Итак, суд над террористами, взорвавшими Минское метро, завершен. Суровый приговор вынесен. Наступила пора осмысления произошедшего. Вполне очевидно, что громкое дело не может быть похоронено под толстым слоем архивной пыли, а мы и наши потомки не должны забыть о трагедии. Оба автора нашей полемической рубрики с таким выводом согласны, но их взгляды на процесс общественного анализа уходящего в историю кровавого дела разнятся.
«Следователи, судьи, адвокаты выполнили свою работу — теперь дело за писателями, сценаристами, режиссерами», — с таким неожиданным предложением выступает один из наших спорщиков. При этом он ссылается на классиков Голливуда, западных литераторов, быстро реагирующих в своем творчестве на волнующие людей события. Почему бы и нашим мастерам слова, кинематографистам не приступить к изучению анатомии терактов?
У оппонента на этот вопрос есть свои ответы. Их лейтмотив такой: «Не нужно заниматься конъюнктурщиной, делать себе имя на горе, бередить еще не зажившие раны». Как же избежать забвения уроков 11 апреля? Как передать опыт следующим поколениям? Ждем на интернет–форуме «СБ» и в читательских письмах ваших дельных советов.
Кино на пороховой бочке
В нашей новейшей истории и до 11 апреля этого года было множество сильных потрясений, которые нельзя предавать забвению — ради памяти о погибших, для извлечения уроков. Но, подозреваю, о вехах Полоцкого княжества, правителях Великого княжества Литовского, Грюнвальдской битве молодые люди знают больше, чем, к примеру, о послевоенных десятилетиях. И, конечно, не потому, что учителя не рассказывают детям о хрущевской «оттепели», брежневском «застое», т.н. интернациональном долге, горбачевской перестройке, первых годах суверенитета. Педагоги говорят без утайки! Но... «Все мы учились понемногу — чему–нибудь и как–нибудь»! В одно ухо влетает, в другое вылетает, особенно у поколения, взрослеющего в эпоху цифровых технологий, которому запоминается только самое яркое, броско поданное, шокирующее. Что поделать: тинейджерам нужен «экшн»! Но почти весь «экшн» — импортный, и парень с интересом вникает в историю... Соединенных Штатов. О ВКЛ разве снят хотя бы один блокбастер, диски с которым зрители разных поколений затирают до дыр?
...Тщетно ищу по «Гуглу» ссылки на белорусские фильмы о бандеровских бандах на Полесье, наших земляках, воевавших в Афганистане, других «горячих точках» планеты. Не снимали минские режиссеры о Чернобыле. «Витебское дело» серийного убийцы Михасевича, трагедия на станции метро «Немига», кровавые похождения банд «морозовцев», «пожарников» так и не нашли отражения ни в бестселлерах, ни на экране. И, может, именно потому, что члены творческих союзов осторожно обходят «минные поля», не создают актуальных, может быть, даже «на грани» шока, эпатажа произведений, и говорим мы сегодня о кризисе национальной кинематографии, не видим ярких авторов?
После 11 апреля, когда мы вполне осознали, что терроризм — не только чужая беда, избегать болезненных тем для творца смерти подобно. На Западе уже создана целая антология фильмов о терроре: много лент об 11 сентября, начинают снимать об Ираке, Афганистане, приступают к сценариям о бен Ладене. Всерьез задумываются о подобном кино и в России, где, кстати, до сих пор не было серьезных лент, анализирующих истоки новой чумы.
Вот что говорила на «круглом столе» с говорящим названием «Кино на пороховой бочке» российский кинокритик Анна Гудкова: «Суть в том, что западное кино признает существование проблемы терроризма и дальше предлагает свои варианты не то чтобы решения, но хотя бы осмысления и фиксации. В российском кино самая распространенная вещь — фигура умолчания. Я думаю, что нет в Москве и остальной России людей, которые не живут с ощущением прошедшего «Норд–Оста», Беслана, улицы Гурьянова, и то, что это — тема для больших фильмов, авторских фильмов, каких угодно фильмов, не вызывает сомнения. То, что этих фильмов нет, — предмет для разговора. Мне кажется, что здесь присутствует абсолютная самоцензура, потому что ни один режиссер не берется, никто не предлагает своих сценариев, не думает о том, что он имеет право или необходимость высказаться». Все как у нас, не правда ли?
Вначале было слово... Многие голливудские драмы были сняты по книгам. К примеру, «Мюнхен» Стивена Спилберга — о теракте на Олимпиаде и израильской операции возмездия — поставлен по книге журналиста Дж.Джонаса. Поэтому я жду поначалу книжки кого–то из наших виртуозов пера. Следующий этап — сценарий. А уже потом — фильм. Причем он не должен быть пафосным, в стиле «найти и уничтожить». Знаешь, чем так зацепил и взял «Оскара» фильм Кэтрин Бигелоу «Повелитель бури»? Своей репортажностью. «Скачущая камера», простые фразы американских саперов, рискующих жизнями под прицелами террористов в Ираке («Какой самый лучший способ обезвредить бомбу?» — «Когда остаешься живым»), впечатляют аудиторию гораздо больше, чем звездно–полосатый флаг перед титрами.
Фильм в жанре нон–фикшн по следам трагических событий — повод для разговора о героизме и равнодушии, профессионалах и дилетантах, комплексах, которые превращают человека в монстра, о судьбах его жертв. И здесь избежать бы разного рода цензуры, фальши и штампов. Сложная задача? Не станем «волновать», «будоражить» зрителя, читателя? Что ж, не осмыслим происшедшее мы — скорее всего, этим займутся другие. И тогда не удивляйся, если наша история будет возвращаться на дисках с гнусавым голосом переводчика и «плохими русскими». Море водки, красные звезды, пытки невиновных арестантов... И спаситель мира из ФБР, который быстро разбирается с бандой террористов. И тогда трагедия превратится в фарс. И на это будут смотреть наши дети...
Прогноз:
Осмысление дела «взрывников» — дело чести для творческих людей. Появятся рассказы, повести, романы. Удачные и провальные. «В лоб» и «по мотивам». Снимут документальный и художественный фильмы, о которых будут много спорить, как и о самом уголовном деле. Ведь пока кто–то в мире поджигает бикфордов шнур, творец обязан сидеть на пороховой бочке.
Раны слишком свежи
Я тебе могу вообще не отвечать: точку в нашем споре способны поставить одни лишь кинематографические пристрастия Коновалова. Что он смотрел в перерывах между экспериментальными взрывами на своем полигоне? Например, картину «Жизнь Дэвида Гейла» — о человеке, оказавшемся в камере смертников за убийство политической активистки. Еще любил «Дорогу на Арлингтон» — кино про террориста–одиночку, взорвавшего административное здание. Догадываешься, куда клоню? Режиссеры этих фильмов тоже, видимо, пылали благородными целями — средствами киноискусства обличить кошмар политических убийств и сохранить память о теракте в Оклахома–Сити. А вышло так, что их работы вдохновляли молодого подрывника на другом конце света.
Формула немудреная: чем больше терактов экранизируем — тем больше террористов получим. Как раз потому, что молодежь особенно восприимчива к языку кино. Любой главный герой, сосредоточенно смешивающий селитру с алюминиевой пудрой, неизменно вызовет волну подражателей. Так уже происходило с фильмом «Брат», где смаковалась сцена изготовления центральным персонажем обреза и самодельной картечи. Сколько потом выстрелов из обрезов, снаряженных такими же патронами, грохнуло в реальной жизни?
Феномен объясняется просто: по законам кинематографа главный герой просто обязан нравиться зрителю. Иначе фильм не получится, люди на него не пойдут, касса будет пуста. Вот послушай, что сказал режиссер Даниэль Леконт, создатель картины о Карлосе — ключевой фигуре международного терроризма в 70 — 80–х годах: «Всегда есть риск героизации. Для меня это кошмар. Я не хотел делать из террориста героя, но я не смог избежать симпатии к нему». Если уж сам режиссер не смог, что уж говорить о сотнях тысяч молодых зрителей, которым бесстрашный одиночка, водящий за нос спецслужбы, вовсе покажется образцом для подражания?
По–моему, мы уже получили жестокий урок, когда наштамповали массу фильмов о бандитах 90–х. На словах вроде бы снимали разоблачительное кино, а на деле — просто следовали конъюнктуре, грели руки на горячей теме. До сих пор расхлебываем. Ломаем головы, как развенчать миф о «благородных» пацанах с пистолетами. Может быть, изначально не стоило их романтизировать?
Есть и еще один немаловажный аспект — этический. Кинокритик Гудкова права: в России никто не спешит снимать высокохудожественное кино о событиях в Беслане. Но почему? Почему ни у кого не поднимается рука экранизировать захват театра на Дубровке или взрыв в «Домодедово»? Сюжеты ведь так и просятся в канву блокбастера. Ответ очевиден — слишком свежи раны. Невозможно представить, как родные погибших будут смотреть на кривлянье актеров, понарошку изображающих реальную смерть близких им людей.
Прецедент, кстати, был. Три года назад в Европе сняли «Комплекс Баадер–Майнхоф» — захватывающий боевик о террористической группировке, залившей кровью Германию в 70–х годах. Съемочная группа была на седьмом небе: еще бы, номинация на «Оскар» за лучший иностранный фильм и сборы в 26,5 миллиона долларов по всему миру. Но мало кто знает, насколько невыносимой оказалась эта картина для вдовы немецкого банкира Юргена Понто, чье убийство террористами со смаком воспроизведено на экране. Эта женщина, Игнес Понто, немедленно отказалась от государственной награды, которую получила за заслуги перед Отечеством. Ее возмутило, что правительство до сих пор не построило памятника жертвам леворадикального террора, зато выделило деньги на создание фильма о террористах. Кроме того, ее не предупредили, что в фильме покажут убийство мужа, когда приглашали на премьеру картины. Вдова испытала сильнейший шок и месяц спустя подала в суд на продюсеров, которые заставили ее увидеть эти кадры без предупреждения... А кинодельцы цинично заявили, что с исторической точки зрения все верно, поэтому морально–психологическое состояние отдельного зрителя их мало волнует.
Представляешь, Андрей, сколько душ было бы травмировано еще раз, появись сейчас беллетристика или боевик о взрыве в Минском метро? Не надо срывать бинты со свежих ран, они еще болят. Не нужно прилюдно препарировать личности террористов, это должно делаться в документальных пособиях для сотрудников спецслужб, призванных не допустить повторения взрывов. Пусть только в правоохранительных вузах изучается жизненный путь Коновалова с Ковалевым, а кинематографисты наверняка найдут себе другие темы.
Мы же и без «важнейшего из искусств» ничего не забудем. 12 лет назад случилась трагедия на Немиге, но кто ее запамятовал?
Рубцы на сердце так просто не заживают.
Прогноз:
В отличие от некоторых европейских государств, которые не удосужились поставить памятник жертвам терактов, но сняли в складчину кино о террористах, в нашей стране поступают и будут поступать по–другому. Памятные знаки на входе в метро скажут нашим потомкам куда больше, чем самый закрученный сюжет лихого фильма.
