Премьера «Пушкин. Очень маленькие трагедии».Вместе с тем при минимализме в ней задействовано большое количество кукол: от перчаточных до эффектных махин в человеческий рост. Есть маски и бюсты. Но ощущение бесконечной черной дыры, за которой только пустота, в которой они все и пропадают, остается стойкое. Четыре истории, так или иначе бичующие людские пороки — «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость» и «Пир во время чумы», — хорошо известны по фильму Михаила Швейцера и другим театральным версиям. Многие строки из цикла стали крылатыми фразами: «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…» или «…Гений и злодейство — две вещи несовместные» и так далее. Потому от встречи с таким хрестоматийным материалом ожидалось чего-то сверхгротескового, как это часто бывает у Алексея Лелявского, и концептуального. Но все находки оказались в рамках театральных приличий. И напрасно слово «очень» в названии настраивало на игривый и легкомысленный лад. Легкомыслием здесь и не пахнет.
Алексей Лелявский предложил лаконичный, заостренный рисунок, атмосфера четырех камерных новелл почти близка к эстетике моноспектаклей. Медленное течение действия и некоторая медитативность позволяют четырем актерам полностью погрузиться в мир философских пушкинских поисков. Несмотря на то что в отдельных сценах присутствуют редкие всполохи фирменной иронии режиссера — например, перед каждой частью звучит практически постмодернистский диалог Пушкина с его няней Ариной Родионовной, — общее впечатление от премьеры довольно мрачноватое. Она вся пронизана мизантропическим настроением. Луч надежды так и не блеснет. Что ж, художник тоже имеет право захандрить. Людские пороки цветут сегодня пышным цветом, и мы все меньше видим примеров искреннего альтруизма и добродетели. Однако даже на столь душераздирающем зрелище глаз отдыхает: художник Татьяна Нерсисян предложила интересную сценографию. С одной стороны, не противоречащую духу Пушкина, а с другой — вполне отвечающую понятию актуальной. Удивиться в спектакле порой есть чему. Скупой рыцарь, например, предстает перед опешившими зрителями в образе хомяка. Авторы спектакля, видимо, в прочтении образа оттолкнулись от слова «схомячить».
Новеллы постепенно смещаются во времени, фантасмагорическая атмосфера нарастает, и вот уже на одном из персонажей в финальной части мы видим рабочую одежду. История про пир сыграна подробно и неторопливо. К ее финалу актер Дмитрий Рачковский выруливает к какому-то набатному настроению, от которого становится совсем не по себе. Добавляет своей мистической энергетики и музыка, а также концептуальные шумы и звуки постоянного композитора последних спектаклей Лелявского Леонида Павленка.
Картина мира в спектакле «Пушкин. Очень маленькие трагедии» определенно складывается не без влияния Босха и философии экзистенциализма. Но если у Сартра ад — это другие, то у Лелявского на этот раз ад — это наши пороки.
Добрый зритель в 9-м ряду.
