Судьба играет человеком, и порой эта игра бывает невероятной. Сестры Гулины родились в украинской деревне. Выросли — разъехались на тысячи километров. Почти 50 лет у каждой из них была своя жизнь. Одна принимала туристов на черноморских курортах, вторая пасла оленей в сибирской тайге, а третья лечила людей в белорусской глубинке. Но вот как причудливо тасуется колода: спустя полвека они снова поселились в одной деревне, только теперь уже в Гомельской области.
Деревня Марковичи, большой кирпичный дом, у калитки меня встречают три невысокого роста женщины. Представляются по старшинству: Ольга, Анна и Александра, для своих — Шура. По мужьям — Ножкина, Скачкова и Дука. По отцу — Кузьминичны.
Историю Гулиных начинает рассказывать Анна: «Родились в деревне Добрянка Черниговской области. Семья у нас была особая: отец — коммунист, директор маслосырзавода, а бабушка — староверка, очень религиозная. Она нас, внуков, крестила в речке. Но, несмотря на разницу в убеждениях взрослых, жили мы дружно. Это, наверное, во многих случаях и спасало. Помню, в 1941-м нас эвакуировали в Воронеж, где отцу предстояло возглавить колхоз. Погрузили вещи на повозку — и вперед. Идем — и тут бомбежка. Папа кричит: «Прячьтесь под воз, если суждено умереть, погибнем вместе». И мы, представьте, выжили».
Сестры внимательно слушают, возможно, заново переживают те события. Лишь после короткой паузы Ольга дополняет: «Домой вернулись через три года. Отец работал в райсобесе, и к нам толпами шли те, кому нужно было помочь восстановить документы или написать запрос на поиски без вести пропавших родных. Папа выручал всех, причем, несмотря на голод, платы не брал. Тех, кто шел к нам, например, с «благодарностью», на порог не пускал. И Шурка у нас такая».
Шурка, точнее Александра, улыбаясь, подергивает плечами: «А я че? Я ниче». «Чеканье» ей в говор добавили 30 лет жизни в Сибири.
— Расскажи, как ты в 60-градусный мороз людей хлебом накормила, — просит сестру Анна.
Улыбка с лица Александры не сходит: «Жили мы в Эвенкии, там, в тайге, хлеб на весь поселок готовит пекарь. А тут ей срочно нужно было в город, вот она и попросила ее подменить. Я ж, когда соглашалась, не знала, что кухарить придется в самый холодный день за последние лет сто. Развела вечером тесто: на улице -62, дома +15, оно и не подходит. Давай с мужем его в одеяла кутать да угольки под тазы подкладывать. Всю ночь не спали, но людей без хлеба не оставили. И мы идемте пироги есть».
— Пироги у нее отменные, — хвалит Анна по дороге на кухню. — Мы с Олей до Шуриного приезда были во (показывает указательный палец), а теперь — во (надувает щеки).
— Такая мастерица, — смотрю на Александру, — наверное, и из дома первой упорхнула.
Собеседницы переглядываются, понимаю: предположение неверное. Первой, как и полагается, была Ольга. В 1959-м она переехала к мужу в Сочи.
Город-курорт запомнился пальмами и встречами со звездами. Последних, кстати, Ольге нередко приходилось расселять в санатории: работала она в курортном бюро.
— Приходят как-то Кобзон и Гурченко, они тогда были женаты, отдохнуть, говорят, хотим. Я им документы оформила. Через четыре дня стоит у меня в кабинете их водитель: «Давайте деньги назад, поругалась пара, в Москву возвращаются».
«У этих знаменитостей всегда все сложно, — рассуждает Анна. — А вот мы с дедом никогда не вздорили, и ведь прошли даже Чернобыль».
После свадьбы Анна с мужем жила в деревне в Чечерском районе. Работала аптекарем, Сергей — учителем труда. Позже переехали в Гомель. И тут — взрыв. «Об опасности тогда не говорили. Летом мужа отправили в Брагинский район убирать урожай. Вернулся он через три недели и вспоминал, что в первый день кто-то из мужиков принес ящик красного вина, велел после работы пить, мол, это лучшее средство от радиации. А что такое радиация, никто не знал, ее же не разглядишь. Единственное, заметил Сергей, много дикого зверья развелось. Кабаны, например, по полю рядом с комбайнами бегали».
«А к нам, когда в тайге жили, по ночам медведь ходил, сахар из лабаза — сарайчика на сваях — воровал, — звонко отчеканивает «сибирячка» Александра. — Утром по дорожке из потерянных кусочков его можно было даже выследить».
Неужели же и страшно не было, интересуюсь я. Улыбается: «Ты че?! Конечно, было, хотя я девушка смелая. Помню, муж сказал, что отправляют его в геодезическую экспедицию в Сибирь, так я собрала чемоданы — и за ним. Устроилась поваром. Продукты нам доставляли вертолетом, иногда одним рейсом со взрывчаткой. Летим однажды я, отвечающий за «порох» и два летчика. Вертолет встряхнуло, коробки со взрывчаткой посыпались. А ответственный за них спит и в ус не дует. Бужу его в страхе, а он: «Дай сон досмотрю, тогда уберу».
Позже мужа Александры назначили начальником оленефермы. «Наташа, неси альбом, про оленей рассказывать буду», — зовет она дочку. И, показывая снимки, продолжает: «Всего у нас их было 1400. Одного, помню, приучили к человеческой еде. Так он однажды, когда у нас работали строители, залез к ним в палатку и съел весь ужин. Ох, ругались мужики. А вообще, оленей я жалела, очень их оводы кусали. Чтобы хоть как-то помочь, вокруг дома складывала мох в кучки и поджигала. Животные в этом дыму спасались.
Жили, в общем, сестры — не тужили. Но потом развалился Советский Союз.
Вспоминает Ольга: «В России начали делить собственность, работать в таких условиях оказалось невозможно. Я на тот момент была одна, до пенсии оставался год. Сначала перебралась в Добрянку, а оттуда — в Марковичи: в Беларуси все-таки спокойнее».
Потом она подбила переехать сюда Анну с мужем: «Продали дачу под Гомелем и купили здесь дом. Думаю, благодаря Марковичам и свежему воздуху Сергей «выбил» у жизни еще лет десять. Он ведь тогда под Брагин с 25—30-летними хлопцами ездил, был из них самый старший. Но дольше всех прожил».
Третьей в Марковичах поселилась Александра: «Из тайги меня выманила дочь. Побывав тут в гостях, в Сибирь она возвращаться не захотела, поэтому пришлось и мне за ней, как когда-то за мужем, переезжать».
Беседа подходит к концу. Замечаю: долгое по времени чаепитие пролетает, словно мгновение. Так же быстро, говорят сестры, проходят и годы. Но грустить им совсем не хочется. Все-таки сейчас у них новая, одна на троих, судьба. Каждый день видятся. Вместе ходят по грибы, работают на огороде, смотрят новости.
А в выходные чаще всего ездят в Добрянку, где стоит родительский дом. «Он у нас старый, 1903 года, — Анна снова возвращается к истории Гулиных. — Сядем, бывает, и вспоминаем детство. А с ним большой самовар и маму с бабушкой, которые сидят в разных концах стола, чаевничают. Одна говорит: «Я уже четыре стакана выпила», вторая: «А я — пять». Обеим жарко, лбы вытирают полотенцем, но ни одна не встанет, пока самовар не опустошат. И мы, маленькие, с сахаром в руках возле них крутимся. Как в детстве были вместе, так и сейчас».
Фото: Екатерина ПАНТЕЛЕЕВА
