Сдает ли психологический театр свои позиции?

Традиции эксперимента

Нынешняя осень богата на театральные впечатления. В Бресте завершился международный фестиваль “Белая вежа”. 

В Минске  продолжает работу VII Международный форум театрального искусства “ТЕАРТ”. Кроме этого, прошли гастроли одного из старейших театров России — Ставропольского академического театра драмы им. М.Ю. Лермонтова. Все это, безусловно, накладывает отпечаток на наш театр, находящийся в диалоге с другими культурами, дает возможность зрителям и критикам сравнивать различные эстетики, разные подходы к работе. Иногда заставляет и задуматься: что более жизнеспособно и выигрышно сегодня — следование своим исконным традициям психологического театра или поиск нового театрального языка, подражание чужому стилю или поиск собственного? Почему все чаще вслед за Станиславским хочется крикнуть “Не верю!” после очередной модной премьеры? 

Фото БЕЛТА

Не переходит ли современный театр границы в интерпретации классики и не скрываются ли часто за разговорами о новациях художественная несостоятельность и нравственная пустота? Об этом разговор наших экспертов.

Классику ничто не заменит 

Театр для меня — настоящая духовная крепость, в которую человек идет, как в храм, за поддержкой, душевным теплом и озарением. Именно здесь зритель и актер вместе создают общую картину мироздания, где человеческие чувства намного важнее проблем и суеты. Мы храним благодарность тем, кто учил нас искусству живого театра. Мы помним наших “великих стариков”: народного артиста СССР Михаила Кузнецова, народных артистов России Виктора Фоменко, Бориса Данильченко, заслуженных артистов Бориса Дымченко, Михаила Яковенко и многих других. Поэтому из поколения в поколение передается главное: слушать, слышать, видеть, терпеть, отдавать, анализировать и преодолевать. Это то главное, чему вообще должны учиться люди.

Можете считать меня ретроградом, но тот театр, который был создан до нас, будет вечен. Зрителя нельзя обмануть никакими экспериментами. Если на сцене я вижу живой театр, для меня это всегда интересно.  Их на самом деле не так много, тех театров, где артист пропускает все происходящее через свое сердце, через свои мозги. Я не скрываю, что с некоторых экспериментальных спектаклей коллег сегодня просто ухожу, потому что мне это уже не интересно. У нас был эксперимент “Колыбельная для Гамлета”. Эта постановка — неоценимый опыт для нашего театра, впервые за 170 лет принимавшего участие в подобном проекте. Ранее у нас работали постановщики из Греции и Германии: Моника Василиу ставила “Медею” Аристофана, Кристиан Ремер — “Коварство и любовь” Шиллера. Но тот опыт, который принес нам Сергей Остренко с коллегами во время работы над “Колыбельной для Гамлета”, оказался очень полезен. Признаюсь, сам порой удивлялся нашим артистам, самоотверженно репетировавшим целый день, а параллельно продолжавшим еще и репетиции текущего репертуара. Но все получилось, потому что они воспитанники классической школы. 

Почему наши гастроли в Москве в Малом театре в 2016 году прошли с успехом? Потому что мы показали красоту человеческой мысли и эмоций. Эксперименты могут быть, но во всем должна соблюдаться какая-то мера. Нельзя на сцену тащить все что тебе вздумается. Я как-то посмотрел одну из последних театральных версий “Утиной охоты” в известном московском театре. Ушел после первого действия. Потому что смотреть это нормальному человеку было нельзя. На сцене выставили гробы, актеры бродили по колено в воде. Радует, что я был не один такой, в антракте ушло 50—70 человек...

Современные режиссеры стремятся удивить, самоутверждаются за счет классики, добавляют к ней свои фантазии. Сейчас появилось много театров, которые пытаются копировать западные образцы. В них очень дорогие билеты. Зритель готов платить за то, чтобы ему плюнули в душу. На некоторые современные спектакли я и бесплатно не пойду. Иногда они стирают границу между зрительным залом и актерами, вовлекая зрителя в происходящее. Но все это рассчитано только на внешний эффект. 

Давно говорили, что психологический театр умрет, но он, наоборот, отлично себя чувствует. Потому что зритель в психологическом театре переживает и передает свою энергию в зрительный зал. Когда в спектакле затрагиваются морально-этические проблемы, показываются сильные конфликты и чувства, это не может не затрагивать. Сегодня в нашей жизни столько разной гадости, что я не хотел бы видеть ее на сцене. В Москве я выбираю постановки Юрия Еремина в театре им. Моссовета, еще несколько проверенных имен. Я с теми, кто, следуя словам Пушкина, пробуждает своей лирой светлые чувства. 

Перелопатить классику, самовыразиться за счет Шекспира или Чехова может каждый. И я, к сожалению, вижу в Москве очень много провинциального по духу театра. Все эти дешевые эксперименты и зрелищные эффекты. Порой мне хочется спросить у любителей такого подхода: вы хотели бы поселиться в предложенном вами сценическом мире навсегда? Вам было бы там комфортно? Обычно мне отвечают многозначительным молчанием.

Я думаю, психологический театр переживет и этот крен. То, что сегодня дорого продается, не всегда по-настоящему дорого сердцу.

Евгений Луганский, директор 

Ставропольского академического театра драмы им. М.Ю. Лермонтова, заслуженный деятель искусств России



Не бояться двигаться дальше 

Достаточно долго я проработала актрисой, у меня был большой актерский опыт в театре. И уже тогда меня привлекали какой-то поиск, движение вперед. Мы все имели хорошую классическую базу, она — хорошая основа для работы, но всегда надо двигаться дальше. Я помню спектакль режиссера Юрия Мироненко “Бэмби”, который он поставил  в минском ТЮЗе. Это было очень свежо и авангардно для того времени! Как этот спектакль прозвучал!

Всегда радовалась, когда удавалось встретить режиссера, который шел на шаг впереди остальных, предлагал более сложную форму и способ существования, сложно раскрывал материал и тему, избегая застойно-классических форм. Постепенно у меня сложилось свое ощущение моего места в искусстве и театре. 

Я перешла в качество режиссера. И тогда, и сейчас меня интересует авангард. И именно авангард черед 10—15 лет всегда становится классикой. Я помню, как не все принимали поначалу спектакли режиссера Марка Захарова, который позже стал моим учителем в режиссуре. Но ему повезло — он сумел сформировать вокруг себя талантливую команду. Долгие годы рядом с ним работал драматург Григорий Горин. Он собрал интересную и яркую актерскую труппу, которая соответствовала его эстетике, выращивал ее не одно поколение. Они понимали своего мастера, шли за ним. Это важно, иначе в театре не приживется никакой эксперимент, если тебя не будут поддерживать. Ленком — это одно сплошное новаторство для своего времени, прорыв в иную художественную реальность. 

Я помню, когда в театральное пространство ворвался Борис Луценко со своим стилем и почерком, вокруг него тоже была своя команда. В театре у режиссера должны быть единомышленники. Некоторые режиссеры, пусть даже такие талантливые, как Захаров или Луценко, загораются и гаснут, не успевают раскрыть себя, не находят отклика. Для этого должны быть еще и благоприятные обстоятельства. Иногда зритель не хочет идти за творцом.

Когда я ступила на режиссерскую тропу, у меня уже сложилось мое мировоззрение и мое восприятие театра. Меня не сразу принимали актеры и зрители. У некоторых моих спектаклей сложная судьба. Находились те, кто неделями на кухнях восторженно обсуждал постановку “Папа, папа, бедный папа...” по Артуру Копиту, и те, кто после нее звонил: “Уберите Еренькову из театра! Она — разрушитель, ее нельзя держать в этих стенах”. Но иногда подсознание зрителя работало на этом спектакле, и появлялся отклик, обратная реакция, на которую я рассчитывала. 

Театр должен меняться. Все-таки на дворе другой век, другие скорости, другие способы выражения творческих и технических задач. Если это талантливо, почему это не может быть? Я не призываю к чему-то негативному. Но театр должен быть ярким, понятным, острым. Формы выражения могут быть любыми. Я не принимаю только документальный театр, когда на сцене дословно воспроизводят повседневную речь и ситуации. Для меня это не столь интересно. Все происходящее сегодня на планете для меня и есть документальный театр. Он поучает, настораживает и заставляет задумываться. Также не люблю постановки в стиле “Камеди Клаб”.

Между нашим театром и западным, я уверена, существует взаимообмен. (Хотя порой он и выглядит как массовка на общем благополучном культурном фоне... Мне, например, жаль видеть наших талантливых актеров в шаблонных сериалах. Знаю, что они способны на большее.) На форуме “ТЕАРТ” мы регулярно видим интересные постановки из России и стран ЕС. В этот раз приезжал московский спектакль “Иванов” в постановке известного российского режиссера Тимофея Кулябина. Мне весьма импонирует этот режиссер. Он очень интересно раскрыл пьесу. Я видела, как внимательно воспринимали спектакль зрители, как по-новому зазвучал сегодня Чехов. Могилев уже сколько лет живет фестивалем “M@rt.kontakt”. 

Я видела, какое воодушевление он вызывает и у простых зрителей, и у театралов. И, конечно, тот, кто придет на эти фестивали, вынесет из их программы что-то конкретно для себя.

Театр, наверное, должен поднимать яркие серьезные проблемы. Мое ощущение: утрачивается связь между зрителями и творцами. Надо уходить от упрощенности, в мире происходит столько всего драматического каждый день. Нельзя прятать голову в песок. Надо искать новый путь и новый язык, которые были бы близки зрителю. Иначе он найдет все ответы в СМИ, в интернете и к нам не придет. 

Валентина Еренькова,

режиссер Национального академического драматического театра им. М. Горького

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter