— Евгений Юрьевич, аналитики центра заявили в недавно опубликованной монографии «Евразийский экономический союз»: ЕАЭС уперся в потолок. В чем он выражается и как его возможно «пробить»?
— Мы считаем, что первая — взрывная — фаза евразийской интеграции подошла к концу. Это произошло еще в 2016 году. Теперь все идет гораздо сложнее. Это даже не столько потолок, сколько просто фаза взросления. ЕАЭС вырос из пеленок и перешел в очень сложный и неоднозначный переходный возраст. Как любого подростка, союз одолевают всякие сомнения, недовольство собой и прочие эмоции. Взрослеть тяжело, но придется.
Наступило время рутины. Вспомним подписание Таможенного кодекса. К нему на первом этапе было 1500 замечаний. Часть из них на уровне межведомственного согласования снять не удалось. Что-то было передано на уровень вице-премьеров, потом — премьер-министров. И еще два важных пункта остались для рассмотрения президентов. В итоге, чтобы достигнуть компромисса, пришлось убрать из документа часть здравого смысла. Аналогичная история случилась с общим рынком лекарственных средств. Фактически его появление отодвинули до 2021 года, чтобы добиться консенсуса по договору.
Нам нужен серьезный прорыв по инфраструктуре. Мы пока живем на советском наследии, которое, увы, не вечно. Нужно согласовывать и координировать вложения в транспортную инфраструктуру, чтобы не было такого, что одно государство вкладывает 3 млрд долларов в автомобильный коридор, а другое — нет, и в итоге толку от этих вложений никакого. Денег стало меньше сейчас, и поэтому тратить их надо максимально эффективно.
— Если ЕАЭС вошел в переходный возраст, то можно ли сказать, что у всех сейчас слишком детский взгляд на взрослые, серьезные проблемы? То есть вместо того чтобы отбросить какие-то свои амбиции и усилить интеграцию (чего на словах очень хотят), все держатся за свои отдельные интересы.
— И да, и нет. «Нет» в том плане, что не надо предполагать, будто в какой-то момент все сплотятся в едином порыве ради общих интересов. Такого нигде не бывает. ЕАЭС не отменяет конкуренции российских, белорусских и казахстанских предприятий. И государства их будут в этом поддерживать всеми дозволенными им мерами.
«Да» в том плане, что требуется более зрелая культура межгосударственного согласования. Вот она у нас еще действительно детская. Нужно прийти к такой культуре, чтобы страны разменивали свои интересы, чтобы они научились делать этот обмен прагматично. Ты — мне, я — тебе. Ничего личного — просто бизнес. Вот в таком ключе.
Будущее ЕАЭС будет зависеть от умения национальных правительств договариваться
Крепость под названием Евразия
— То есть в каком-то смысле нашей общей валютой должна стать взаимовыгода?
— Да, нащупывание взаимных выгод, компромиссы важнее, чем что-либо. Никто никому ничего не должен, и вступление в союз не дает просто какие-то привилегии. Здесь еще надо много работать. Если мы договорились, что с 2019 года будет единый рынок электроэнергии, то так и должно быть. Не просто провозглашать, а делать реальные шаги, которые будут стимулировать энергоперетоки между странами.
— Вряд ли ЕАЭС задумывался, чтобы никогда не выйти за пределы самого себя. Когда может начаться сотрудничество с ЕС и как?
— Это займет время. Я как-то поспорил со своим коллегой, что мы подпишем всеобъемлющее соглашение с Евросоюзом к 2030 году. И я считаю, что так оно и будет. Надо отталкиваться от того, что решение политического кризиса займет 5—7 лет. Еще столько же займут переговоры.
А эти переговоры обещают быть крайне сложными. Мы хотим совсем разных вещей. Европейцы — доступ на наш рынок потребительских товаров и товаров производственного цикла. А мы — инвестиции и трансфер технологий. Доступ на их рынок у нас и так есть. Поэтому предстоит очень тяжелый процесс взаимных компромиссов. В диалоге с Европой нам нельзя повторить 1990-е годы и сдавать позиции. Мы должны четко понимать интересы наших государств.
На самом деле у евразийских элит есть четкое понимание того, что нам нельзя превращаться в крепость под названием Евразия. Частично достичь этого можно путем создания десятков зон свободной торговли с внешними экономическими партнерами. Современная ЗСТ — это не просто обнуление тарифов, а огромный инвестиционный компонент. Помимо Вьетнама, это уже будут Сингапур, Иран, Израиль, Китай, Индия.
— А эти элиты оптимистично настроены или уже есть разочаровавшиеся в интеграции?
— В каждой стране есть существенная часть общества, которая безразлично или негативно относится к евразийской интеграции. Но это стимулирует движение. Мейнстрим в пользу интеграции у наших народов все-таки есть. Особенно политический. Мы, кстати, уже 6 лет проводим опрос «Интеграционный барометр». И видим достаточно высокий уровень одобрения населением ЕАЭС, но он все-таки третий год подряд снижается. В Беларуси, например, в этом году мы зафиксировали только 56% одобрения. Это, на мой взгляд, близко к грани комфортного значения.
Ни друзей, ни врагов
— Вы упомянули о сотрудничестве с Китаем. Он для ЕАЭС все-таки больше враг или друг?
— Он в первую очередь партнер. Давайте вообще забудем эту терминологию 1990-х годов и советского времени: друг, враг… У нас нет ни друзей, ни врагов. Есть только партнеры. У всех стран есть свои интересы: военные, политические, экономические, гуманитарные, социальные… Они их отстаивают. И мы тоже должны жестко отстаивать свои интересы, но искать сотрудничества со всеми.
— Есть ли какие-то совсем провальные места интеграции?
— Откровенных провалов нет. Есть в некоторых областях недостаточный прогресс. Причем часть этих областей носит политический характер. Особенно сильно бьет по союзу несогласованная макроэкономическая политика отдельных стран. У одних низкая инфляция, у других — высокая. Это дает кому-то преимущества, а кого-то ставит в невыгодное положение. Это хорошо видно на девальвациях национальных валют. Вспомните 2014—2015 годы, когда все рванули за покупками в Россию. Это все торгово-экономический конфликт.
— Как нам распрощаться с нетарифными барьерами, протекционизмом?
— Нетарифные барьеры будут сопровождать интеграцию всегда. Победишь один — возникнет другой. Нельзя сказать, что есть список барьеров из 300 позиций, которые мы за год уберем, и ничего не останется. Их будет постепенно меньше, но совсем они не пропадут. Чтобы их убрать, надо сначала договориться, что они есть. Это тоже проблема. «Белая книга» ЕЭК говорит о 60 барьерах. Это то, что все признали. Но на самом деле их намного больше.
Да что говорить, если даже чиновники наднациональных органов — это граждане своих государств. Зачастую они назначаются напрямую. А должны в теории отстаивать интересы всех участников. Все будет зависеть лишь от желания национальных правительств договориться и пойти друг другу навстречу.
kuletski@sb.by
