Академик Иван Лиштван, продолжая поднятую газетой тему, убежден: назад в болото белорусам не надо. А куда?
ПРОБЛЕМА болот, поднятая «Сельской газетой» в номере за 16 мая, затронула многих читателей. Оказалась она небезразлична и академику, доктору технических наук Ивану ЛИШТВАНУ, всю жизнь посвятившему изучению физикохимии торфа и природопользования.
То, что природные ресурсы небезграничны, известно даже школьникам. Но до сих пор никто не изобрел идеального способа, как, забирая из естественной кладовой, ее пропорционально восполнять. Это касается и такого хранилища, как болотные недра, ставшие для белорусов настоящим Клондайком. Использование осушенных территорий надолго обеспечило экономическое благополучие многих хозяйств и людей там работающих, а торф в послевоенные годы — энергетическую безопасность страны и плодородие полей. На мелиорированных землях в Беларуси сегодня собирают до 30 процентов зерна и 70 процентов травяных кормов. У нас 878 тысяч гектаров осушенных сельхозземель на торфяных почвах и 190,2 тысячи антропогенно преобразованных, как ученые именуют земли, подвергшиеся деградации. Но то, что выработанные торфяники могут превратиться в пустыню, Иван Иванович считает чистой фантазией.
Иван ЛИШТВАН
|
— И что можно сделать с этими землями?
— Часть можно заболотить, часть вернуть сельскому хозяйству. Известно, какие культуры надо возделывать на этих землях, чтобы получить хорошие корма. Что-то можно отвести под водоемы, передать лесному хозяйству. Однако возникает вопрос: правильно ли их вновь в широком масштабе заболачивать? Ведь это, несомненно, вызовет изменение гидрологического режима в сопредельной территории. Будут подтоплены сельскохозяйственные угодья.
Так, два года назад на конференции по итогам работы программы «Припятское Полесье» в Лясковичах аграрии настоятельно просили ученых не допускать бездумного заболачивания, потому что сельское хозяйство несет серьезный урон. Поднимается уровень воды, и она идет на поля. А именно на ренатурализацию болот стране выделен международный грант. В этом случае нужно делать серьезный проект и просчитывать последствия. Координаторы утверждают, что все обосновано. Я поинтересовался: оказывается, вообще нет нормативных документов, по которым можно делать такие обоснования.
— Иван Иванович, но экологи бьют тревогу, что именно отвоеванные у природы просторы — одна из причин парникового эффекта и даже изменений климата. Это ведь реальность?
— Деградация почвы, особенно торфяной означает, что идет разложение органического вещества на углекислый газ и воду. Да, выбрасывается большое количество СО2, меняются климатические процессы. Но есть много других факторов, влияющих на температурный режим планеты и в том числе нашей Беларуси. Критики глобального экологического коллапса утверждают, что имеющегося срока наблюдений пока недостаточно для достоверного предсказания изменений климата в будущем. Более того, климатологи говорят, что никакого глобального потепления нас не ожидает, наоборот, может произойти похолодание.
В результате хозяйственной деятельности появились разновидности торфяных почв с уменьшающимся содержанием органического вещества. Но старушка Европа, осушив свои болота еще в тридцатые-сороковые годы прошлого столетия, до сегодняшнего дня имеет там прекрасные сельскохозяйственные угодья, туристические комплексы, зоны отдыха, которые я видел в Германии, Швеции, Ирландии. Там все болотные системы приведены в экономически выгодное состояние, и переувлажненных земель практически нет. Беларусь же рассматривается как легкие Европы. У нас еще много заболоченных земель, которые могут компенсировать окружающей среде то, что на Западе взяли на развитие экономики. Поэтому наша страна пользуется повышенным вниманием в этом вопросе со стороны Европейского союза, международных экспертов, природоохранных фондов. И Беларусь — один из лидеров в мире по восстановлению болот. С 2006 года в нашей стране реализуется проект международно-технической помощи, благодаря которому восстановлено 20 болот площадью 51 000 гектаров.
Но все-таки назад в болото белорусам не надо. У нас более четверти торфяников уже находятся в природоохранном фонде, где запрещены все виды работ, даже на их изучение необходимо специальное разрешение. Но чем это закончится, если по-настоящему не заниматься там охранными мероприятиями? Почему вспыхнул пожар в чернобыльском Полесском заповеднике? Потому что там за годы образовалась высокая подушка из сухой отмершей растительности, которую никто не расчищал. Она и загорелась.
Если посмотреть разделение фонда торфяных месторождений по типу использования, то, по данным Института мелиорации НАН, мы имеем 36 процентов осушенных болот сельскохозяйственного, 13 — лесохозяйственного назначения, 6 — выработанных и 45 процентов — в естественном состоянии. Как видите, мы находимся в равновесном состоянии и имеем широкие возможности для наиболее выгодного использования своего торфяного запаса.
— Почему мы не можем по-хозяйски распорядиться своим богатством, допускаем деградацию? А нынешней весной аграрии как никогда остро ощутили такое явление, как ветровая эрозия.
— Говорят, что скупой платит дважды. Ведь были предусмотрены достаточно надежные системы двойного регулирования водного режима, которые предотвращают деградацию земли. Что это такое? Водоемы, где задерживаются паводковые воды и сильные осадки. В любой момент можно или сбросить воду с земель или в очень сухую погоду, наоборот, обеспечить их влагой. Но в свое время решили сэкономить, и больше половины запланированных водоемов не построили. А те, которые есть, требуют основательного ремонта. Шлюзовое оборудование заржавело, заилено и не работает, однако никому до этого нет дела. Очень медленно идет реконструкция мелиоративных систем. И, я считаю, идет неправильно. Работы нужно начинать с водоприемника, то есть реки или канала, куда направляется вода. Когда мы не ремонтируем его, то делать реконструкцию внутренней сети бессмысленно. Вода не найдет себе места.
Что касается ветровой эрозии, то известны агротехнические приемы по ее предотвращению. Это и безотвальная обработка почвы, и сев яровых зерновых в ранние и сжатые сроки, прикатывание и другие методы борьбы. В том числе и лесомелиоративные мероприятия, направленные на уменьшение скорости ветра. Гарантия защиты почв от эрозии, так же как и от деградации — наличие на ней многолетней растительности. Если на мелиорированных землях сажать картофель, то уровень воды надо держать до 80 сантиметров ниже поверхности, если возделывать зерновые — 50—60, а если выращивать травы, то уровень грунтовых вод будет находиться у поверхности, и уничтожения органического вещества не произойдет. Но мы не создаем необходимый водный баланс, меняем теплофизические характеристики торфяной почвы и этим самым способствуем ее пересушиванию, что вызывает ветровую эрозию.
Выработку торфа необходимо вести. В республике 940 миллионов тонн торфа, пригодного для глубокой переработки. Мы сейчас, к примеру, составляем схему распределения торфяных месторождений по целевым фондам. Для энергетики, сельского хозяйства, природоохранного, запасного и фондов уникальных месторождений, откуда можно брать сырье для получения инновационной продукции. По заказу Министерства энергетики делаем проект по исследованию торфяных запасов. А в дальнейшем будет строиться горно-химический комбинат по глубокой переработке ценного природного ископаемого в Крупском районе: «Туршовка» и «Славное» выбраны в качестве первоочередных баз, здесь большие запасы торфа, и глубина их около шести метров. Там планируется наладить производство целого ряда новых продуктов — сорбентов, активированных углей — и медицинских, и чисто технологических, активных углей для очистки газовых и водных средств атомной станции, гранулированных органоминеральных удобрений (торф плюс NPK и микроэлементы), возможно, и жидких гуминовых удобрений, будем получать биологически активные вещества, или ростовые, различного рода компосты, грунты.
Есть и более серьезные вопросы. Например, в значительной части районов страны отрицательный баланс гумуса. Нам необходимо вносить 9—13 тонн органики на гектар пашни. Вносим ли мы столько? Вряд ли. Ведь органика нынче — это пожнивные остатки, отдельные виды растений, торф, который уже сошел на нет, и навоз. Но фермы переходят на бесподстилочное содержание скота, откуда в отстойники сбрасывается преимущественно жидкая фракция, которая вывозится на поля и загрязняет окружающую среду. В советское время мы добывали порядка 20 миллионов тонн торфа в год для производства органических удобрений. Создали повсеместно положительный баланс гумуса, наши почвы по урожайности уже подходили к черноземам, мы получали хорошие урожаи без того количества минеральных удобрений, которые вносят сейчас. И главное — качественную продукцию.
Теперь боремся только за вал. Азот, фосфор и калий, вносимые под урожай, наполовину вымываются поверхностными, дождевыми водами и уносятся в моря. Только вдумайтесь! Затрачивая колоссальный труд и энергоресурсы на их производство и внесение, 50 процентов теряем. Разве это по-хозяйски? Но мы только тогда увеличим емкость поглощения почвы и она удержит в своем твердом составе компоненты минеральных удобрений, когда насытим ее органикой. По большому счету, это тоже природоохранные мероприятия, позволяющие оставить потомкам чистую и плодородную землю.
— Иван Иванович, спасибо за интересную беседу!
klimovich@sb.by
