У будущего всегда есть прошлое

Время от времени нам «вбрасывается» идея вины всех жителей бывшего СССР за многие прегрешения. Скажем, за тоталитаризм. Или за нежелание каяться вместе с немцами и папой Римским. За «коммунистические бредни», близкие по своему содержанию нацизму. В итоге возникает впечатление, что вместе с комплексом вины нам навязывают комплекс неполноценности, априори уравнивающий шансы критиков нашего миропонимания с его защитниками.

Недавно страницы ряда брестских газет были переполнены дискуссионными материалами относительно «окончательного» примирения с немцами. Достойные люди, в том числе ветераны войны, говорили о том, что надо помириться, вместе бороться за мир во всем мире, благоустраивать военные кладбища, возводить монументы и так далее. Вносились предложения о единых захоронениях, где лежали бы павшие на полях войны, единых памятниках, общих антивоенных мероприятиях.

Но многие говорили и обратное: есть память, а есть покаяние, есть борьба за мир и уход за кладбищами, а есть чувство вины. И это не равнозначные понятия.

Конечно, можно понять самих немцев, которые говорят о покаянии. Они жгли, вешали, убивали, насиловали, и теперь им как–то «неловко» от всего этого. Отсюда слова о новых поколениях, которые должны жить без ненависти в душе, необходимости примирения, важности дружбы и любви всех людей во всем мире. Это понять можно. Но почему–то не хотят понимать тех, кого вешали, убивали, жгли живьем. Все–таки философия выпоротого человека и человека, который порет, не есть одна философия. И мир никогда не станет миром единоверцев.

Да, мы сотрудничаем с немцами, у нас общие культурные программы, мы ведем с ними неспешные интеллектуальные разговоры, восхищаемся их прекрасными машинами и дорогами. Но в наших душах живет боль за убитых и покалеченных, за сожженные дома и города, за многие десятилетия бедности, в которой в немалой степени повинна война. И это надолго, может, навсегда.

И ведь что важно: для большинства
наших современников война, слава Богу, нечто неконкретное, неосязаемое. Но ведь продолжает давить, как кошмар. И ведь не видели войны, в танке не горели, а вбито все на генном уровне так, что вечно сопровождают нас и «вечно живые», и освещенные «последней ракетой» у «обелиска».

И если бы речь шла только о войне. Ведь говорят и о том, что мы должны каяться за то, что были носителями и защитниками коммунистической идеи, которая «близка нацизму». В таком случае хочется сказать, что Томас Мор в своей «Утопии» и Фридрих Ницше в своих сагах о белокурой бестии говорили идентичные вещи. Что являются работами одного плана наивные рассуждения Фурье о фаланстерах и Розенберга о трудовых лагерях. Что пропагандистские потуги Геббельса есть всего лишь парафраз заветных мыслей Сен–Симона и Оуэна.

Нам хотят навязать точку зрения, согласно которой в пионерских лагерях мы учились исключительно классовой ненависти. Что комсомол — это исключительно предтеча железных батальонов пролетариата. Что нас учили умирать за правое дело, но никак не жить подобным образом.

А от навязывания подобным образом вины — к осознанию собственной неполноценности: мы все время жили не так как полагается и теперь должны выйти на цивилизационную дорогу.

Но пусть те, кому в пределах сорока, вспомнят свои пионерские костры и комсомольские строительные отряды: что, идея и ее воплощение были так уж плохи? Что, собранные тонны макулатуры и тимуровские шалости напоминали действия гитлерюгенда с фаустпатронами в руках детей?

Иногда думаешь: а стоит ли ломиться в открытую дверь и доказывать то, что должно быть понятно без доказательств? И сам себе отвечаешь: да, стоит. Во–первых, потому, что мы сами многое забываем. В том числе хорошее. А, во–вторых, уж слишком много нынче тех, кто предпочитает белое называть черным и наоборот.

Не надо идеализировать прошлое, но не надо нас и лишать этого прошлого. Что, английские колонизаторы в Индии сплошь и рядом занимались просвещением безграмотных аборигенов? Да нет, иногда привязывали сипаев к пушкам и стреляли в безоблачное небо. С самыми гуманными, конечно, целями. Но это английская история, и даже ее «темные пятна» каким–то образом объясняются, но не вычеркиваются. Почему нам отказывают в праве такого рода? Почему беззакония сталинизма — это «родовое пятно», а не мучительный поиск лучшей доли? Почему Ленин — это обязательно «демон», а не искренний, мучительно размышляющий о лучшей доле человек? Причем действительно размышляющий обо всех, а не о построении коммунизма в отдельно взятой семье. Ответ понятен: есть две правды, две истории, два понимания смысла и целей человеческого существования. Один — для продвинутых, высоколобых, цивилизованных, а другой — для быдла, холопов, словом, гумуса истории. Но этой констатации мало. Особая извращенность такого подхода заключается в том, чтобы мы сами себя ругали, сами посыпали голову пеплом, сами зачеркивали свое прошлое и сами истязали свою душу. Вот тогда нас похвалят. Дадут немножко денег. Промычат, что, дескать, не ожидали от нас таких успехов. И компрадоры от идеологии заплачут от радости: вы только скажите, дяденька, мы и не такое о себе наговорим.

Конечно, наш путь непрост. И грязи, и крови на этой дороге было предостаточно. Но хотели ли мы совершить некое историческое зло, причем совершить осознанно, целенаправленно? Нет, никогда не хотели. И ведь причиняли мы боль прежде всего самим себе, а не абстрактным гуманистам. Хотели как лучше, но часто получалось как всегда. Но это уже наши проблемы и наше прошлое. Таким оно и останется. Во всяком случае, в это хочется верить.