Цвета и оттенки

Слегка оранжевые рефлексии

1. Микст в одном флаконе

На днях была в храме: венчалась крестница. Обряд шел, как и положено.

«В ней смешаны вино и вода, вино символизирует радость, а вода — скорбь и слезы, которые предстоит вам испить в жизни», — примерно такие слова говорил священник жениху и невесте, поднося поочередно каждому серебряную чашу. Лица новобрачных бледны — не до радости: фата перед причащением загорелась. Церковное благолепие покачнулось, гостевое суеверное «а–а–а–ах!» вырвалось: дескать, не к добру слезы невестины... Вот он, микст в одном флаконе, слезы и радость.

А тайна — в радости, сказал один из философов–искателей смысла жизни, добавив: познаешь радость — познаешь тайну бытия. И мне нравится так думать, особенно когда наблюдаю детей. Чем больше в них «вчувствываюсь», тем острее понимаю: дети знают эту тайну. Конечно же, как и животные, на уровне инстинктов. Или гении вроде Бетховена с его «К радости». Для большинства же из нас это чувство, столь естественное в детстве, в зрелом возрасте по разным житейским причинам сдает свои позиции. И радуемся мы уже больше по поводу. Но тяга к радости, «как в детстве», остается: ведь мы помним о ее свежести, что–то вроде легкого морского бриза, когда пребываем в «потоке». Порой это случается в отпуске, когда для прорывов в радость у нас больше возможностей. Так и у меня прошлым летом на отдыхе в Румынии бывали такие прорывы, отчасти благодаря оранжевому цвету.

Все черноморское побережье «звучало» в оранжевой тональности, явно продиктованной местной модой. Майки, мячи, надувные матрасы, зонтики и шезлонги... Будоражащий чувства цвет воспринимался как специи к изумительному «блюду» отпускной релаксации. И давал повод для беспричинной радости.

Вероятно, объяснить, почему он меня «заводил», смогли бы только психоаналитики. Но все же ни роскошный зонтик, похожий на раскрытый цветком апельсин, ни другую приятную оранжевую мелочь из бутиков на набережной я себе не приобрела. А потом и напрочь забыла о своей мистической тяге к оранжевому цвету.

А потом он напомнил о себе «померанчевой» революцией в Украине. Недавно же и вовсе «въехал» в мою очередную отпускную жизнь.

2. Центр

А если быть точной, то въехала в «оранжевую тему» сама. В буквальном смысле. Следуя автопробегом по трассе Минск — Киев — Полтава — Харьков, завернули в Киев, чтобы повидаться с друзьями. Хотелось и сыну показать город своей студенческой юности. Начали, конечно, с Крещатика.

А там... авто на тротуарах. Ездят. Примета цивилизованности? И да простит читатель мою непродвинутость, но подруливание, скажем, «Мицубиси» к парадному входу в какой–нибудь маркет — это что–то в стиле ног, закинутых на край обеденного стола. Удобно для хозяина авто? Да. Но очень уж неинтеллигентно. Слава Богу, что в Минске у нас до этого не додумались.

«Мицубиси» «вальяжит» мимо старушки: не смущена — продает себе черешни с расстеленной на тротуаре газетки. Рядом прилепились торговец семечками и вареными раками и парнишка с васильками... Кто смачно поплевывает шелухой прямо на крещатиковский тротуар, который когда–то был чистехоньким, кто потягивает пиво за столиками в открытых кафешках под оранжевыми зонтиками и заедает котлетами по–киевски («Черниговским» — по 3 гривны бутылка — охладились и мужчины из нашей автокоманды). На главной улице украинской столицы всюду следы «померанчевого» переворота: оранжевые майки с портретами Ющенко и без, «революционная» и другая национальная атрибутика типа флагов, значков, ленточек... Лотки повсюду, как во времена перестройки. И кажется, что снова я оказалась в Румынии. Майку попсового качества покупать не хочется: нет тяги к оранжевому. Ловлю себя на ощущении размытости крещатиковской буржуазности (в хорошем смысле), стертости облика главной улицы столицы. Оно не проходит, напротив — усиливается. Нет изумительной «Вареничной», где изящные, не «гоголевских» размеров вареники подавали, с чем пожелается: с мясом, капустой, картошкой, творогом и ягодами. Туда мы, студентки филфака Киевского университета, бегали в день стипендии. После заглядывали в кофейню, что неподалеку от главпочтамта. Пили кофе с кусочком торта «Киевского» или «Пражского», стреляли глазами и непременно уносили в портфелях по бумажному кулечку граммов сто дивно пахучей «Арабики». Рассказываю о том сыну, а он, с удовольствием прихлебывая экспресс–кофе из автомата, смеется: «Это, мама, в тебе проснулся синдром героини из фильма «Когда деревья были большими». Трудно не согласиться, тем паче что островки былой красоты на мощеной площади Богдана Хмельницкого, где знаменитая киевская София все так же хороша, сохранились. И дух просвещения в скверике Тараса Шевченко напротив заглавного красного корпуса университета витает по–старому.

А на Крещатике у мiськой ради (городской совет) на надувном матрасе лежит женщина, против чего–то протестует, а рядом аккуратно стоят комнатные тапочки. Кто–то из прохожих комментирует: политика...

О политике велись разговоры и в семье супругов Шевченко, у которых мы останавливались на ночлег. Радовало, что беседовали «с учетом мнений сторон».

Потому как хорошие интеллигентные люди — Павел, директор института, философ и журналист в одном лице, и Лина, университетский преподаватель этики. Их дочь Оксана — популярная телеведущая новостей украинского ТВ, а сын Тарас — программист. Угощали нас обязательными на обеденном столе в Украине икрой из баклажанов, борщом и другими вкусностями типа отменной московской колбасы по 60 гривен за 1 кг (в эквиваленте 12 у.е.). И, конечно, подробным рассказом (взахлеб) под чарку «Немировской» о событиях на майдане.

Мне трудно понять, чему они радуются. Складывалось впечатление, что моя красавица–подруга, всегда такая уравновешенная голова, пребывает в некоей эйфории, все говорит и говорит о майдане (и это доставляет ей удовольствие): о том, как вместе с Павлом на такси возили туда еду — борщ в девятилитровой кастрюле, мед, апельсины... «И все люди были как одна семья»...

3. Провинция

«Вот посмотрите, что говорят в другой Украине, — там все они недовольны переворотом», — слова Лины все звучали в моей голове по дороге на юго–восток Украины — в городок Волчанск на Харьковщине, что недалеко от Курской дуги и российского города Белгорода.

Да, приятно осознавать, что сбылась мамина мечта: еще раз родину повидать, поклониться могилам и показать соседям по улице, где жили, что дочь — не «задрипанка», в люди выбилась, и внук на своей машине с семьей путешествует. В общем, не зря большая жизнь, в которой и скорби, и радости были, прожита. И вид на жительство в Беларуси у нее, участницы войны и гражданки Украины, имеется. А пенсия в пересчете на украинские гривны аж 1.000!

— Та ви шо? Та це не можэ бути! Та скiлькi ж це доларiв? — горячо, как и свойственно большинству хохлушек, «шокают», «цекают», удивляясь размерам маминой пенсии, бывшие ее соседки.

— Гарно живете. А в нас участник вiйни мае 420 гривень, не бiльш. А мясо дороге, молоко, масло...

«За политику» говорят, как и в Киеве, страстно. Но с болью. Об уволенных новой властью 18.000 служащих. О маленьких пенсиях. О расколе. И я понимаю, что тревожит этих людей, им не до «оранжевой» эйфории. По данным социологической службы Центра Разумкова (Киев), наивысший уровень чувства тревоги на востоке Украины — 50,3% (родная тетка специально подобрала для нас вырезки из газет). На юге и, как ни странно, в центре, где большинство граждан голосовало за Ющенко, уровень тревоги почти одинаков — 37,1% и 36,3%. А на «померанчевом» западе Украины тревогу ощущает каждый пятый гражданин — 22,6%. Читаю письмо — крик души учительницы с Луцкого района (Волынь), одной из 18.000. Ее уволили за то, что не голосовала за Ющенко.

Какая–то напряженность между востоком и западом, старая хвороба, опять явно обозначилась. Так мне многие говорили... И это, наверное, тоже следствие последних президентских выборов в Украине. По мнению украинских аналитиков, она опасна в культурно–духовном смысле, потому как будет передаваться по наследству от одного поколения к другому. Почти половина граждан признает наличие очень сильной инерции противостояния. И моя родня в том числе. А вообще, эти темы «кто за кого» муссировались моими тетками, братьями и в родственном застолье. Пришлось одну даже успокаивать и призвать к интеграции на основе общечеловеческих ценностей.

И одноклассники, и учителя, которых встретила в первый же променад по местному рынку, спрашивали, как живем в Беларуси. Кого разочаровывали, рассказывая о спокойствии (не бросили сенсационной кости), кого пришлось успокоить, а от кого попросту отвернуться. У искренне интересующихся выражение лиц враз становилось скучающим, когда слышали спокойное «хорошо», «работаем». Увы, взбудораженное «оранжевым» вихрем сознание людей снова ищет адреналин.

Один торговец утятами выдает:

— Вас скоро «построят», как в Корее...

— Ты мне скажи, правду ли говорят, что у вас за колосок садят? — добивается бывший одноклассник Борька.

Звучит дико. Уже потом в связи с обсуждением в белорусском Парламенте проекта закона о коррупции поняла, что «колосковая» тема была в ходу не только в Украине.

О том, что информация о Беларуси в Украине выдается под определенным углом зрения, поняли потом, пожив в Волчанске, полистав местную прессу да те газеты, которыми снабдили в Киеве. Почитаешь – оказывается, и цвета оранжевые у нас «под запретом»...

— Раз вы из Белоруссии, оранжевое не везите. Берите, девочки, розовые, голубые, — быстро сориентировалась продавец, когда я провела рукой по мягкой оранжевой «махре» банного китайского полотенца. Я не беру никакого, поблагодарив за «девочек» и веселясь от типично украинского речевого оборота, когда в расчет не берутся ни пол, ни возраст покупателя, и мы с мужем–бородачом перемещаемся на ряды с продуктами.

Цены на них выше наших, особенно на мясо–молочные, сахар, хлеб.

Мы живем у супружеской четы моих друзей–одноклассников. Большой частный дом с верандой, на которой вечерами беседуем «за жизнь». Таня и Андрон Плетневы — из местных интеллигентов. Таня ведет домашнее хозяйство, шьет, вяжет — этим подрабатывает, а еще ночью убирается в круглосуточном частном магазине. За сто гривен в месяц. Уж давно позабыла Таня о двух своих прежних профессиях фельдшера и библиотекаря. В маленьком городке таких специалистов много не требуется.

— Андрон, — спрашиваю, — неужели не жалко жену?

— Еще как жалко, но без ее денег нам не выжить.

И он, дважды дипломированный специалист в областях программирования и психологии, тоже вынужденный сменить работу со сменой власти, философски констатирует: при Януковиче было «хоть не сильно, но стабильно», зарплата медленно, но росла, а теперь снова стало тревожно... Я помню времена, когда очень трудно жилось в украинской провинции: зарплата задерживалась на два–три месяца, даже участникам войны и ветеранам пенсию выплачивали, случалось, спустя полгода (мама жила тогда еще на Харьковщине, и мы помогали ей материально). А цены на коммунальные услуги зашкаливали, съедая большую часть семейного бюджета. В гости к Плетневым — любителям чайной церемонии — мы хаживали тогда с «ссобойками» из чая, кофе. Несмотря на трудности, мои друзья не теряли оптимизма, трудились на загородном участке, и осенью у них было «всего навалом». В последние полгода «прорываться» в радость стало труднее. Нестабильность их материального положения видна в покосившемся заборе, в надтреснутом стекле окна («заменить — дорого») и в куче хвороста при входе во двор, которую Андрон никак с весны не мог «довести до ума». А минские гости в свободное от отдыха время сплели из сухих виноградных лоз экзотичный плетень. Представляю, как украсит его Таня старым кувшином, а потом пойдет на кухню «виртуозить»: готовить рагу из капусты и укропа, котлеты из сои с вешенками, вареники со сливами, окрошку, печь пиццу и заклинать горячливого Андрона: ну хватит о политике... Как и положено, летом Плетневы варят варенье, а зимой с ним чай пьют, радуются: удалось варенье. И думают о будущем: может, перебираться надо в Харьков — там работы побольше, внучку надо в жизни пристроить... В общем, все как у людей.

4. Откровенный постскриптум

Признаюсь, от «модного» нынче в Украине вопроса: ты за кого, за Ющенко или Януковича, устала (сейчас вот, думаю, новая дилемма появится – за Ющенко или Януковича, или Тимошенко...) Невольно думаю о раздрае, который затрагивает сердца и души. Когда лихорадит и становится страшно: не дай бог, и у нас такое. Я о том, что не позволяет родственникам, собравшимся по случаю приезда старейшего представителя рода, почтить должным вниманием этого представителя: вдруг видятся–то в последний раз. Предпочитают дебаты: кто за кого. Вот он, тот душевный «водораздел», который может мать и сына превратить в противников, сестру и брата — в недругов. И даже супруги в результате противоречий могут оказаться на разных берегах реки нашего бытия. Я даже не хочу говорить «политических». Смешно, когда, споря на уровне любительско–обывательском, люди мнят себя политиками, берутся судить, плох или хорош тот или иной деятель. Знаю семью, которая распалась отчасти из–за несовпадения мировоззренческих взглядов, в том числе на власть и на политику. Однажды сама слышала, как «она» со слезами и болью кричала «ему» по телефону: «Ты пойми, он (касалось это одной из привластных особ) прежде всего человек, а ты его судишь, кто дал право?..»

Я о том расколе, который ослабляет нас как нацию, ширясь в сердцах и душах, если мы берем на себя право быть арбитрами процессов, в которых мало что смыслим. И о том, который вытравливает природную способность просто радоваться жизни: оттого, что поутру светит солнце или идет дождь, а из кухни доносится запах свежезаваренного кофе, скажем, такого, как у Куприна, — крепкого, сладкого и горячего...

И еще — о любви. Побывав в Украине, как–то наново, глубже ощутила в себе любовь к своей родине. И к Беларуси, где живу уж много лет. И оттого на душе как–то патриотично хорошо. Ну а слезы... ведь без них нет и жизни.

А оранжевое полотенце я все–таки купила: красивое. Хоть и отдаю теперь предпочтение рубиновым оттенкам. Исследователи цвета утверждают, что рубиновый как нельзя лучше настраивает на духовный лад, гармонию. И дружелюбие. А что может быть лучше?