, отличающимся весьма свирепым нравом (реакция на «чужую» в штатском у четвероного охранника оказалась стремительной: еле успела отскочить в сторону). «Узникам» УИКОРа крутой характер Зака хорошо известен, так что испытывать его терпение никто не пытается.
Пока осужденные в помещении санобработки, проводится осмотр камер. Основная задача этого «режимного мероприятия» — обнаружить, если таковые имеются, следы приготовления к побегу, нападению или суициду. «Поверьте, каждый из «пожизненников» непредсказуем, — рассказывает старший инспектор отдела режима и охраны Александр Пономаренко, пока контролеры из того же отдела обстукивают деревянными киянками железные койки. — Любая мелочь в руках решившегося на крайность человека может стать опасным предметом. Даже лист бумаги». В доказательство своих слов старший инспектор ловко сворачивает бумажный лист таким образом, что получается что–то вроде отмычки. В настенных шкафчиках «ревизоры» проверяют личные вещи осужденных, обращают внимание на наличие скоропортящихся продуктов. Особое внимание — пространству за линией охраны, которая проходит по внутренним границам камеры. Вентиляционная шахта — уже запретная зона, в которой вполне можно спрятать «орудие» злого умысла.
13.00. Время обеда. Сегодня в «арестантском» меню: борщ, соленые помидоры и жареная картошка с килькой. Командует раздачей старший по корпусу. После трапезы начальник участка Борис Островной приглашает на беседу осужденных, записавшихся к нему на прием «по личным вопросам».
Дурные наклонности
Общение со спецконтингентом происходит в специальном помещении: Борис Анатольевич — за столом, человек с пометкой «ПЗ» — в «клетке», закутке с железными решетками. «Личные вопросы» касаются в основном насущных жизненных нужд. Один «посетитель» просит вызвать к нему врача, другой — лишнюю передачу «по состоянию здоровья» и т.д. Попутно начальник участка ненавязчиво прощупывает, какая атмосфера в камерах.
Начинал службу Борис Островной в далекой уральской колонии особого режима. Был командиром роты охраны. «Служилось и проще, и сложнее: в радиусе сотен километров нас охраняла тайга, — вспоминает Борис Анатольевич. — В отпуск и из отпуска добираешься несколько суток. Побег в таких условиях — пустая затея. Осужденные бежать и не пытались. Но вот некоторые из солдат–«срочников» в бега пускались, а через несколько дней возвращались сами». Психологию человека в неволе бывший командир роты охраны изучил до мелочей: главное для любого заключенного — выжить.
— Хорошо тем, кого морально и материально поддерживают родственники. (В год «ПЗ» положена одна посылка до 30 кг, 2 краткосрочных свидания до 4 часов, 2 раза в месяц можно отовариваться в магазине изолятора по безналичному расчету на сумму 2 базовые величины, деньги на счет осужденных перечисляют родные и близкие.) А ведь здесь много таких, у кого связи с миром давно потеряны. Выходят из положения по–разному. Некоторые находят подруг по переписке, даже руку и сердце предлагают. С мыслью, что ты кому–то нужен, срок отбывать легче. По–человечески это понять можно. И мы идем навстречу.
Начальник участка рассказал, что недавно обвенчался один из жодинских старожилов. Избранница — первая любовь, с которой 60-летний молодожен познакомился более 30 лет назад в Архангельской области, куда занесла его лихая судьба. С тех пор он много помотался по свету и по тюрьмам, побывал в том числе и в знаменитой соликамской режимной тюрьме «Белый лебедь», где его ломал местный «актив», но не смог отлучить от блатных «понятий», заработал «лавры» особо опасного рецидивиста. А на пожизненное заключение попал за убийство соседа–инвалида — польстился на стариковскую пенсию. В камере ведет себя тихо. Вообще же, как ни парадоксально, но бывалые уголовники редко докучают администрации. Самая проблемная категория — молодежь до 30, осужденная за убийства. Причем больше всего сопротивляются режимным требованиям «дебютанты». Один из таких — 25–летний Виталий Б. (в отношении осужденных мы также соблюдаем анонимность). Из его личного дела выяснила, что приговорен он к пожизненному заключению за изнасилование и убийство. На теле жертвы эксперты насчитали 277 (!) ножевых ранений. Теперь Б. пишет трогательные любовные корреспонденции другой девушке, с которой познакомился по переписке. Заочная знакомая, сраженная «оригинальностью» текстов, отвечает взаимностью. Откуда ей знать, что цветастые послания — сплошной плагиат, цитаты, заимствованные из книг библиотеки изолятора. Подполковник Островной вывел одну закономерность:
— С теми, у кого нет собственного мнения, труднее всего. От них можно ждать любой провокации. Один осужденный вроде Виталия Б. после отбоя разбил лампочку ночного освещения и осколками порезал себе живот. Мотив? Дескать, гражданин начальник, не докучай мне режимными требованиями, я на все способен. Такие демонстрации у нас не проходят. Злостные нарушители, по–нашему «склонники», отправляются в штрафной изолятор, лишаются свиданий и посылок–передач. Если хоть раз допустить послабление, о каком тогда исполнении наказания может идти речь?
Механизм выживания
Камера — это особый микромир со своими неписаными законами. У сокамерников совершенно естественно может рождаться по отношению друг к другу как симпатия, так и антипатия. Только не дружба: здесь не принято кому–то доверять. Если того требует «оперативная необходимость», обитатели этого мира могут периодически менять «место прописки». Есть свои принципы «расселения» осужденных, рассказывает оперуполномоченный УИКОРа Валентин Богданович, кстати говоря, бывший контролер этого же участка (окончил Академию МВД и вернулся служить обратно):
— Молодежь «разбавляем» кем–нибудь постарше, за кем не числятся грубые и систематические нарушения режима. Подельников тоже «разводим» по разным камерам: после суда отношения между ними обычно напряженные. Нужно учитывать и то, что за многими осужденными тянется шлейф нераскрытых преступлений. Стараемся объяснять, что явка с повинной — это плюс. Иногда убеждает пример сокамерников, сознавшихся в прошлых «грехах».
Попав в условия полной изоляции от мира, каждый избирает свою тактику поведения. 90 процентов не признают себя виновными. Многие пишут жалобы во всевозможные инстанции на «несправедливый» приговор. Впрочем, признание вины, считает начальник отряда Николай Кокнов (он же — воспитатель), — еще не раскаяние, а чаще всего очередной маневр, позволяющий приспособиться к существованию «пожизненного» заключенного. В этом случае, по мнению «приспособленцев», можно рассчитывать на благосклонность администрации.
— Наша задача — не перевоспитать, а внушить: законопослушное поведение — это разумно, — Николай Евгеньевич заметил мою скептическую реакцию на слово «воспитатель». — Стараемся влиять на подопечных через ближайших родственников.
— Но ведь есть и те, кто осужден за убийство родителей. Разве до них вообще можно достучаться?
— Очень сложно. Эти для всех — изгои. Тем не менее мы не можем на них махнуть рукой. Работаем и с ними.
Каждый новоиспеченный «ПЗ» проходит обязательное психологическое тестирование. В дальнейшем общение с психологом происходит по желанию заключенных. Однако, по словам психолога СИЗО Игоря Коктыша, такое желание возникает далеко не у всех. Многие предпочитают переваривать свой внутренний винегрет самостоятельно. «Мы ни на кого не давим, лечение души — дело сугубо добровольное, — излагает свой подход Игорь Сергеевич. — Грубым вмешательством можно только усугубить стресс, который испытывают все вновь прибывшие. И будет только хуже».
Тут у каждого есть свой механизм защиты, выстроенный на основе какой–нибудь чудной идеи. Одни убеждают себя и других, что являются «проводниками провидения», другие представляются «диссидентами, пострадавшими за убеждения», третьи просто гонят подальше жуткие воспоминания, настаивая на собственной невиновности. Некоторые спешат оставить после себя документальный след, накручивая на острые жизненные сюжеты откровения, посетившие в перерывах между «режимными мероприятиями». Те, кто «писательством», как говорят о своих литературных упражнениях создатели сих «новелл», не занимается, летопись собственного мироощущения (ограниченного отныне и для многих навсегда «правилами внутреннего распорядка») ведут мысленно.
И все–таки, несмотря на безысходность своего положения, большинство живет надеждой: по данным недавнего опроса, две трети осужденных мечтают освободиться, вернуться к семьям или жениться. Каковы шансы на свободу? Через 10 лет, при условии отсутствия серьезных нарушений, «ПЗ» могут перевести на улучшенные условия содержания (дольше прогулки, больше посылок–передач и свиданий, вместо камеры — жилое помещение), еще через 10 лет администрация исправительного учреждения вправе ходатайствовать перед судом о замене пожизненного заключения на лишение свободы на срок не более 5 лет. Каждый надеется дожить...
Мера гуманности
19.30. Заступает новая смена. Отдежурившие сотрудники участка собираются домой. Рутинный и непрестижный труд этих людей, рискующих собой и охраняющих нас от «нелюдей», обществом, по большому счету, не отмечен. Ни льгот, ни равноценных профессиональному риску зарплат сержанты, прапорщики и офицеры внутренней службы не имеют. Большинство из них живет в общежитиях. Выкроить средства на собственное жилье удается немногим. Жены контролеров и инспекторов в течение дежурных 12 часов не имеют возможности позвонить своим мужьям, чтобы узнать, как дела. Вздох облегчения вырывается у них, только когда глава семейства, живой и невредимый, переступает порог дома.
Позже, слушая мои рассказы, знакомые и коллеги единодушно возмущались: «Телевизор в камере, питание по нормам! Они презрели законы общества, а общество с ними нянчится!» Да, действительно, в последние годы такая мера, как пожизненное заключение, все чаще применяется судами в качестве альтернативы смертной казни. В основе этого явления — разумный принцип: смягчение приговора не уменьшает вины. Однако правда и то, что гуманизация наказания без гуманизации человека бессмысленна.
После той бесконечно длинной смены мы сидели с Николаем Кокновым на крохотной кухоньке семейного общежития, в котором начальник отряда живет с женой Аней и двумя маленькими дочками. Он пересказал мне биографию одного из обитателей особого корпуса. За первую кражу суд назначил 16–летнему подростку наказание в виде 2 лет условно с отсрочкой на 2 года. Через год он совершил такое же преступление и на три года попал в колонию. Затем было еще два срока, причем во второй раз (к этому моменту уже не просто вору, а разбойнику) удалось освободиться условно досрочно как «вставшему на путь исправления». В 2001 году «исправившийся» совершил убийство. Увы, условность первого срока сыграла с парнем злую шутку. Гуманность судебного решения он принял за безнаказанность. Боюсь, что многие обитатели УИКОРа пока что тоже не поняли и не оценили великодушия общества, даровавшего им жизнь, за которую, несмотря ни на что, они цепляются. «Государство не должно убивать», — вспомнились мне слова одного из «пожизненников», напрочь отрицающего свою вину. Но оплатить такую милость, как дар жизни, может только искреннее, чистосердечное, очищающее раскаяние, путь к которому, по всей видимости, долог и требует титанической работы души.
...Когда за мной с грохотом захлопнулись двери, я мысленно перекрестилась. Страшно, но они это заслужили...
